Сулейман Рагимов - Сачлы (Книга 1)
Кусая губы "от злости, начальник поманил к себе бухгалтера.
— Послушай, друг, принеси-ка мне поскорее две тысячи! — свистящим шепотом приказал он.
— С какого счета?
— С моего личного! — Мешинов насупился, тяжело задышал.
— Не понимаю вас, товарищ! — Бухгалтер пожал плечами.
— Завтра утром, в момент открытия кассы деньги будут возвращены.
— Кем? — Алиашраф Алиашраф-оглу слыл работником пунктуальным.
— Мною, тобою, чертом! — не сдержался Худакерем, то распахивая, то запахивая гремящее кожаное пальто.
— Подобные операции незаконны, это вы сами знаете! — вздохнул старик, опустив голову. — А я так гордился вами!.. Но я деньги дам, а запишу их за собою. В крайнем случае сам завтра внесу, из собственных. Пишите расписку.
Вонзая перо в рыхлую бумагу, Худакерем кое-как набросал расписку и подал ее Алиашрафу. Он был недоволен собою и понимал, что самое лучшее — обратить все дело в шутку, пока не поздно…
— Мы занесем эту выплату в кассовую книгу? — спросил бухгалтер.
— Конечно, занесите, — согласился Мешинов.
Взяв две перехваченные суровыми нитками пачки, он сунул их в карман пальто и, сказав чрезмерно деловым, а потому и неестественным тоном: "Вернусь через полчаса!", выбежал из комнаты.
"Собака, собачий сын!" — проклинал он Дагбека на пути в исполком, и ему хотелось вернуться, но он, упрекая себя за нерешительность, не вернулся…
В кабинете было накурено, Субханвердизаде и прокурор о чем-то таинственно шептались.
При виде мрачного Худакерема Дагбашев вскочил, ликующе воскликнул:
— Я же говорил, что доблестный партизан оправдает наше доверие!
— Ох, болячкой бы тебе вышло это доверие, — радушно пожелал Мешинов. — Вся твоя зарплата уходит исключительно на удовольствия и пирушки. Как в народе говорят, что ветром принесло, то ветром и унесло!..
Прокурор беспечно ухмыльнулся.
Субханвердизаде приподнялся со стула, приветливо встретил Мешинова и рукопожатием и улыбкой.
— Ну, где Дагбашеву знать тебе цену! Откуда Дагбеку проведать, кто такой Худакерем? А вот мы вместе сражались в Реште, Энзели. Я-то лучше лучшего знаю мужественного Худакерема! Когда он в атаке на Ченгеле рявкнул "Урр-рра!", то у английских солдат полопались барабанные перепонки, и они обратились в паническое бегство. А что теперь? — Субханвердизаде сочувственно почмокал губами. — Засунули такого храбреца между двумя железными кассами. И не повернуться ему ни туда, ни сюда!.. Нет, вы посмотрите, до чего дошло! — с пылом вскричал он. — Такому, без роду без племени, как Сейфулла Заманов, поручено решать судьбы членов партии. Недопустимо! Эх, да что там говорить! пытливо разглядывая поминутно менявшегося в лице Мешинова, возглашал Субханвердизаде. — Теперь каждый, кому не лень, вынув из кармана длиннющую бумажку, произносит пламенные речи и знать не желает такого крупного революционера! Смотришь, желторотый птенец, едва вылупившийся из яйца, под видом критики и самокритики берет под обстрел красного партизана и смешивает его с грязью!.. Подумать только, у нашего Худакерема нет даже кабинета, сидит в общей комнате, эх… А ведь этому заслуженному революционеру цены нет, а вот какой-то Заманов плюет на него.
— Ну, а что же прикажешь делать? — сухо спросил Мешинов.
— А то, что надо бороться за свои права, — наставительно разъяснил Гашем. — Грянет война, и мы с тобою, брат, готовы: вещевые мешки за спиной, шашка на боку, винтовка в руках, резвый конь под нами!.. А пока гроза не разразилась, не грех позаботиться и о личном, гм… благополучии… Кровь-то ведь твоя бурлит. — И незаметно для Мешинова подмигнул Дагбашеву.
— Моя кровь и в могиле не остынет, — буркнул Худакерем. — Мы очистили советскую землю от острых колючек, от шипов и терний капитализма. Теперь у меня одно-единственное желание — избавить народ от религиозного фанатизма! Надо на всем Востоке осуществить революцию против суеверия и религиозного дурмана. Мы здесь ликвидировали кулаков как класс, — значит, пора приниматься за фанатиков! — высоко вздергивая густые брови, самозабвенно сказал Мешииов. Ровно год я днем и ночью думаю над этим вопросом, и для меня теперь ясно одного вовлечения людей в Общество безбожников мало, нужно сделать что-то еще! Но я же старый кавалерист, конник, им, пожалуй, и останусь… Опять же, я не шибко грамотный, — честно признался Мешинов.
