Александр Викорук - Христос пришел
Илья Ефимович захихикал и пошел на кухню за чайником, который закипел и яростно стал пыхтеть и брызгаться на плите. А когда вернулся, сказал:
- А если серьезно, то есть такая мысль. Недавно вычитал, что раком человек заболевает, когда организм утрачивает способность уничтожать раковые клетки. Они, клетки рака, оказывается, постоянно возникают в организме по разным причинам. Но здоровый организм их обнаруживает и уничтожает. А больной, увы, не может, и рак поедает все и вся. Вот и в обществе есть субстанция некая. Действует она супротив злодейства. Может, совестью ее назвать надо, может, культурой. Злодейство она в человеке выгрызает. Что-то вроде санитара.
- Санитара леса? - спросил Елисей, вспомнив Валерку, его довольное лицо, когда Елисей сравнил его с навозной мухой.
- Не знаю, может, и так, - сказал Илья Ефимович. - Наш друг, царство ему небесное, Фердинанд, сам очистился и других пытался как-то освободить, избавить от мерзости. От того и писал, тюкал странички на машинке. Дойдет ли его лекарство до кого-нибудь? - Илья Ефимович вздохнул.
- Я недавно узнал, - сказал Елисей, решив именно сейчас выложить все про Есипова, - что вы сидели, и знаю, кто все сработал.
- Кто? - запнувшись, спросил Илья Ефимович.
- Некто Есипов.
- А я знаю, - тихо и спокойно проговорил Миколюта. - Впрочем, как вы с ним пересеклись?
- Учился с ним когда-то давно. Он и мне напакостил.
Илья Ефимович замолчал и, казалось, вдавился в кресло. Его плечи вдруг согнулись, а пальцы вцепились в подлокотники, словно он пытался выкарабкаться из трясины.
- Был дружок школьный, все детство с ним, - лицо Миколюты посветлело. - Самая дорогая фамилия - Есипов. Сколько жизнь пакости произвела на свет, а дружба мальчишек все покроет. Только кликни память - этакий ностальгический букет доставит. Он с войны полуживой вернулся. Сынишку народил, а сам еще при Хрущеве помер. Валерка рос, отца напоминал мне. Вот и был мне, как свой, может, за сына, а может, за друга.
Руки Ильи Ефимовича задрожали, он молча вскочил, быстро открыл буфет, достал четвертинку водки, налил немного в стакан и одним глотком выпил. Потом плеснул в другой стакан и подал Елисею.
- Выпейте. Был бы пистолет под рукой, может, давно бы застрелился. А так - пятьдесят грамм , глядишь, второе тысячелетие доломаю. Может, конец света увижу.
Миколюта плюхнулся в кресло, откинул голову на спинку и долго сидел с закрытыми глазами. Его страшно бледное лицо постепенно размягчалось. Наконец он открыл глаза и посмотрел на Елисея:
- Представляете, я и на следствии с ним не раз встречался. Он, следователь и он, веселые, смеются. А Валерка еще учит меня, как надо себя вести, растолковывает мне, какой я дурак: все уже давно колются, оказывают помощь следствию... Он как две капли воды с моим дружком! - потрясенно выпалил Илья Ефимович. - Представляете? Меня тогда мысль мучила: что в нем все-таки такое изменилось, где порча? Я бы его под микроскопом всю жизнь рассматривал бы, лишь разгадать его секрет... Да нет такого микроскопа. Все говорят: где душа человека? А я мучаюсь вопросом: где подлость его? Куда она спряталась, где ухмыляется? Чтобы ее оттуда выковырять гвоздиком да растоптать, подлюку!
- Он же вас и оболгал потом, выставил предателем, - сказал Елисей.
- Ну, вы все знаете, - изумился Илья Ефимович. - Да и что в нашей жизни может быть тайного?
- А вам не хотелось его убить?
- О, это были сладостные минуты: представить расправу над ним. Для развлечения я часто размышлял, как я с ним покончу... Что-то вроде игры себе выдумал. А потом плюнул. Даже нашел пользу в его пакостной деятельности, - Илья Ефимович покачал головой. - Когда меня из жертвы превратили в злодея, даже вокруг меня все изменилось. Увидел настоящее в своих бывших друзьях.. Многие из них оказались мерзопакостными людишками. Что-то на уровне кухонных тараканов. Понимаете? - Илья Ефимович с сильным сомнением глянул на Елисея. - Они себя совестью нации почитали, "узники совести". Надо же выдумать. А может ли совестливый человек другого топтать ногами, пусть даже трижды достойного такого отношения? Не может, совесть не должна позволить. Если есть, конечно. А как меня топтали! Ха-ха. Я ж безвреден был. Надо мной можно было поизмываться, плюнуть в меня. На государство-то особенно не поплюешь. Быстро по мордам схлопочешь. Им даже в голову мыслишка не закрадывалась, что гэбэ своих стукачей никогда не поставит под удар, не даст в расход. В общем, поизмывались чистоплюи поганые... Мелкие людишки. Сейчас вопят, что это они готовили крах тоталитаризма. Пошлые дураки. Мы все ненавидели государство. В меру ума нашего эта ненависть принимает те или иные формы, подчас безобразные. Наша ненависть и разрушает государство, если в нем есть слабина. Впрочем, это и есть главная слабина - ненависть. Вот и все. Сможем ли, хватит ли у нас сил и ума полюбить страну, чтобы создать что-то приличное? Вот в чем вопрос.
