Е Жаринов - Магистр Жак де Моле
- Когда приводят еретика на суд, то он принимает самонадеянный вид, начал произносить вслух инквизитор, - как будто бы он уверен в том, что невиновен. Я его спрашиваю, зачем привезли его ко мне. С вежливой улыбкой он отвечает, что он ожидает от меня объяснений этого.
А я ему: "Вас обвиняют в том, что Вы еретик, что Вы веруете и учите несогласно с верованием и учением святой Церкви".
А он мне: "Сударь, вы знаете, что я невиновен, и что я никогда не исповедовал другой веры, кроме истинной христианской".
А я ему на это: "Вы называете Вашу веру христианской, потому что считаете нашу лживой и еретической. Но я спрашиваю Вас, не принимали ли Вы когда-либо других верований, кроме тех, которые считает истинными римская Церковь?
А он мне: ...
Прекрати!! - не выдержал наконец Гийом де Ногаре.
Хорошо, хорошо. Я обязательно прекращу, Гийом, обязательно. Но ты знаешь, он вел себя как святой. В конце допроса, когда мы превысили положенный по уставу час пыток и чтобы добиться признаний, решили поджарить еретику немного пятки, то он так посмотрел на меня... Помню, заковали его в колодки, смазали подошвы жиром и подожгли. Я видел, Гийом, понимаешь, сам видел, как кожа покрылась волдырями и начала лопаться, а он даже не потерял сознания, он не издал ни единого звука, ни единого вопля, хотя перед этим целый час провисел на дыбе. Он просто смотрел, смотрел нам всем в глаза. И мне стало страшно, Гийом, понимаешь, страшно. Страшно и стыдно. Стыдно и страшно.
Ты ведешь себя, как баба. Это еретик, а не святой! Просто он оказался более стойким, чем другие еретики и больше ничего. Когда его подправят немного костоправы и лекаря, мы вновь примемся за дело. На Кобыле он вряд ли будет долго упорствовать. А мало покажется, так я его сам запихну в Дочь Мусорщика, да в придачу примерю на него Испанский сапог.
Нет, Гийом, боюсь, что он способен выдержать и такое. Я начинаю думать, не ошиблись ли мы с самого начала. Ведь в руки инквизиции попали не мелкие сошки, а Храмовники. У нас до этого не было подобных дел. Не спорю, вся эта мелкая сволочь признается и припадает к нашей груди с готовностью раскаявшихся деревенских девок, которые отдались какому-то увальню из простого любопытства и затем прибежали исповедаться. Согласен даже и с тем, что признание самого Магистра обнадеживает в правильности принятого решения. Но ведь Господь готов был пощадить город даже если бы там нашелся хотя бы один праведник. Может быть, мы столкнулись именно с таким случае. Может быть, сегодня я пытал праведника, который один способен оправдать весь орден, несмотря даже на слабость Магистра?
Хочу напомнить тебе, - спокойно заметил Ногае, - об одиннадцатом акте судьи.
Отлично помню. В нем рассказывается, как продолжать пытку в затруднительных ситуациях, о признаках, по которым судья узнает еретика и ведьму и как он должен защищать себя от околдования.
К сему добавляются разные разъяснения о том, как надлежит сломить запирательство обвиняемых, - внушительно добавил Ногаре. Подойдя к книжной полке, королевский легат достал увесистый том и вслух зачитал оттуда. - "Во время допроса под пытками еретики и ведьмы особенно способны к околдованию, как это видно из практики. Нам известны случаи, когда еретики, взглянув первыми на судью и его заседателей, приводили их в такое состояние, что сердца их теряли свою суровость по отношению к обвиняемым, и последние вследствие того бывали выпускаемы на свободу. Итак, когда обвиняемый вводится в камеру суда, нельзя позволять ему войти лицом вперед. Его следует вводить лицом назад, спиной к судьям. При допросе защищай себя крестным знамением и мужественно нападай на еретика. Так с Божьей помощью будут сокрушены силы старого змия. Пускай никто не сочтет за суеверие то, что еретика вводят в камеру суда задом наперед. Ведь канонисты признают допустимым противодействовать суетности суетными средствами. Предохраняет от распространения околдования и сбривание волос со всех частей тела подсудимого. Это производится на том основании, на каком осматриваются и обыскиваются одежды еретиков. Случается, что подсудимые для достижения упорного запирательства при пытках, носят спрятанные не только в одеждах, но и волосах тела, разные суеверные амулеты. Они носят эти амулеты и на таких местах своего тела, которые мы не решаемся назвать из чувства скромности". Так, здесь уже неинтересно, - прервался легат, а затем продолжил. - Вот, что касается лично твоего случая, Бернар: "Способность упорного запирательства имеет троякое происхождение: 1). Она лежит в прирожденной силе характера. Особенно стойкими оказываются те, которые уже не в первый раз допрашиваются под пытками. Суставы их рук входят после пытки на свои старые места столь же скоро, как и выворачиваются при начале пытки. 2). Эта способность зависит также от употребления вышеуказанных амулетов, носимых или зашитыми в одежде, или скрываемыми в волосах на теле. 3). Случается, что это упорство зависит от околдования заключенных еретиков другими еретиками, находящимися на свободе". И вот, послушай, это случай из практики: "Приведем случай, имевший место в епархии Регенсбурга, когда некие еретики, сознавшиеся в своих колдовских преступлениях и брошенные в огонь, не сгорели, а брошенные затем в воду, не потонули. Видя это, духовенство назначило трехдневный пост для всей своей паствы. Вслед за тем было узнано, что указанные еретики потому не могли быть умерщвлены, что у них под мышкой, между кожей и мясом, были вшиты амулеты. Когда же эти последние были найдены, то огонь тотчас же сжег еретиков". Видишь, мой дорогой Бернар, как эта полезная книга объясняет нам все причины стойкого упорства еретика, которого ты допрашивал. Тебе лишь следует обрить своего Тамплиера наголо, обыскать его по части амулетов и избегать впредь смотреть ему в глаза. Считай, что тебя околдовали и никакой другой причины я здесь не вижу.
