Владимир Набоков - Отчаяние
В книге масса увлекательных разговоров, читать же последнюю сцену с Феликсом в зимнем лесу – одно удовольствие.
Я не в силах предвидеть и предотвратить попыток найти в ретортах «Отчаяния» нечто от риторического яда, которым я напитал тон повествователя в гораздо более позднем романе. Герман и Гумберт схожи только в том смысле, в каком похожи друг на друга два дракона, нарисованных одним художником в разные периоды жизни. Оба они душевнобольные негодяи, и однако, есть в раю зеленая аллейка, по которой Гумберту позволено один раз в году гулять на закате; но никогда ад не отпустит Германа ни под какой залог.
Обрывки стихов, с одной повторяющейся строчкой, которые Герман бормочет в четвертой главе, – из стихотворения Пушкина к жене, написанного в половине 1830-х годов. Привожу его здесь целиком, в своем переводе, сохраняя размер и рифму, что вообще-то не рекомендуется и даже не дозволяется делать, кроме тех совершенно исключительных случаев особенного расположения звезд на небосводе стихотворения, один из которых здесь как раз и встречается.
’Tis time, my dear, ’tis time. The heart demand repose.
Day after day flits by, and with each hour there goes
A little bit of life; but meanwhile you and I
Together plan to dwell… yet lo! ’tis then we die.
There is no bliss on earth: there’s peace and freedom, though.
An enviable lot I long have yearned to know:
Long have I, weary slave, been contemplating flight
To a remote abode of work and pure delight.
«Обитель дальная», куда сошедший с ума Герман в конце концов удирает, удобно расположена в Руссийоне, где за три года перед тем я начал сочинять свой шахматный роман «Защита Лужина». Мы покидаем там Германа на невозможной, предельной высоте полного краха. Не помню, что с ним случилось впоследствии, – ведь от того времени меня отделяет пятнадцать других книг и вдвое больше лет. Не могу даже вспомнить, удалось ли ему снять тот фильм, который он предлагал режиссировать[3].
Владимир Набоков
1 марта 1965 года, Монтрё
Примечания
1
Выпущен абзац с объяснением перемен, сделанных в новом переводе на английский, где среди прочего был добавлен, или восстановлен, пассаж в полторы страницы в середине второй главы и сделан новый конец (см. прим. 3).
2
Что не помешало одному рецензенту из коммунистов (Ж. П. Сартру), который в 1939 году посвятил французскому переводу «Отчаяния» на редкость глупую статью, сказать, что «и сам автор, и его герой – жертвы войны и эмиграции». – Прим. Набокова.
3
Здесь Набоков имеет в виду английский, распространенный против русского, финал романа. Приводим его в нашем переводе (выделен текст русского подлинника):
Я опять отвел занавеску. Стоят и смотрят. Их сотни – мужчин в синем платье, женщин в черном, мальчишек из мясной лавки, девушек из цветочной, священник, две монашки, солдаты, столяры, стекольщики, почтальоны, письмоводители, лавочники… Но полное молчание, только слышно, как дышат. Отворить окно, пожалуй, и произнести небольшую речь… «Французы! Это всего лишь репетиция. Держите полицейских. Сейчас из этого дома к вам выбежит знаменитый фильмовый актер. Он ужасный преступник, но ему положено улизнуть. Просьба не давать жандармам схватить его. Все это предусмотрено сценарием. Французы, занятые в этой массовой сцене! Прошу освободить для него проход от дверей до автомобиля. Уберите шофера! запустите мотор! Держите жандармов, повалите их, сядьте на них верхом – им за это заплачено. У нас немецкая фирма, посему простите мой дурной французский выговор. Les preneurs de vues [кинооператоры], мой технический персонал и вооруженные консультанты уже разместились в вашей толпе. Attention! [Внимание] Мне нужен свободный проход. Только и всего. Благодарю. Теперь я выхожу».
