Фазиль Искандер - Морской скорпион
Чтобы не было обидно, Сергей тайно надеялся, что вторая утка улетела. Но через несколько минут ее нашла его дочь в кустах орешника. Она была еще живая.
- Я же сказал, что я ее сбил, - сказал Зураб, и теперь {233} Сергею, когда он первый раз не оспорил Зураба, оспаривать его, когда утка нашлась, было еще неудобней, хотя обида комом стояла в горле. И главное, никто с ним не спорил, хотя все должны были видеть, что утка споткнулась в воздухе именно после выстрела Сергея, а после выстрела Зураба ничего в ее падении не изменилось. Но все были так заворожены его первым выстрелом, что не могли не поверить в точность его второго выстрела. Должно быть, он и сам был в этом уверен.
Соображения эти никак не смягчили обиды Сергея, он, наоборот, еще сильнее себя растравил, вспомнив, что и уток он первым заметил, и не заметь он их, вообще бы ничего не было, и двустволку Зураб первым схватил, хотя мог бы и подождать, когда ему дадут то ружье, которое сочтут нужным.
- Ну что, охотники? - спросила Заира, когда они вошли во двор. - О, утки!
- Я убил, - сказал Зураб, горделиво вручая молодой хозяйке обеих уток.
И сейчас Сергею стало нестерпимо обидно, что он присвоил себе вторую утку.
- Вторую, по-моему, я убил, - выдавил из себя Сергей, с трудом глотая ком обиды.
- Ну что ты, - сказал Зураб, и красивое лицо его выразило сдержанное возмущение, - я же видел, что после моего выстрела она упала.
Всем своим взглядом, выражающим сдержанное возмущение, он говорил: как тебе не стыдно, ты уже давно признал, что я убил и вторую утку, а теперь, увидев хозяйку, стараешься понравиться ей за мой счет.
- Ладно оба молодцы, - сказала Заира, сдувая налет взаимной неприязни, и, приняв у Зураба обеих уток, отнесла их на кухню. Сергей взял оба ружья и оба патронташа в руки и пошел на кухню вслед за нею.
Дети возились у очага. Двое старших, девочка и мальчик, жарили кукурузу, а самая маленькая стояла возле них и, вся измазанная шоколадом, доедала свою плитку. Сергей подумал, что для малышки это слишком большая порция шоколада, но не стал ничего говорить. Заира подала ему шахматы и нарды, чтобы они не скучали в тени инжира. Сергей вышел во двор. За шахматы сразу же засели Василий Маркович и Зураб, а Сергей подошел к ястребу, любуясь его рыжим опереньем, крючковатым клювом и особенно пронзительной живости яростными глазами.
Из кухни вышла мать Валико и зазвенела в звонок. Из {234} класса гурьбой выбегали мальчики и девочки. Дети выходили из калитки, на ходу крича по-русски: "До свиданья!" При этом они громко смеялись, видимо, их смешил их собственный выговор.
В тени инжира появился Валико. Он с минуту, наклонив горбоносое лицо, уяснял, что происходит на шахматной доске, и, уяснив, зычно крикнул в сторону кухни:
- Как вы там с обедом? Решили голодом уморить гостей?!
- Еще чуть-чуть подождите, - выскочила Заира из кухни, - курицы вот-вот поспеют...
- Пошли на рыбалку, - сказал Валико Сергею, - а они тут пусть играют в шахматы.
Он взял сетку-накидку, усеянную с одной стороны свинцовыми кругляками. Сетка висела на плетне. Они вышли на улицу, прошли метров пятьдесят и свернули на тропу, ведущую вниз к горной реке.
Подойдя к речке, Валико разулся, снял рубашку и брюки и, обнажив сильные незагорелые ноги, полез в воду, одной рукой держа сетку, а другой придерживая ее. Зайдя по пояс в воду, он медленно, боком развернулся и отшвырнул от себя сетку, так что она распахнулась на лету и всей шириной шлепнулась в воду. Когда она погрузилась в воду, он ухватился за веревочную дужку и потянул вверх. Свинцовые грузила внизу сомкнулись, образовав мешок, из которого хлестала вода. Но рыбы на этот раз не оказалось.
Сергей с любопытством следил, как Валико ловит рыбу. Он впервые видел такой вид лова. После второго и третьего заброса в сетке застряло по нескольку форелей, и Валико, сунув руку, доставал из нее запутавшуюся форель, крупную бросал на берег, а мелкую отпускал в воду. Через полчаса около дюжины крупных форелей барахталось на прибрежном песке. Сергей тоже разделся и остался в одних трусах.
- Дай попробую, - сказал он, следя за мерными сильными движениями Валико. Сергей смотрел на его сильную, крутогрудую фигуру и горбоносое лицо и думал, что в нем есть что-то от религиозных миссионеров. Тайная непреклонность, что ли...
Сергей вошел в воду, стараясь не споткнуться о скользкие камни. Он подошел к Валико и взял у него из рук тяжелую сеть. Валико вышел из воды и сел на берегу.
