KnigaRead.com/

Юрий Тынянов - Пушкин

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Юрий Тынянов, "Пушкин" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

Среди забав родители приметно состарились. Мягкие, как лен, волосы Сергея Львовича редели, сквозили по вискам, и на макушке розовела уже лысина. Надежда Осиповна раздалась, и ее лицо огрубело. У них родился сын Павел, который, впрочем, вскоре скончался. Они вели жизнь эфемеров, считали втайне дворню, учителей и детей крестом, и если бы кто спросил внезапно Сергея Львовича, богат ли он, знатен ли и как себя понимает, - на все было бы два ответа. Он в глубине души считал себя богатым, а скупился из осторожности; считал себя и знатным - по происхождению, а чин его и звание были: провиантского штата комиссионер, седьмого класса. Это была грубая существенность, от которой он отворачивался. Давая иногда полтинник старшему сыну для отроческих забав - дитяти исполнилось уже десять лет, - он тревожился, не потерял ли деньги сын, и проверял иногда целость полтинника. Как только заводились деньги, он шил себе у портного модный фрак и покупал жене перстень, память сердца. И вот однажды они разорились. Беда, как и всегда, пришла от Аннибалов. Дяденька Петр Абрамыч не забыл обиды и вдруг выступил как прямой злодей. Марья Алексеевна надеялась провести остаток дней в своей усадьбе и не хотела более помнить о черных днях своей молодости. Она не поехала даже в Михайловское получать наследство. Самая память об Аннибалах была ей, казалось, несносна. И вот ее усадьба и покой, как в дни молодости, опять оказались прах и дым, и она без крова. Более того, самое Михайловское оказалось под ударом. [152] Угомонившийся, казалось, в своем сельце Петровском, мирно кончавший, казалось бы, свои дни любителем настоек и наливок, африканец внезапно предъявил ко взысканию в Опочецкий суд заемные письма покойного брата Осипа Абрамыча. Письма эти были даны покойным в дни жестокой страсти к Толстихе, как звала ее Вульф, и, казалось, забыты обоими братьями. Деньги по ним причитались большие, потому что покойному арапу всякая жертва казалась мала для женских прелестей: по одному письму (золотой сервиз и сад для Устиньи) - три тысячи рублей, по другому (гнедые в яблоках кони и хрусталь) - восемьсот сорок два рубля. Петр Абрамыч явился как бы мстителем за все обиды, когда-либо претерпенные Аннибалами. Вскоре в Михайловское прикатили тот же заседатель с приказным, которых Палашка называла пиявицами, и, несмотря на сопротивление кривого поручика, заявившего, что ни гроша в доме нет, и выпустившего было на них пса, учинили опись с оценкою. В то же время предъявили и Марье Алексеевне иск, и вскоре Захарове пошло с молотка. Сергей Львович и Надежда Осиповна, получив письмо поручика, долго не хотели ему верить и, только увидев в окно въезжающую повозку, на которой сидела Марья Алексеевна, поняли происходящее. Сергей Львович замахал руками, затопал ногами и заплакал, как ребенок. В течение дня он дважды принимался ломать руки и хрустеть суставами, а потом впал в ярость и, брызгая слюной, кричал, что Иван Иванович Дмитриев не оставит так этого дела, грозил старому арапу Сибирью и монастырем; к вечеру притих и дал Никите увести себя в спальную. Назавтра приступили опять к чтению поручикова письма. Место, где поручик упоминал о своем псе и сражении с заседателем, вызвало общее одобрение. - Молодец, - сказала Марья Алексеевна, - сразу видно, честный человек. К сумме долга она отнеслась недоверчиво и махнула рукой. - Знаю я его. Больше двух тысяч ему было уплачено; второй раз на водку, пьяница проклятый, требует! Сразу же после этого Сергей Львович сел писать письмо Ивану Ивановичу Дмитриеву. Первые две страницы, в которых он выразил негодование на людей [153] бесчестных, холодных сердцем и жестоких, а