Сергей Снегов - Язык, который ненавидит
– Только не сбрасывать темпов! – кричал в трубку полковник. – Так держать! Верю в твои инженерные знания, Балкин!
– Есть, гражданин начальник! – отрапортовал Балкин. – Доверие оправдаем!
Но сразу же после телефонного звонка Волохова в контору прибежал растерянный старший комендант и потащил Балкина в кандей. Балкин расписался в десяти сутках штрафного изолятора с одновременным исполнением служебных обязанностей и весело – по обыкновению – задумался над нелегкой судьбой тех, кто устраивает перевороты в таких устоявшихся областях, как любовь и промышленное строительство. Среди размышлений он не услыхал, как в камеру вошел Ефим Брычников. Прославленный начальник Нагорного лаготделения долго пронзал взглядом опустившего голову Балкина.
– Даешь? – прохрипел Брычников.
– Работаю помаленьку, – скромно согласился Балкин.
Брычников сел рядом с Балкиным и достал из внутреннего кармана шинели бутылку, два стакана и коробку консервов.
– Чтоб не скучал в карцере, – пояснил он. – И я с тобой пропущу стаканчик. Ну, будем здоровы!
Когда спирт был выпит и консервы съедены, Брычников заговорил опять:
– Ну, дал, ну, дал – за неделю на первое место вымахнул! Голова у тебя, гад! А что лагерный режим нарушаешь, за это придется отсидеть. Не могу дать спуску, понимаешь? Комендатуре дал указание: вылавливать все парочки, которые в рабочее время, ясно?
Он встал и запахнул шинель.
– Пусть коменданты не свирепствуют, – осторожно заметил Балкин. Упадут снова производственные показатели, вас тоже по волосам не погладят.
Брычников ответил, не глядя на Балкина:
– Было у нас в зоне пять комендантов. Ну, мы помозговали, четырех временно перекинули в другие зоны. Боюсь, не справится один, как по-твоему?
– Вот так и совершилась производственная революция на самом отстающем участке Рудостроя, – закончил свой рассказ Балкин. – И как многие великие революции в истории, она вышла за свои законные пределы, перемахнула свои достижимые цели. Мы слишком уж перевыполнили производственные нормы, к нам кинулись перенимать опыт. И обнаружили, каким способом мы рвем производственные рекорды. И придушили нашу замечательную инициативу, как не раз в истории душили великие начинания.
– Как это отразилось на вас? – спросил я.
– Никак не отразилось – ведь из списка на досрочное освобождение не вычеркнули. А Брычникову не везло. На него уже давно сыпались жалобы, стали разбираться. С работы его сняли, не знаю, где он сейчас. Парень он, в общем, неплохой – такой же бандит, как и те, над которыми начальствовал.
Я уже писал, что после двух-трех месяцев житья у Виктора переехал в гостиницу. И, кажется, уже не встречался с Балкиным. В конце навигации 1945 года он выехал на «материк», больше я о нем не слышал. Совершенную им революцию в методах повышения производительности труда погубил ее слишком большой успех. О'Генри назвал один из своих рассказов: «Трест, который взорвал себя» – название вполне подходит и к производственным достижениям замечательного строителя Бориса Балкина.
Виктор Лунев вскоре тоже уехал из Норильска. Раз уж я заговорил о нем, скажу, что судьба в дальнейшем ему не улыбалась. Когда он появился в Норильске, мы все – кто втайне, кто открыто – завидовали ему. Он был из счастливчиков – получил всего пять лет, навесили легчайший десятый пункт пятьдесят восьмой статьи: болтовня, анекдотики. И вышел на волю в сорок третьем, война переломилась в победу – и в лагере, и в обществе наметилось что-то вроде посвежения. Даже причина, по которой ему пришлось покинуть Север, не казалась очень уж зловещей: заныли легкие, надо было сменить климат, получил на отъезд письменные благодарности и добрые пожелания. А после войны в стране задули опять холодные ветры. Бывших заключенных только «пятьдесят восьмую», естественно, – массами возвращали в тюрьмы. Правда, особенно не усердствовали, давали новый срок, если легко к тому подбирались поводы, а если поводов быстро не находилось, выпускали в беспаспортное ссыльное бытие. Мы в Норильске в этом смысле оказались в привилегированных условиях, нас не сажали вновь в тюрьму, а просто вызывали в комендатуру, отбирали паспорта и, оставляя на прежних должностях, объявляли бессрочную, на всю остальную жизнь ссылку. Делались такие поблажки в интересах Норильской промышленности, все же среди примерно шестидесяти тысяч вольных жителей поселка в те годы тысяч пятьдесят составляли бывшие заключенные, а добрая четверть их – наша «пятьдесят восьмая». Мы называли милостивое обращение с нами печально-веселой формулой: «Отрыв от свободы без отрыва от производства».
