Сергей Мстиславский - Откровенные рассказы полковника Платова о знакомых и даже родственниках
— Подсобите, братцы. Не пущает… Отсюда упору нет — никак не приспособишься.
Под дружным напором дверь отошла верхним краем, треснула изнутри и снаружи. Через пролом на четвереньках вылез высокий усатый мужчина в коротком тулупчике, бабьем, и в валенках. Голова была закручена женским ковровым платком. Человек выпрямился, перекрестился и стал во фронт.
— Кто такой? — хмуро спросил Мертваго.
— Жандармского железнодорожного управления унтер-офицер Якубиков! отрапортовал усатый. Взнес было руку к головному убору, но ткнул в платок и отдернул пальцы.
Солдаты кругом зафыркали. Мертваго вытянул пальцы, поймал бахрому платка и потряс:
— Хорош! — Он скривил рот и шумно потянул слюну. Жандарм переступил ногами и вздохнул:
— Вольной одежи не имею… И так еле успел схорониться.
— Схорониться… — строго сказал Мертваго. — Верноподданные умирают на посту, а не рядятся бабами… при первой опасности. Тебя, собственно, следовало бы расстрелять на месте.
Жандарм посмотрел сверху вниз, со всей высоты огромного своего роста, на бабье лицо поручика.
— Никак нет, — уже спокойно ответил он тем тоном снисходительной дисциплины, которым жандармские унтеры всегда говорили с офицерами, давая понять особое и независимое свое положение. — Действовал по инструкции: в случае беспорядков — немедленно скрыться.
Солдаты загоготали опять, и ближайший к Мертваго сказал с неожиданной фамильярностью:
— Вот бы и в армии такой устав: как война объявится, по команде валяй все кто куда — в кусты.
Мертваго одобрил остроту и засмеялся. Но жандарм сердито оборвал солдата:
— Бреши… Сразу видно: дурак! Во мне все сведения: кто, где и как… из опасных. Прикончат — разберись тогда, кто виноват и по какой статье именно. Самого злодея из-под носа упустишь.
Мертваго оглянулся на школу. Совсем рассвело. На стеклах лежали красные тусклые блики. На крыльцо вышла женщина. Поручик впился глазами беспокойно. Нет, старуха, кажется. А впрочем… После вчерашнего он ни во что уже вообще не верил.
Он приказал жандарму явиться в распоряжение командира отряда и заторопил взвод. Школу оцепили сноровисто и быстро — прием входил в привычку. Поручик оттолкнул локтем старуху, открывшую на стук, и бегом побежал через классные мимо изрезанных ножами, старых, давно не крашенных парт, мимо карты Российской Империи, мимо черных, мелом измазанных досок. Коридор. Жилая половина. Три двери. Уверенно распахнул среднюю дверь и увидел: кровать, черные волосы на подушке. Мертваго вскрикнул, коротко и радостно, подбежал и потянул одеяло. Спавшая открыла глаза, приподнялась, ловя руками отдернутую к ногам простыню. Карие глаза, широко раскрытые, были напуганы насмерть. Поручик увидел: полные круглые плечи, высокую грудь — и разжал пальцы. Она быстро подхватила одеяло и закрылась до подбородка. Мертваго пришел в себя. В комнату, топоча мерзлыми сапогами, ввалились солдаты.
— Кто? — спросил, переводя дух, поручик.
— Помощница учительницы.
Глаза смотрели по-прежнему смертно напуганно.
— Фамилия?
— Званцева Мария.
Мертваго ударил кулаком по столу. С краю на пол посыпались тетрадки.
— Издевательство… Во всей империи, что ли, учительницы зовутся Марьями Званцевыми? Я спрашиваю настоящее имя.
— Паспорт — в столе, — сказала, плотнее кутаясь, девушка. — Вы напрасно кричите на меня. Я думала, офицеры вежливее.
— Обыскать помещение! — приказал Мертваго и выдвинул ящик стола.
Паспорт действительно лежал на видном месте. Званцева, Мария Владимировна, год рождения 1887-й. Из дворян.
Из дворян? Мертваго смягчился. Вспомнил плечи — и смягчился еще. Про эту не скажешь: консервная банка.
Солдаты шарили по комнате. Один ткнул штыком под кровать.
— Осторожней, кота не убейте, — спокойно уже сказала девушка.
И поручик прикрикнул озабоченно:
— Легче там, в самом деле, Матвеев…
Матвеев осклабился:
— Кот нам ни к чему, вашбродь. Вот ежели б бонба. Бонбы нет у вас, барышня?
Он спросил шепотом, и голос был такой просительный и жадный, что девушка улыбнулась. Она ответила тоже шепотом:
— А на что вам?
— Помилте, — торопливо подхватил солдат. — За которую бонбу, ежели найдешь, десять рублей награды дают. Капитал!
— У меня — нет, — по-прежнему улыбаясь, прошептала девушка. — А вообще — поищите…
Солдат приподнялся, метнул глазами на стену:
— Там, что ли?
