Павел Мельников-Печерский - На горах. Книга вторая
— Да ведь тут не я один, — сказал Меркулов. — Дело общее: тут и мой капитал, и женин, и Дмитрия Петровича, и его жены, и батюшки Зиновья Алексеича доля есть.
— Значит, и он в рыбники записался, — с добродушной усмешкой молвил Марко Данилыч. — А бывало, как вздумаешь уговаривать его рыбой заняться, так «ни за что на свете» — говорит.
— Он и теперь в эти дела не входит, — сказал Меркулов. — Капиталом только участвует.
— Так, — протянул Марко Данилыч. — Продали сколько ни на есть рыбки-то?
— Где ж еще? — отозвался Меркулов. — Рано. Кажется, ни с одного каравана не было еще продаж.
— Опричь мелочей, точно что не бывало, — подтвердил Смолокуров. — Как же вы насчет цен располагаете? Заодно со всеми будете устанавливать аль особняком поведете дело?
— У нас все наперед рассчитано, — сказал Меркулов. — Сегодня отдадим печатать объявление о ценах и об наших условиях, наклеим на столбах, разошлем по рыбным покупателям, в газете напечатаем.
Повернулся на стуле Марко Данилич. «Всю торговлю вверх дном перевернут, проклятые. Эки штуки откалывают!» — подумал он.
— Не сходней ли будет вам, Никита Федорыч, келейно с кем-нибудь сделаться? — умильным голоском заговорил Марко Данилыч. — А то эти объявления да газеты!.. Перво дело — расходы, а другое, что вас же могут на смех поднять.
— Расходы пустячные, — сказал Никита Федорыч, а станут смеяться, так мы за обиду того не поставим. Смейся на здоровье, коль другого смеха нет.
— Так вы не будете цен таить? — спросил Марко Данилыч, зорко глядя в глаза Меркулову.
— И не подумаем, — тот отвечал.
— И условий таить не станете?
— Да как же таить-то их, Марко Данилыч, ежели на фонарных столбах объявления об них приколотим?.. — смеясь, отвечал Никита Федорыч. — Вот наши условия, читайте… В кредит на двенадцать месяцев третья доля, а две трети получаем наличными здесь, на ярманке, при самой продаже.
— Тяжеленьки условия, Никита Федорыч, очень даже тяжеленьки, — покачивая головой, говорил Марко Данилыч. — Этак, чего доброго, пожалуй, и покупателей вам не найти… Верьте моему слову — люди мы бывалые, рыбное дело давно нам за обычай. Еще вы с Дмитрием-то Петровичем на свет не родились, а я уж давно всю Гребновскую вдоль и поперек знал… Исстари на ней по всем статьям повелось, что без кредита сделать дела нельзя. Смотрите, не пришлось бы вам товар-от у себя на руках оставить.
— Ну и оставим, — равнодушно сказал Никита Федорыч.
— Анбары наймем, зима придет — рыбу гужом повезем на продажу.
— Останетесь в накладе, Никита Федорыч, — с притворным участьем, покачивая головой, сказал Марко Данилыч. — За анбары тоже ведь платить надо, гужевая перевозка дорога теперь, поневоле цены-то надо будет повысить. А кто станет покупать дороже базарной цены? Да еще за наличные… Не расчет, право не расчет. Дело видимое: хоть по всей России развезите — фунта никто не купит у вас.
— Купят, да как еще раскупят-то!.. С руками оторвут, — спокойно улыбаясь, сказал Меркулов.
— Как же это так? — с недоуменьем спросил Марко Данилыч. — Разве тайна какая?
— Нашу тайну через три либо четыре дня на фонарных столбах можно будет всякому читать… А вам, пожалуй, сию ж минуту открою ее. Вот она, — сказал Меркулов, подавая Марку Данилычу приготовленное к печати объявление о ценах. — Извольте читать.
Глазам не верит Марко Данилыч — по каждой статье цены поставлены чуть ли не в половину дешевле тех, что в тот день гребновские тузы хотели установить за чаем в рыбном трактире.
— Никак вы с ума сошли, Никита Федорыч! — вскочив со стула, вскричал Марко Данилыч. — По миру нас хотите пустить?.. Ограбить?.. И себя разорите и нас всех!.. Хорошее ли дело с ближними так поступать?
— С какими ж это ближними, Марко Данилыч? — спокойно спросил Меркулов.
— С нами, значит, со всеми с нами, с гребновскими рыбниками!.. — кричал Смолокуров.
— Не одни рыбники, Марко Данилыч, наши ближние, — отвечал Никита Федорыч, оглядывая смолокуровскую каюту.
— Да вам-то какая тут польза? — горячился Марко Данилыч. — Ведь вы и десяти копеек на рубль не получите.
— Не получим, Марко Данилыч, — отвечал Меркулов. — Мы только на пять рассчитали. По этому расчету и цены назначили. Пять процентов, право, довольно. Мы ыкдь за скорой наживой не гонимся. За границей купцы-то много побогаче нас, а довольствуются и меньше чем пятью процентами.