Пожалуй, ты прав. Я прикажу все это проделать с моим подопечным, а заодно попрошу вводить его в камеру суда спиной, чтобы не видеть этих глаз.
Могу дать ещё один добрый совет, - решил развить эту тему Ногаре. Твой подопечный, кстати, как его имя?
Жан де Шатовийяр.
Так вот, этот Жан действительно может быть колдуном. Я наведу справки, не занималась ли им когда-нибудь инквизиция.
Благодарю тебя, Гийом.
А ты можешь прибегнуть на допросе ещё к одной предосторожности.
К какой же?
Приноси своего подсудимого в камеру суда на носилках. Говорят, что ведьмы и колдуны черпают силу из земли.
Если мы примерим нашему Тамплиеру Испанский сапог, то нашему колдуну и впрямь понадобятся носилки.
Вот и хорошо. Я вижу, что мы общими усилиями прояснили твои сомнения.
Слушай, - неожиданно перейдя на шутливый тон, начал Бернар Ги, - ты не забыл ту мельничиху, которая давала каждому из нашей бурсы в Монпелье?
Да как её забудешь, дорогой Бернар. До сих пор у меня перед глазами колышутся её мешки, которые почему-то по ошибке назвали грудями.
Посидев ещё немного и повспоминав былые разгульные годы, проведенные вместе на университетской скамье, друзья заметно повеселели и расстались тепло, поцеловав на прощанье друг друга в губы как это и делали мучимые ими Тамплиеры и как это было заведено повсеместно в то время, когда мужчинам хотелось выразить свои добрые чувства. Но что было дозволено инквизитору, то не позволялось осужденному, обвиняемому в грехе содомии.
Однако на этом вечер не кончился и к Гийому де Ногаре пришли ещё три судьи, которые находились также в растерянности и рассказывали об Анри д'Эрсиньи, о Жане де Пари и Ламбере де Туази, которые, несмотря ни на какие пытки продолжали упорствовать и отказываться признавать выдвинутые против них обвинения.
Ногаре приказал дать передохнуть узникам не более недели после чего решил сам принять участие в допросе.
В течение недельной отсрочки Гийом не стал беспокоить короля и не доложил ему о четырех рыцарях.
Поразительный успех королевских чиновников, добившихся столь ярких признаний, не мог быть омрачен упорством четырех упрямцев. Ногаре знал, что ему удалось оставить далеко позади честолюбивого камергера Мариньи, которому просто не хватало ума и образования, чтобы стать достойным соперником в борьбе за королевскую любовь. Все, казалось, указывало на то, что дело Тамплиеров вскоре будет закрыто. Филипп сам говорил о Рождестве 1307 года, как об окончательно дате. Временное разрешение финансовых трудностей было достигнуто; королевские чиновники прибрали к рукам владения Тамплиеров, что компенсировало утрату самих сокровищ, и теперь эти чиновники были заняты составлением подробных описей разнообразного имущества обвиненного в ереси рыцарского ордена.
Однако за пределам Франции большая часть христианского мира была настроена скептически. То, что король Франции являлся внуком Людовика Святого, само по себе отнюдь ещё не свидетельствовало о его личной и политической честности и порядочности, особенно сели вспомнить нападение на папу в Ананьи или же вопиющие факты давления, которое Филипп оказывал на конклав перед выборами КлементаV. Более того, финансовые проблемы французского монарха вряд ли были для кого-то секретом; самовластный захват чужих владений, массовая "порча денег", невыносимые и незаконные поборы вот что характеризовало его правление. 30 октября то есть за 10 дней до начала допроса четырех рыцарей, решивших любой ценой отстоять свою честь и честь ордена, король Англии Эдуард II ответил на письма Филиппа относительно арестов Тамплиеров следующим образом: он и его совет находят обвинения в "мерзкой ереси", выдвинутые против ордена, достойными 2всяческого удивления", а испанский король, Хайме II арагонский, писал, что послание Филиппа вызвало у него "не просто удивление, но и тревогу", потому что орден Тамплиеров до сих пор оказывал христианскому миру поистине неоценимые услуги в борьбе с сарацинами. Ни один монарх пока не был готов последовать примеру Филиппа.
