Анатолий Алексин - Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов)
Контрольная была сорвана.
Я поняла, что пробил час Сеньки Голубкина!
Математичка не захотела присутствовать при разборе этого «дела». Она была хорошенькой и не нуждалась в защите. Кроме того, она могла бы позволить себе попасть в страшную ситуацию, но не в смешную. А тут ей грозил смех.
– Я попрошу Кудрявцева объяснить, как он на это решился! – сказала я, глядя на Сеню Голубкина.
В его глазах не было торжества – в них было смятение: если я сама обвиняю сына, то в чем же ему тогда обвинять меня?
Но вдруг с задней парты раздался голос Вани Белова:
– А при чем здесь Володя Кудрявцев? Это я ее запер.
– Ты… боялся контрольной по математике? – изумленно спросила я.
– Чувство коллективизма! – ответил Ваня Белов. И сел.
В глазах Сени Голубкина возникли разочарование и тоска.
– Ты, Ваня, должен будешь извиниться… перед Ириной Григорьевной, – растерянно произнесла я.
– А я, когда запирал, крикнул ей: «Извините, пожалуйста!»
– Она не услышала. И потом… мне сейчас не до шуток!
– Мне тоже, – сказал Ваня Белов.
– Извинись… Поскорее! С глазу на глаз… – Математичка не любила быть действующим лицом в подобных спектаклях. – Стыдно должно быть и тем, ради кого Белов это сделал! – сказала я, опять глядя на Сеню Голубкина.
Меня вызвал директор школы:
– Что, опять Ваня Белов?
– Опять. Но с другой стороны…
– Пора принимать меры!
– Пора, – ответила я.
И, дождавшись конца учебного года, перебралась вместе с Володей в другую школу. Она была дальше от нашего дома… Но зато дальше и от Вани Белова!
А уже потом, через год, мы вообще уехали на другой конец города. Так получилось.
3Мне раньше казалось, что «прекрасная половина» человечества, к которой некогда принадлежала и я, не очень богата чувством юмора. Но моя внучка Елизавета постоянно опровергала эту точку зрения.
Она то и дело просила меня вспоминать о давних проделках Вани Белова, которые и спустя много лет поражали мое педагогическое воображение.
Елизавета же, слыша о них, падала на диван: хохот валил ее с ног.
У кого-то из взрослых она подхватила панибратское восклицание «Слушай-ка!..» и с него начинала почти каждую фразу.
– Слушай-ка! – говорила она, заранее валясь на диван. – Так прямо и появился в окне? Так прямо и сказал: «Разрешите войти?»
– Так прямо… Но он не подумал о том, что было бы, если б он упал с третьего этажа! Он вообще редко задумывался.
– Как же не задумывался? Если придумал появиться в окне!
В свои шесть лет Елизавета мыслила очень логично.
– Он не помнил о тех, кто за него отвечал, – пояснила я. – Он помнил лишь о себе. И о своих выдумках.
Только об одном, самом главном, как мне казалось, проступке Вани я не рассказала Елизавете. Как не рассказывала о нем никому…
Малыши требуют, чтобы им по многу раз перечитывали любимые книжки, пересказывали любимые сказки. Елизавета же могла без конца слушать о проделках Вани Белова.
Как-то однажды, когда у нас за столом собрались гости и Володя поднялся для первого тоста, дверь старинного шкафа медленно распахнулась, из его глубины, окруженная платьями и запахом нафталина, возникла Елизавета. Она оглядела притихших гостей и сказала:
– Разрешите войти?
Я добилась своего: она влюбилась в Ваню Белова!
Хотя можно было предположить, что она познакомилась с Ваней еще до своего рождения. В самом деле… Елизавета появилась на свет двумя неделями раньше, чем ее ожидали. Появилась в день рождения своего папы – и Володины приятели, словно сговорившись, однообразно шутили: «Вот если бы все жены преподносили своим мужьям такие подарки!», «Два дня рождения в один день – это прекрасно! С точки зрения экономии…».
Головка у новорожденной была покрыта темными волосами, что очень обрадовало меня.
– Наша фамильная масть! – воскликнула я. – Девочка будет с черной косой.
В ответ она, подождав полгодика, посветлела.
У ее организма было странное и очень опасное свойство: он отвергал лекарства.
– Аллергия, – сообщил нам доктор, когда Елизавета покрылась сыпью из-за одной таблетки аспирина. – Могло быть и хуже… Отек, например. Могли распухнуть глаза, лицо.
Все люди от лекарств излечивались, а Елизавета заболевала!
У нее было так много ярких индивидуальных качеств, что мы с Володей и Клавой решили притушить их с помощью коллектива. И хотя ее родители по-прежнему уповали на мой педагогический опыт, Елизавету отправили в детский сад.