— Да ну ее ко псам, вашу заграницу-то! — вскричал во всю мочь Марко Данилыч. — Надо вести дела по-русски, а не по-басурмански!.. А то всех разорять… грабить!..
И вдруг стих Марко Данилыч… Вдруг прояснилось мрачное лицо его. Блеснула мысль: «А не скупить ли весь караван целиком? Тогда по ихней дурости какие можно взять барыши!»
— На сколько у вас в караване-то, Никита Федорыч?.. — кротко и ласково спросил он Меркулова.
— Тысяч на триста по нашей расценке, — ответил тот.
— Покупатели предвидятся?
— Пока еще нет, — сказал Меркулов. — Приходили вчера, им и цены и условия сказали и товар показали весь без остатка. Да ведь это не настоящие покупатели, — ищейки.
— А если б кто из рыбников предложил вам купить весь караван дочиста. Продали бы? — подумавши несколько, спросил Марко Данилыч.
— Отчего ж не продать? — ответил Меркулов.
— И уступочка будет?
— Ни копейки.
— Хоть бы процентик один, — прикинувшись казанским сиротой, молвил Марко Данилыч. — Важная вещь копейка в рубле! Пустое дело, плюнуть не на что.
— Сейчас вы сами говорили, Марко Данилыч, что наши пять процентов чуть не смертный грех, а теперь хотите, чтобы мы взяли четыре, — с ясной усмешкой ответил Никита Федорыч.
— Да вы все шутите!.. Балагур эдакий!.. Ей-богу, балагур…— с веселым смехом заговорил Марко Данилыч.
— Скиньте процентик-от… Право, надобно скинуть. Меркулов и слышать не хотел об уступке. Тогда Марко Данилыч на иные штуки поднялся, говорит ему:
— Так хоша условийца-то посмягчиге. Третью бы долю наличными после спуска флагов вам получить, а две трети на предбудущей ярманке.
— Ни от единой буквы условий не отступим. Ни от единой буквы, — сказал Меркулов.
— Так вот что, Никита Федорыч, — молвил Марко Данилыч, подойдя к Меркулову и дружески положивши ему на плечо увесистую руку. — С батюшкой с тестем вашим, как сами знаете, старинные приятели мы.
— Нельзя, нельзя, ни по какой причине нельзя менять условий, Марко Данилыч, — решительным голосом сказал Меркулов.
— Послушайте меня, старика, почтеннейший Никита Федорыч, — продолжал Марко Данилыч, положив и другую руку на плечо Меркулова. — Хоша для того облегчите условия насчет наличных, что я завсегда любил и уважал вашу супругу Лизавету Зиновьевну. Ей-ей, любил не меньше, чем свою Дунюшку. И теперь люблю, ей-богу. Мне не верите, богу поверьте… Сделайте такое ваше одолжение — сейчас же бы заключили мы с вами условие: третью долю наличными тут же вы бы с меня получили, другую, по вашему условию, оставили бы до предбудущей ярманки, а третью потерпите месяцев шесть — на ростовской бы с вами полный расчет учинил…
— Нельзя, Марко Данилыч, никак нельзя, — сказал Меркулов. — Мы положили ни одной йоты не опускать из условий.
— Я бы особую запись дал… Неустойку назначьте… Какую хотите, такую и назначьте.
— Нельзя, Марко Данилыч.
— Хоть на месяц…
— Нельзя.
— На три недели?
— Нельзя.
— На две?
— Нельзя.
— Ден на десять?
— Нельзя, нельзя и нельзя. Марко Данилыч. Лучше и не говорите… Лучше совсем оставим это, — сказал, вставая, Меркулов. — Прощайте… Засиделся я у вас, — давно уж пора кой-куда съездить.
— Послушайте, — крепко ухватившись за руку Никиты Федорыча, задыхающимся почти голосом вскричал Смолокуров. — Хоть на три дня!.. Всего только на три деньки!.. В три-то дня ведь пятой доли товара не свезти с вашего каравана… Значит, не выйду из ваших рук… На три дня, Никита Федорыч, только на три денечка!.. Будьте милостивы, при случае сам заслужу.
Подумал Меркулов и согласился, но с тем, что ежели Смолокуров через три дня не уплатит до последней копейки всего, что следует, то условие уничтожается, и Марко Данилыч заплатит неустойку в двадцать тысяч.
Решились и поехали к маклеру писать условие.
Возвращаясь от маклера на баржу, Марко Данилыч увидал на Гребновской Белянкина. Садился тот в лодку на свою тихвинку ехать.
— Евстрат Михайлыч! Куда, друг, спешишь? — крикнул ему Смолокуров.
— До своей тихвинки, — снимая картуз и почтительно кланяясь рыбному тузу, ответил Белянкин.
— Что за спех приспел? — весело спросил у мелкой рыбной сошки тузистый рыбник Марко Данилыч.
— Самый важный спех, — шутливо отвечал Белянкин. — На всем свете больше того спеху нет — есть, сударь, хочу, обедать пора.