Виктору Евгеньевичу Луневу счастье «отрыва от свободы без отрыва от производства» не выпало. Он промаялся в тюрьме, получил новый срок и воротился в лагерное существование. Лишь после смерти Сталина он узнал вторичную свободу. И она уже была не веселой. Он жил в Усть-Каменогорске, снедаемый болезнью легких. В начале шестидесятых годов, лишь немного перевалив за пятидесятилетие, он скончался.
Побег с коровой
1
Мой друг Виктор Лунев, дежурный диспетчер управления Норильского Комбината, явился по делам на Металлургический завод и нашел время заглянуть в организованную мной лабораторию теплоконтроля.
– Плохо твое дело, Сергей, – дружески информировал он меня, после осмотра двух комнат лаборатории и склада приборов. Инженером-исследователем в Опытном цехе ты еще был на месте, а в начальники солидного предприятия решительно не годишься.
– Не предприятие, только лаборатория, – пытался я оправдаться. – И не начальник, лишь старший инженер. Название старшего тоже взял для солидности и дополнительной десятки премвознаграждения, так как других инженеров у меня нет и пока не предвидится. Нету над кем старшить.
– Один черт, – категорически установил Виктор. – Дело не в квалификации, а количестве работников. Сколько числится под тобой?
– Не считал точно, но человек тридцать будет. Слесаря, газоаналитчики, дежурные пирометристы, два мастера по ремонту приборов, уборщица, она же дневальная…
– Вот, вот, тридцать сотрудников да две комнаты и уборщица? А где уборщица? Почему комнаты не подметены? Их когда-нибудь мыли? Пищевое и вещевое довольствие ей выписываешь?
– Выписываю. Но где она – понятия не имею! – признался я сокрушенно. Приходит с общим разводом, но до лаборатории добирается не каждый день. Пропадает по цеховым закоулкам, девка молодая – хахаля тянут к себе.
– О чем и говорю – никудышний ты руководитель! Разве можно в промзоне брать женщину в дневальные? Десяток заводов, вольняшек сотни, зеков тысячи, все мужчины, а баб? Наберешь полсотни – и точка. Будут с метлами носиться! Самого главного начальнического задания не осилил.
– Грамотно вести технологический контроль – вот мое главное задание. Нарекания пока не слышал.
– Поверхностное понимание. Промашки в металлургическом процессе и контроле над ним неизбежны – и с этим заранее примиряются. И на солнце есть пятна, слыхал? Но пятен ни на стенах, ни на полу не должно быть в солидном учреждении. Тем более в лаборатории. Это тебе не солнце, все здесь обязано сверкать. Квартира начальника Комбината должна по чистоте уступать твоим комнаткам, тогда и до него дойдет, что ты в своем инженерном деле мастак.
– Что же ты предлагаешь?
– Выгнать свою дневальную – первое. Взять мужчину в уборщицы, пожилые мужики на тайные свидания с бабами не бегают, – второе! И лучше «пятьдесят восьмую», а не блатняка или бытовика, – третье и последнее. У интеллигента, даже если он жижу выскребает из нужника, всегда ответственность за свое любимое дело. Ибо у нас труд – дело чести, доблести и геройства, так пишут на плакатах, а он внимательный читатель, а не Нечтяк Нечтеус. Недавно в Рудстрое приняли в дневальные бывшего профессора по восточным древним языкам. Не знаю, как у этого доходяги-большесрочника с вавилонской клинописью и законами царя Хаммурапи, но полы он буквально вылизывает. Истинный мастер метлы и тряпки, вот что значит университетское образование и справедливо полученное ученое звание.
– Не уверен, что удастся добыть профессора в говночисты. Но какого-то трудягу из нашего брата постараюсь перевести с наружных работ в тепло. Спасибо за удачную подсказку, Виктор!
2
Нарядчик нашей бригады был парень смышленый. Он мигом сообразил, что, поставив мне интеллигентного дневального, заработает на этом неплохую порцию спирта из технологических запасов лаборатории. Несколько дней он выдержанно пропадал в УРО – учетно-распределительном отделе, – выискивая из списков тысяч зеков нашей зоны, выходящих на общие – наружные – работы нужного мне интеллигента-доходягу, потом, сияющий, ворвался ко мне:
– Нашел, что тебе требуется! Фраер в пяти поколениях. Черт чистой воды. К тому же полковник. Исполнительность вложена в него с колыбели. Без особого маминого разрешения даже сиську не сосал. С тебя пол-литра.