Сергей почувствовал, что, кажется, напрасно взялся за это дело. Сеть была очень тяжелой, а ноги неустойчиво стояли на скользких камнях дна. Да и течение приходилось преодолевать. Все-таки он развернулся боком, как это делал {235} Валико, и, размахнувшись, бросил сеть. Но он не соразмерил силу броска с собственной устойчивостью, и тяжелая сеть потянула его за собой. Сергей бултыхнулся в воду. На берегу раздался добродушный смех миссионера.
Сергей встал на дно и, задыхаясь от ярости, вытащил сеть, из которой хлестала вода. Дождавшись, когда из нее вылилась вся вода, он размахнулся, стараясь соразмерить силу броска с силой устойчивости, и, соразмерив, выбросил сеть, и она шлепнулась у самых его ног. Он дождался, когда она пошла на дно, и стал подымать ее за веревочную дужку и почувствовал, как тяжело она подымается. Вытащив ее над водой, он убедился, что ни одна форелина не запуталась в сетке. Так он несколько раз забрасывал сеть, каждый раз рискуя полететь вслед за нею, и наконец, поймав пару форелин, сильно замерзнув в ледяной воде, вышел на берег.
Валико снова вошел в воду и с выражением тайной непреклонности стал забрасывать свою сеть в самую середину быстрого потока. Сергей вышел на берег, выжал трусы, надел их и сидел на камне, просыхая на горячем солнце и блаженно отдыхая после утомительных упражнений с сеткой.
Валико поймал еще с десяток форелей, и они, положив добычу в сетку, возвратились домой.
- Ну как вы там?! - крикнул он со двора в кухню.
- Вас только ждали, - отвечала Заира, с миской выходя им навстречу. Она переложила форель в миску, а Валико подошел к плетню и развесил на нем сетку.
Через несколько минут все поднялись на веранду, где стоял стол, уставленный жареными, разрезанными курами, блюдом с ореховой подливой, другим блюдом, побольше, с салатом из помидоров, огурцов и перца, дымящимися порциями мамалыги, тарелкой с сыром сулугуни, другой тарелкой, нагруженной брусками меда в сотах, вазами, наполненными чурчхелами, фруктами, мелкими орехами. Бутылки с вином и привезенным коньяком высились над этим обилием наполненных блюд и тарелок.
- Садитесь, дорогие гости, - улыбаясь, сказала Заира, - а то мы вас совсем голодом заморили.
Гости расселись, и, как Сергей ни упрашивал Заиру сесть за стол, она осталась стоять на ногах и, может быть в знак доброй привязанности к Сергею, стояла за его стулом. Сергей чувствовал ее за спиной, и чувство это было ему необыкновенно приятно.
Заира, время от времени наклоняясь к жене Сергея, {236} продолжала с ней какой-то разговор, начатый еще до застолья. Сергей силился угадать, о чем они говорят, но это было сделать невозможно, слишком тихо они говорили. Только по живо полыхающему лицу Заиры Сергей чувствовал, что разговор этот ее очень занимает.
- О, как в первый день! - вдруг сказала она, выпрямляясь, и Сергей понял, о чем они говорили. Во всяком случае, понял смысл ее последнего восклицания. Она говорила, что муж ее до сих пор любит, как в первый день.
Он подумал о том большом, что стояло за ее словами, об ее упоенностью жизнью, о нескончаемой свежести самой ее жизни и подумал, как собственная его жизнь бедна в этом смысле.
Тень безотчетной грусти прошла по его душе, и он подумал: она от природы была щедро, как никто, наделена даром любить, и этот дар распахивался навстречу всему окружающему: брату, дедушке, собачке, неведомому геологу, ему, Сергею, тому деревенскому пижону и, наконец, навсегда распахнулся ее теперешнему мужу.
Чем он ее заслужил, думал Сергей, поглядывая на Валико, чье горбоносое лицо сейчас, казалось, обращало свое выражение тайной непреклонности на алкоголь, которому он явно решил не поддаваться. Видно, заслужил, без зависти, но с некоторой грустью подумал он.
А застолье шло своим чередом, гости пили, ели, произносили тосты, и постепенно все хмелели, и Сергей вместе со всеми. Закусывая и выпивая, смеясь шуткам и отвечая на вопросы, Сергей все время чувствовал, что она здесь, стоит за его спиною, или убирает со стола тарелки, или подает на стол, или уходит на кухню, и тогда он ждал ее прихода, а главное, чувствовал, что она вблизи, и это чувство было нежным, умиротворяющим.
Он смотрел на свою хорошенькую жену, на возбужденного Василия Марковича, старавшегося ухаживать за ней и развлекать ее; на Зураба, сильно побледневшего от выпивки и ставшего от этого еще красивей, он был увлечен самим процессом выпивки, его состязательным смыслом; на хозяина, как бы непреклонно высовывавшего свою голову над волнами алкоголя, не дающего затуманить им трезвую ясность своего горбоносого лица.
