Е Жаринов - Нация и сталь
В сложившейся ситуации Бисмарк, которому война казалась необходимым условием в деле объединения Германии, увидел свой единственный шанс и решил спровоцировать две державы на войну. 13 июля вместе с Молтке и Руном он отправил от лица Вильгельма телеграмму, в которой в резких выражениях отказывал в предоставлении французскому императору требуемых гарантий. "Эмская депеша" заканчивалась, например, следующим образом: "Его Королевское Величество отказывается отныне принимать у себя посла Франции, и через своего адъютанта Его Королевское Величество дало знать посланнику, что отныне никакие встречи с ним невозможны".
Бисмарк специально шел на обострение. По его расчетам, начинать войну следовало немедленно, так как всего через несколько лет Франция смогла бы осуществить модернизацию армии. Сейчас же, по замыслу "железного канцлера", можно было с успехом ощипать "Гальского петуха".
"Эмская депеша", отосланная якобы от имени Вильгельма Бисмарком, достигла Парижа 14 июля, в день национального праздника взятия Бастилии. В 4: 40 по полудни Луи Наполеон отдал приказ о всеобщей воинской мобилизации. Но ещё оставалась слабая надежда уладить конфликт мирным путем. И тогда, чтобы никто не смог отступить, Бисмарк разослал текст "эмской депеши" по всем европейским столицам. Этот поступок был похож на то, как если бы человек сначала плюнул своему врагу в лицо, а затем рассказал бы об этом всем знакомым. Своим ловким дипломатическим ходом "железный канцлер" сделал французского императора заложником собственной чести. Отныне у него уже не оставалось выбора и вслед за объявлением о всеобщей воинской мобилизации надо было начинать и сами военные действия. Остается лишь догадываться, почему Наполеон III с такой легкостью попался в расставленную ловушку. Может быть, дало знать о себе обострение болезни: императора мучили камни в мочевом пузыре, отчего он невыносимо страдал. К тому же этот человек был подвержен влиянию некоторых лиц из своего окружения, в том числе и императрицы Евгении, требовавшей от мужа примерно наказать Пруссию за несговорчивость. Бисмарк назвал когда-то эту женщину сварливой бабенкой, и, судя по всему, он знал, какова будет реакция на его депешу среди ближайшего окружения императора.
Париж охватила волна милитаризма. Отныне, казалось, каждый француз готов был взяться за оружие. Даже Эмиль Оливье, тогдашний лидер партии пацифистов, согласился принять войну с "легким сердцем" ("d'un coeur leger").
Скоропалительно объявленная 19 июля война выявила многочисленные изъяны империи и обернулась её сокрушительным поражением. Однако ничего нельзя было предвидеть заранее, и люди, развязавшие эту бойню, даже предположить не могли, чем все может закончиться.
Альфред Крупп, чьи пушки и сыграли решающую роль в надвигающихся событиях, совершенно безрадостно встретил объявление войны, которая и стала по-настоящему первым серьезным испытанием его детища. В этот момент, по его собственному признанию, он страдал от нестерпимой головной боли. Конечно же, Крупп не мог не осознавать, какие перспективы открывает для его производства начинающаяся кампания. Но именно в этот важный исторический момент пушечный магнат всецело был занят возведением на холме Величия своего грандиозного замка. Для этого необходимым оказался специфический строительный материал - французский известняк, который добывался лишь в Шантийи, что недалеко от Парижа. Начинающаяся война ставила под угрозу возможность возвести замок в обозримом будущем.
Между тем в Париже нарастала милитаристская истерия. В сенате Гийо-Монпайру величественно воскликнул: "Пруссия забыла, кто её разгромил под Йеной. Что ж мы напомним ей об этом". Имелась в виду знаменитая победа Наполеона Бонапарта над Пруссией, когда за один день благодаря двум сражениям под Йеной и Ауэрштадтом "La Grande Armee" нанесла чванливому противнику сокрушительное поражение.
Французские клинки за это время не только не заржавели, но оказались давно уже извлеченными из ножен. Граф Адольф фон Волдси, прусский военный атташе в Париже, отправлял своему королю одну депешу за другой, в которых подробнейшим образом рассказывал о военных приготовлениях Наполеона III. В спешном порядке подтягивались войска из Алжира и Рима, офицеры отзывались из отпусков, а военные комиссии проверяли состояние железных дорог. Артиллерийские парки также готовились к предстоящим сражениям, обещающим быть кровопролитными.