В первое время воспитатели и подружки не признавали ее полного имени.
Но заведующая детским садом, которую, напротив, как девочку, звали Аленой, сказала, что такое длинное имя ко многому обязывает, вызывает чувство ответственности. И Елизавета осталась на троне.
Однажды, вернувшись из детского сада, она отказалась ужинать.
Я спросила ее:
– Ты сыта?
– Я не обедала, – сказала она.
– А как твой живот? – с тревогой осведомилась я. Ей нельзя было болеть: она не выносила лекарств.
– Я здорова… Но я голодаю!
– Ты?!
– И еще одна девочка.
– Объявили голодовку?
– Сегодня утром.
Я поняла: Ваня Белов через нашу семью добрался до их детского сада.
– Но по какой же причине вы… решили не есть?
– От нас уходит Алена.
Я всегда любила красивых женщин. Они нравились мне, как нравятся талантливые произведения искусства. Но заведующая детсадом не была произведением, созданным раз и навсегда. Ни на миг не расставаясь со своей удивительной мягкостью и женственностью, она все же менялась в зависимости от ситуаций. На детей она никогда не сердилась: любить их было ее призванием. А родителей нередко отчитывала. Но делала это так нежно и обаятельно, что ей подчинялись. Особенно же отцы… Они вообще стали проявлять большой интерес к проблемам дошкольного воспитания. А дома боролись за право отводить своих детей по утрам в детский сад и вечером приводить их обратно. Над Аленой стали сгущаться тучи…
Кто-то из мамаш вспомнил, что в детский сад она попала «случайно». Ее пригласили на должность заведующей после елочного праздника в Доме культуры. В тот день заболел Дед Мороз. Студентка-заочница Алена, исполнявшая роль массовички, так взволнованно рассказала ребятам о бедном Деде, которого сразил радикулит, что многие плакали.
– Они должны уметь плакать… – говорила Алена. – Не только тогда, когда расшибают коленку. Но и когда коленка болит у кого-то другого.
По предложению Алены ребята сочинили Деду Морозу письмо. А потом она их всех развлекала.
На Алену обратила внимание председатель месткома научно-исследовательского института, в котором работали Володя и Клава. Это была сутулая женщина в старомодном пенсне, знавшая наизусть все новые песни и игравшая по первому разряду в шахматы. Она-то и пригласила Алену в детсад.
А потом оказалось, что председатель месткома умеет сражаться не только за шахматной доской, но и на собрании в детском саду.
Мамаши отчаянно наступали.
– Она массовичка! – сообщила одна.
– А жизнь детей – не елочный праздник. Их надо воспитывать! – подхватила другая.
Отцы хотели бы защитить Алену. Но не решались… Боялись испортить все дело.
Только две женщины, которым было за шестьдесят, бросились в бой: председатель месткома и я.
– Спросите у своих дочерей!.. – воскликнула я. – Хотят ли они расстаться с Аленой?
– Что они понимают?!
– Ну не скажите! – поправив пенсне, заявила председатель месткома. – Я помню себя ребенком… Я тогда разбиралась в людях непосредственней, чем сейчас. Обмануть меня было трудно!
Затем опять поднялась я:
– Поверьте моему опыту: я тридцать пять лет проработала в школе.
– Вас бы вот и назначить!
– Нет, школьный учитель и воспитатель детского сада – это разные дарования.
– Дарования?
– Как в литературе… Поэт и прозаик! Оба писатели, но жанры-то разные.
– Она все умеет!.. – поддержала председатель месткома. – Танцует, читает стихи, поет… А как они у нее едят!
Тут снова поднялась я:
– А теперь моя внучка второй день не ест. Аппетит потеряла.
– Если б только она!.. – съехидничал женский голос.
– Да, дети любят красивых учителей, воспитателей! – вскочила со своего места председатель месткома. – Это развивает в них чувство прекрасного.
– Если бы только дети!.. – повторил тот же голос.
Я опять поднялась и с отчаянностью Вани Белова сказала:
– Да не бойтесь же вы ее!
– Вам хорошо рассуждать, – сказала мне одна мамаша по дороге домой. – Ваш сын со своей женой где-то далеко раскапывает курганы…
Алена осталась в детском саду.
Через два дня она неожиданно позвонила мне днем и сказала:
– Не волнуйтесь, Вера Матвеевна… Но немедленно приезжайте!
– Что случилось?
– Нашего врача вызвали на конференцию. А у Елизаветы поднялась температура. Я дала ей лекарство… Я должна была знать! Должна была… Зря вы меня защищали, Вера Матвеевна! Я вызвала «неотложку». Не волнуйтесь. Простите меня! Не волнуйтесь…