И, не дожидаясь ответа, торопливо вышел. Следом за ним, толкаясь, заспешили солдаты.
Мертваго кончил пересмотр бумаг. Ничего. Обыкновенное учительское. Он подошел к кровати и спросил, опустив почти любезной улыбкой губу:
— Вы… помощница учительницы Рейн?
— Да, — подтвердила девушка, и ресницы ее дрогнули.
Но поручик думал о своем. Он не заметил дрогнувших ресниц.
— Она… высокая, бледная?.. Худая?.. Узкая?.. Чуть не сказал: в бедрах. Но вовремя спохватился.
— Да, — опять односложно ответила девушка.
— Она — революционерка?
— Да.
— Она живет… вместе с вами?
— Да. — Девушка выпростала руку из-под одеяла — опять блеснуло перед глазами поручика белое круглое плечо — и показала на стенку. — В соседней комнате. Там.
За стенкой затопотали, и чей-то голос, испуганный и радостный, гаркнул:
— Вон она где!
— Держи! — крикнул поручик и ринулся к двери. Вторая комната была светлее и шире. Солдаты сбились в кучу у шкафа. Они расступились испуганно, когда подбежал поручик. Унтер-офицер проговорил, извиняясь:
— Ошибка вышла, вашбродь. Мы подумали… она самая: бонба. А оказалось — банка консервная, только и всего.
Мертваго осмотрелся. У стены стояла кровать, постланная, нетронутая.
Он круто повернулся и пошел назад. Дверь в комнату Званцевой была заперта. Он стукнул. Голос, смеющийся, ответил:
— Подождите. Я одеваюсь.
— Вы шутку шутите?! — хмуро крикнул сквозь дверь поручик. — Мы на обыске, и мне некогда ждать.
Голос откликнулся:
— А вы разве не будете — чай пить?
— Чай? — Мертваго дернул головой от неожиданности. Но тотчас улыбка расползлась по широкому его лицу. Э, была не была!
Он поманил пальцем старшего унтер-офицера:
— Выводи людей. Оцепи поселок. Никого не выпускать до моего приказа. Подозрительных задерживать и направлять сюда. Ежели кто побежит сквозь цепь — стрелять. У школы оставь наряд человек пять: они могут мне понадобиться. Здесь надо каждую щелку обшарить. Я этим займусь сам. А потом обыщем поселок.
— Слушаюсь. — Унтер-офицер ухмыльнулся понимающе. — Будьте благонадежны, вашбродь. Оцепим — мышь не проберется.
Вечерело, когда Мертваго со взводом возвращался в Люберцы. Солдаты шли вольно, перебрасываясь шутками. Обыск в поселке дал по всем признакам неплохие результаты: левофланговый в третьей шеренге даже пошатывался чуть-чуть, что определялось отнюдь не качеством дороги. Весел был и Мертваго. Строга — никаких вольностей! Даже дико: в наше время — и такая невинная девушка! Но мила. В общем, он неплохо провел время.
Мысль о "консервной банке", затерявшаяся в воркотне со Званцевой потому что поручик Мертваго недаром считался самым легкомысленным офицером 1-й гвардейской дивизии, — вернулась, однако, тотчас, как только забелели вдали станционные здания и поручик увидел подтягивавшуюся к ним с противоположной дороги, из-за железнодорожного полотна, пехотную колонну. Впереди разношерстной толпой шли люди в вольной одежде: очевидно, арестованные.
Не доходя станции, под самыми окнами ее, взвод обошел три руки разметавших трупа…
На платформе дымила походная кухня, толпились, похлопывая черными суконными рукавицами, солдаты. У стены, оцепленные сильным конвоем, стояли и сидели густой толпой арестованные. Мертваго с замиранием сердца осмотрел толпу, разыскивая бледное, узкое лицо, запавшие, в темных кругах глаза. Нет, кажется, нет…
— Где полковник?
— В телеграфной, ваше благородие.
В дверях телеграфной Мертваго столкнулся с батальонным адъютантом. Адъютант посвистывал весело. Мертваго спросил:
— Все вернулись? Адъютант кивнул:
— Да. В ночь едем дальше, на Голутвино.
— Ну, а здесь как? — Поручик запнулся: прямо спросить о том, что его волновало, он не решился. — Удача?
— Как сказать! — Адъютант подмигнул. — Пятнадцать убитых, семьдесят девять временно пленных. Троих мы уже расстреляли, видели? И в пассажирском зале двое валяются: Риман их собственноручно кокнул.
— Женщина? — спросил, холодея, Мертваго.
— Зачем? — удивился адъютант. — Нет. Один — запасный фельдфебель… в форме, сукин сын… Можешь себе представить! А второй просто так: вольный, рвань. Женщин вообще ни одной не взято. Ты с рапортом? Иди. Полковник пока свободен. Сейчас будет допрашивать последнюю партию, майеровскую.