- А как ваш подельник в Париже? - спросил Елисей
- Ну, - грустно кивнул головой Миколюта. - Кажется, вы действительно все знаете. И не удивительно. Дерьмо всегда на виду. Попробуй вот тайну бытия раскрыть, тайну красоты мира, совершенства. Это слабо. А разгадывать наши подлянки, все равно, что расписывать кроссворд для дураков. Ну-ка, их трех букв, первая "г", лежит на солнышке, зеленый и лоснится? Гад! - шумно воскликнул Илья Ефимович, подскочив в кресле. - А вы знаете, даже небольшой рассказец накропал. Вот вы его и почитайте, если любопытствует.
Илья Ефимович долго копошился у книжной полки, тасуя потертые папки с обтрепанными завязками или без оных. Наконец вытащил из одной тонкую стопку листков и протянул Елисею. Первое, что бросилось ему в глаза название рукописи "Настигнутые коммунизмом".
***
В октябре восьмидесятого года Маркова Вадима Андреевича впервые посетила холодная жуть от, по сути, бредовой мысли, что ученые смогут создать аппараты, которые в состоянии будут продлевать до бесконечности жизнь человеческого тела. Эта мысль потрясла его на бульваре Чистых прудов, напротив выхода из дома издательства "Московский рабочий". Охваченный мерзким холодным ознобом страха, он даже стал серьезно анализировать шансы современной науки. Искусственная почка, там, стимуляция сердечной деятельности, даже искусственное сердце. Ведь это все - ерунда. Уже сделано. Еще подработают, усовершенствуют там-сям. Ну, громоздко получится для начала, плевать им. Хоть с маленький дом размером. Для одного-то человека вполне могут состряпать...
Убитый этими рассуждениями, Вадим Андреевич уже совсем бесчувственно продолжал переставлять ноги в направлении метро, не замечая, что шлепает по лужам и ботинки катастрофически намокают. Перед глазами маячило расплывшееся от нездоровья лицо с щелками глаз, потерявших человеческий разум, накрытых неукротимо разросшимися бровями. Само тело полуутонуло в аппараты, сплетение трубок, по которым медленно протекал старческий гной. Вадим Андреевич даже представил, как для телесъемок старательно, с гениальной изобретательностью вся эта техника драпируется, маскируется деревянными панелями под карельскую березу, дорогим тяжелым материалом, бархатными складками спадающим вниз. Воткнут на переднем плане какую-нибудь блестящую штуковину, да еще поставят вазу с цветами - живое совершенство рядом с живущим трупом. Труп будет шевелить синюшными губами, а звук даст тоже аппарат.
Это будет длиться вечно!.. Горькая тошнота подступила к горлу, и тут же осветила мрак мысль: да черта с два когда-нибудь машины достигнут совершенства, с которым миллиарды невидимых клеток холят и лелеют чудо жизни, чудо тепла, красоты души... Сдохнет страшный труп!
Тяжкая пелена спала с глаз, Вадим Андреевич почувствовал, как холодная чистота осеннего воздуха наполняет легкие и бодрящая свежесть зажигает кровь в щеках, тут же увидел свои заляпанные грязью мокрые ботинки. Вспомнил виноватое лицо редакторши, которая, не глядя в глаза, мямлила, что, вот, нет сейчас пока работы, разобрали рукописи. И сюда добрались, дотянулись погаными руками, душат, последнего заработка лишают, скоты... Доживу ли, хватит ли сил дотянуть до дня, когда бровастый труп уронят в червивую землю у кремлевской стены?
Вадим Андреевич глубоко вздохнул, ощутил, как тукнулось в груди сердце, прогоняя по жилам теплую кровь, и усмехнулся: надо шагать, надо искать, толкаться в двери. Хорошо еще, встретился на лестнице издательства старый знакомый по издательским коридорам, редактор занюханной заводской многотиражки, как он ее кличет "Вперед - в могилу". Знакомец, смоля неторопливо сигарету, грустно щурясь в дым, сообщил, что редактор многотиражки автодорожного института ищет сотрудника.
У входа в метро Вадим Андреевич дождался пока освободится телефонная будка, бросил в прорезь монетку и, набрав номер, услышал энергичный голос, который договаривал обрывок фразы и затем четко и бодро произнес название многотиражки.