В ответ король Пруссии Вильгельм призвал под свои знамена всех резервистов. За неделю до начала войны он объявил о всеобщей воинской мобилизации (die Mobilmachung). Южные немецкие государства присоединились к Пруссии. 16 июля это сделали Бовария и Баден, а 18 июля за ними последовал Вуртемберг. В течение трех недель 1 183 000 немцев надели средневековый остроконечный шлем (Pickelhauben), который ввел в армейский обиход ещё брат нынешнего правителя. Свыше 400 000 солдат было сосредоточено на франко-прусской границе, а за их спинами находилось порядка 1 440 пушек Альфреда Круппа, который в это время помышлял лишь о строительстве замка.
По прошествии почти 130 лет с момента описываемых событий мы неизбежно переносим наши впечатления от начала двух мировых войн, когда весь мир содрогался от ужаса перед мощью германского оружия, и на франко-прусскую кампанию. Но все дело в том, что в описываемую эпоху расклад сил был совершенно иной. Тогда взоры почти всех правителей Европы были обращены не в сторону Пруссии, а в сторону Франции. После объявления королем Вильгельмом всеобщей воинской мобилизации газета "Лондон Стандарт" писала о реальной возможности оккупации непокорной Пруссии. "Это просто невозможно, - заявлял возбужденный газетчик, - чтобы Молтке и его генералы смогли бы вдруг перехватить инициативу". "The Pall Mall Gazetta" 23 июля соглашалась с тем, что события могут развиваться только в одном направлении, "весьма неблагоприятном для Пруссии". "Таймс" утверждала, что любой джентльмен может "поставить последний шиллинг на французскую кепи против прусского остроконечного шлема".
Сам король Вильгельм был абсолютно уверен, что французы довольно скоро могут оказаться у порога его собственного дома. Немецкие крестьяне из пограничной зоны старались побыстрее собрать урожай, чтобы он не достался ненавистным лягушатникам. Вильгельм даже не сделал необходимых распоряжений своим топографам, чтобы те заранее приготовили карты Франции. Прусский генералитет был полностью согласен с общественным мнением Европы в том, что театр военных действий обязательно будет перенесен на территорию Германии. По мнению командующих, французы смогут легко продвинуться вплоть до Майнца. Молтке был уверен, что Наполеон III бросит в атаку 150 000 человек в районе только долины Саар, чтобы любой ценой прорваться к Рейну. Перед самым началом войны этот полководец и вообразить себе не мог, что агрессором станет в конечном счете не Франция, а он.
Но время шло, а никакой сокрушительной атаки французы так и не предпринимали. Крон-принц сделал следующую запись у себя в дневнике: "За всеми нашими долгими приготовлениями и ожиданиями внезапной атаки со стороны врага мы даже и не подумали о том, что сами сможем стать агрессорами. Кто бы мог предположить такое?"
Казалось, что французские стратеги, как хорошие повара, выжидали, когда дойдут до нужной кондиции, чтобы в подходящий момент их можно было подать к столу, то есть на глазах у изумленной Европы разделать под орех. Французы, уверенные в своем полном превосходстве, не торопились. По общему мнению, эти непобедимые воины были обречены на победу. "Французский военный альманах", например, описывал войска Молтке "как прекрасный образец бумажной стратегии, которая бессильна в реальных полевых условиях". "оборона прусских войск, - заявлялось в этом выпуске, - начнет трещать по швам уже в первой фазе наступательных действий". В войсках Наполеона III появились даже франко-немецкие словари и разговорники, чтобы солдаты не испытывали неудобств, когда они победным маршем войдут в Берлин. 28 июля сам император Франции обратился к своим войскам со следующей речью: "Какими бы дорогами нам не предстояло идти в ближайшей войне, эти дороги уведут нас далеко от границ милой родины. Мы обречены на то, чтобы повторить славный путь наших отцов. Мы докажем им, что достойны их славы, и вся Франция будет молиться за нас, мои солдаты, а взоры всего мира будут устремлены в нашу сторону, ибо в наших руках находится сейчас судьба свободы и цивилизации".
Никто, казалось, даже не обращал внимания на то, что время шло, а войскам Наполеона III так и не удавалось создать на границе нужный для успешной атаки перевес сил. Французов по сравнению с немцами было в два раза меньше.
Потомки великого Бонапарта грезили тем, что им удастся повторить подвиги корсиканца. Пусть их в два раза меньше, но это все равно пока ещё лучшая армия в мире, которая уже на протяжении тридцати лет успешно воевала в Африке, Мексике и Италии. Именно в Италии им удалось разбить австрийцев в памятной битве при Сольферино. Французы обуздали русских в крымской кампании, они одержали внушительные победы в Азии. Одетые в свои туники со светло-голубыми и желтыми полосами, в неизменные красные панталоны, с лихо заломленными кепи на голове эти воины были предметом зависти для многих властителей мира. Так, в 1856 году Турция, а в 1868 Япония выбрали французских офицеров в качестве военных советников, когда правительства этих стран решили создать у себя регулярные современные вооруженные силы.