— Почему же Заманов вешает на тебя бубенцы? — встревоженно спросил Субханвердизаде. — Говорит, что без бубенчика Худакерем никакой не конник!..
— А!.. — Мешинов несколько раз подряд подскочил на стуле — Вернется он из гор, так посмотрим, кто кавалерист, кто демагог, чья душа полна самоотвержения!
Неожиданно пронзительно затрещал телефонный звонок.
— Ну, видно, это тебя в сберкассе хватились! — засмеялся Субханвердизаде, снимая трубку, послушал и кивнул: — Конечно, тебя… Бухгалтер просит срочно прибыть.
— Э, я ж обещал через полчаса! — виновато крякнул Худакерем и, стуча полами кожаного пальто, быстро вышел.
— Постой, а деньги? — завопили в один голос председатель исполкома и прокурор.
Однако Худакерема и след простыл.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
При содействии услужливого Нейматуллаева дружки все-таки раздобыли к вечеру денег и напились в доме Субханвердизаде вдрызг. Худакерема Мешинова они единодушно решили лишить доверия за неслыханное коварство и при первом же удобном случае вышвырнуть из сберкассы, а заодно и из Общества безбожников.
Время близилось уже к полуночи, когда в разгоряченной коньяком голове Субханвердизаде родилась дьявольская догадка, что прокурора надо привязать к себе не пеньковой веревкой, а стальным канатом.
Достав из кармана почтовое извещение, он предложил небрежным тоном, словно речь шла об очередной рюмке:
— Господин прокурор, извольте здесь расписаться в получении означенных денег…
— К чему тебе моя подпись, Гашем-гага? — с удивлением захлопал глазами захмелевший Дагбашев.
— Как это к чему? Вот это мне нравится! — возмутился Субханвердизаде. Это ж не магазин твоего отца, а государственное учреждение.
— Ну и пусть государственное учреждение, — хихикнул Дагбашев. — Разве мы чужие нашему государству?
— Сейфулла Заманов, во всяком случае, считает, что — чужие! — горько засмеялся Субханвердизаде.
— Пускай болтает на здоровье… Собака лает, а ветер носит! Жернова вертятся, а крылья мельницы трещат. Так было, так и будет вечно.
— Говорят, у Дагбашева была собственная мельница…
— Подумаешь, у семи братьев была одна мельница! Это все равно, что нынешний колхоз, — возразил прокурор.
— Вот и распишись здесь от имени всего вашего колхоза, — разрешил Субханвердизаде, ткнув пальцем в извещение.
— Непременно нужна эта проклятая подпись, Гашем-гага?
— Непременно. Документ без подписи — все равно что замок без ключа.
— Пож-ж-жалуйста! — беспечно сказал Дагбашев и, чтобы отвязаться раз и навсегда, написал: "Пособие получил в размере…"
— Это ж какое пособие? — подозрительно спросил Гашем.
— Не зарплата же… Пособие по бедности!
Наблюдая, как Субханвердизаде аккуратно сложил извещение с его подписью и спрятал в бумажник, Дагбашев протрезвел. "В случае скандала сдеру еще с Нейматуллаева и верну, — решил он. — Напрасно ты, балбес, надеешься, что я подписал сам себе смертный приговор".
— Что же мы будем делать с Баладжаевым? — продолжал Гашем. — Проглотил ровным- счетом двадцать девять тысяч рублей государственных денег… А ты? Где ты был в это время, товарищ прокурор? На глазах у всех жулики расхищают народную казну, а ты получаешь "пособия по бедности" и хлещешь коньяк!..
Дагбашев промолчал.
— Ну, а как обстоит дело Абиша?
— Скверно.
— Это в каком же смысле, а, Дагбек?
— Царапает стены.
— Пусть царапает, — есть же свидетели, что он взломал кассу!
— Какое это имеет значение, если арестант сошел с ума? — лениво промолвил Дагбашев. — А если он рехнулся, то, значит, его нужно поместить в больницу, создать медицинскую комиссию. А приедет из Баку комиссия, установит, что Абиш — невменяем. Вот и придется выпустить его из тюрьмы, прекратить дело! — Он говорил с таким видом, словно ему вконец надоело беседовать с Субханвердизаде.
— Кассу-то в моем кабинете он ломал!
— Потому и ломал, что сумасшедший. — Дагбашев оставался невозмутимым. Вообще я тебе советую, гага, забыть и об Абише, и о Баладжаеве… Ничего не выйдет!
Могучим напряжением воли Субханвердизаде сдержался — не закричал.
— Хор-р-рошо, об этом мы столкуемся завтра… А как бы выставить из района… эту?..
— "Эту"? — с нажимом спросил Дагбашев, злорадно смеясь. — Молодой медицинский кадр? Вот сам и занимайся ее изгнанием, — великодушно добавил он.