также надежду на дружеское попечение, были сильны, сдержанны и превосходны. Далее предстояло изложить обстоятельства дела. Он написал о деньгах, которые старый и впавший в пороки генерал-майор нелепо требует с людей, ни в чем не повинных и никем, кроме бога, не одолженных: три тысячи восемьсот сорок рублей, тогда как по этим счетам почти уже все - более двух тысяч рублей - уплачено. Здесь Сергей Львович привел слова Марьи Алексеевны; он почти верил в это, и так подсказало ему чувство оскорбленного достоинства. Так что долгу осталось всего тысяча рублей. И за какую-нибудь тысячу рублей злодейски описали обширные угодья. Далее следовало написать о количестве деревень и людей, описанных злодеями. Он спросил Надежду Осиповну, сколько деревень у них под Михайловским. Надежда Осиповна вспомнила выпись, выданную приказным, сургучную печать, черный крестьянский пирог, чиненный морковью, и, ни за что не желая сознаваться в небытии деревень, ответила: - Двадцать. Сергей Львович так и написал. - А сколько, мой ангел, там душ и людей? Надежда Осиповна подумала. Толпа дворовых и мужиков в сермягах припомнилась ей. - Двести, - сказала она. Сергей Львович с горечью написал и об этом поэту: за тысячу рублей описаны родовое село Михайловское, двадцать деревень и двести душ; и это сделано против закона, без стыда и совести. Об имении Марьи Алексеевны он министру написал, но как о деле безнадежном не ходатайствовал, а она его об этом не просила. Марья Алексеевна снова ютилась на антресолях и тенью ходила по дому, тихая и тоненькая, не находя себе дела и робея. Она, вздыхая, гладила детей по головам, присматривалась к ним с удивлением: - Выросли. - Тает, - сказала о ней тихонько детям Арина, - что свеча, - и махнула рукой. Письмо Сергей Львович долго и старательно запечатывал перстнем и, запечатав, вздохнул с облегчением. [154] Никита послан к Василью Львовичу с извещением о случившемся несчастии, и прибыли сестры. Аннет припала к голове брата и поцеловала его в розовую лысину. Сергей Львович был тронут до слез и только теперь почувствовал всю глубину несчастия. Он всплеснул руками и замер. Приехал Василий Львович, извещенный Никитою. Он в сильном волнении сбросил шубу на пол и просеменил к брату, на ходу поцеловав руку невестке. Сергей Львович склонился к нему на плечо. - Oh, mon frere(1), - сказал он, невольно вспомнив Расина, и голос его пресекся. Потом он обнял Сашку и Лельку, смотревших на него со вниманием, прижал их к груди, точно ограждая от нападения, и, явив, таким образом Лаокоона с сыновьями, воскликнул, обращаясь к брату: - Не о себе сожалею. Сыновние носы были крепко прижаты к отцовскому жилету, пропахшему смешанным запахом духов и табака. Сыновья задыхались. - Брат, брат! - лепетала Анна Львовна. Василий Львович почувствовал зависть, благородную зависть артиста. Тальма оживился в нем. Он и сам готов был к этим движениям сердца - к объятию и стонам. Брат предупредил его. Внезапно он сказал, холодно прищурясь и цедя слова: - Cela ne vaut pas un clou a soufflet. Все это не стоит медного гроша, выслушай меня. Сыновья почувствовали, как отцовские объятия слабнут. Они с любопытством покосились на дядю. Все смотрели на него: Сергей Львович разинув рот, сестрица Лизет - со страхом. Василий Львович прошелся по комнате, высоко подняв голову. - Pas un clou a soufflet, - повторил он еще раз медленно. Он сам не понимал, как это сказалось. Едучи к брату, он считал его погибшим и теперь придумывал, что бы такое сказать или сделать и как объяснить свои слова. - О брат, брат, - трепетала Анна Львовна. - Я напишу Ивану Ивановичу, - сказал Василий Львович, все так же сошурясь, - и завтра же все отме- ----------------------------------------(1) О, брат мой (фр.) [155] нится. Будь покоен, - продолжал он, - они в наших руках. И Сергей Львович успокоился. Василий Львович, старший брат, выказавший такую твердую решимость, казался ему прочнее и могущественнее, чем даже сам этого хотел. Легковерие Сергея Львовича было поразительное Но выйти из состояниия печали он не хотел или не мог Перстом указывая на Александра, он вздохнул: - О коллеж! Мечты об иезуитах и гордый ответ богачам припомнились ему. Ныне это рушилось. Таков был смысл восклицания. Видя кругом восторженные взгляды сестер и недоверчивые глаза невестки, удивляясь сам себе, Василий Львович сказал спокойным голосом: - Я сам везу его в Петербург к иезуитам. Он осмотрелся кругом. Надежда Осиповна, полуоткрыв рот, сидела притихшая, как девочка, и смотрела во все глаза на него. - Будьте покойны, друзья мои, - сказал скороговоркою Василий Львович, - я все беру на себя, и все это... но все это - pas un clou a soufflet. Он кисло ответил на поцелуи сестер, повисших у него на шее, обмахнулся платком и вышел, оставив всех в оцепенении. Сев в свои дрожки, он с недоумением закосил по сторонам. Доехав до Тверской, он потер себе лоб и развел руками. Он сам ничего не понимал. Великодушие опять увлекло его. Он выпятил губу, как школьник, застигнутый на шалости. Проезжая по Тверской, он велел остановиться у кондитерской, нашел приятных и милых знакомцев и сообщил приятелям, что везет в Петербург племянника определять к иезуитам. Приятели посмотрели на него с интересом и были, казалось, довольны. Вскоре явился князь Шаликов. Он теребил, как всегда, в руках белоснежный платочек и приятно всем улыбался. Панталоны его были в обтяжку и сшиты по последней моде; Василий Львович иногда завидовал его новым панталонам. Услышав, что Василий Львович везет своего племянника, юного птенца, в Петербург к иезуитам, князь поставил свою чашку шоколаду, обнял Василия Львовича и крепко, троекратно его расцеловал. Он крикнул кондитерского ганимеда, и тот принес холодного [156] бордоского. Все выпили за здоровье Василья Львовича и сердечно с ним расцеловались. Князь просил его передать поцелуй души несравненному. Все чокнулись за здоровье несравненного, чувствуя и зная, что пьют за Ивана Ивановича Дмитриева. Спросили Василья Львовича, надолго ли едет он - Надолго, - ответил Василий Львович меланхолически Самое слово "надолго" было полно печали и значения. Потом спросили еще бургонского, потом аи, а затем был обед. Подъезжая к дому, отяжелев, Василий Львович чувствовал себя решительно счастливым, задремал на своей кушетке, такой, как у Рекамье, и, только к вечеру проснувшись, хлопнул себя по лбу, и Аннушке послышалось, что ее султан как бы произнес: - Что наворотил! Оборотясь к ней, он сказал со вздохом, чтоб собирала вещи, что он едет в Петербург. Аннушка спросила, надолго ли, и Василий Львович, мрачно и загадочно посмотрев на нее, ответил: - Надолго. Аннушка, испугавшись, стала было собирать его в дорогу, но Василий Львович, махнув рукой, сказал, что поедет через месяц. Недовольный собою, он провел дурной вечер и долго не мог заснуть. Назавтра утром, лежа в постели, он ясно представил себе петербургскую жизнь, увлекся воображением, пришел в восторг от того, что можно будет пройтись по Невскому проспекту, прочел наизусть свое последнее стихотворение, воображал себя уже в гостиной Ивана Ивановича Дмитриева, произнес еле слышно за каких-то прекрасных слушательниц. - Bravo! Bravo! - и потом, встав, набросив халат и попив чаю, стал соображать не ехать ли в самом деле в Петербург всем домом - и с Аннушкою? Эта мысль ему чрезвычайно полюбилась В Петербурге было много приятелей, и это была, что ни говори, столица государства Василий Львович, коренной москвич, вдруг почувствовал, что Москва никак нейдет теперь в сравнение с Петербургом Она устарела. Как все Пушкины, он был скор на переходы

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*