Валентина Колесникова - Гонимые и неизгнанные
Как мудра и прозорлива Природа! Веками в недрах земных без устали накапливает она на бессчетное время запасы угля и нефти, металлов и минералов. И, от-давая человеку, надеется на его разум и сознание, но предостерегает: "Будь бережлив и деликатен. Тратя в настоящем, помни о будущем!" Но не зорок беспечный человек.
То же совершает Провидение. Сколько веков неустанной работы понадобилось ему, чтобы на земле - и не где-нибудь, а в рабской России вывести, выпестовать такую породу людей, которая способна была бы сделать такие громадные духовные накопления для будущих поколений. Их хватило россиянам почти на два века. И до сих пор черпаем мы из декабристской духовной сокровищницы. Но, наконец, начинаем понимать: запасы эти не бесконечны. Пришла пора и нам думать: "Что оставляем будущему?" В нелегкое время задаем мы себе этот вопрос, но не было у России эпох легких, победить же мы можем только устремлением духовным.
Великие Учителя Востока советовали: "Почитай будущее. Стоя в защите прошлого, устреми взгляд на восход!"...
Жизнь в Читинском остроге после постройки нового дома обрела тот порядок и ритм, который сохранялся потом и в Петровском заводе, тем более что строгости первых полутора лет исчезли: вместе с потоком книг и периодики во всякий почтовый день появились, наконец, перья, бумага, чернила. Грифельная доска, которая долго служила декабристам листом бумаги, стала реликвией. Узники получили возможность собираться все вместе в большой зале, которая соседствовала с кухней (что тоже было доброй новинкой), была столовой и залой собраний разного рода: по артельным делам, для академических лекций, публичных чтений - своих литературных произведений или исследований по различным отраслям знаний. Мемуары декабристов рассказали о мировоззренческих различиях в годы каторги. И.Д. Якушкин писал:
"Мало-помалу составились кружки из людей более близких между собой, писал Якушкин, - по своим понятиям и влечениям. Один из этих кружков, названный в насмешку "конгрегацией", состоял из людей, которые по обстоятельствам, действовавшим на них во время заключения, обратились к набожности; при разных других своих занятиях они часто собирались все вместе для чтения назидательных книг и для разговора о предмете, наиболее им близком. Во главе этого кружка стоял Пушкин, бывший свитский офицер, имевший отличные умственные способности". Его дополняет Н.В. Басаргин: "Каждое воскресенье многие из нас собирались по утрам читать вслух что-нибудь религиозное, например, собственные переводы знаменитых иностранных проповед-ников, английских, немецких, французских, проповеди известных духовных особ русской церкви, и кончали чтением нескольких глав из Евангелия, Деяний апостолов или Посланий".
О религиозно-философских аспектах жизни в каземате подробно писал и А.П. Беляев:
"Иногда не принадлежавшие к конгрегации приходили послушать. Эти воскресные чтения были весьма отрадны. Равным образом 12 Евангелий в Великий четверг тоже читалось Бобрищевым-Пушкиным. Пушкин своею верою и истинно христианскою жизнью вполне уподоблялся первым христианам. Он в нашем заключении вел жизнь по образцу первых христиан. Так, он неделю работал (я уже упомянул прежде, что он был отличный закройщик, портной и превосходный столяр), в субботу же в вечерню он складывал все свои орудия, зажигал лампадку перед образом и занимался чтением Библии и других религиозных книг, или благочестивою беседою, или молитвой. Понятно, что в обществе, состоявшем с лишком из ста человек, в огромном большинстве из людей с высоким образованием, в ходу были самые занимательные, самые разнообразные и самые глубокомысленные идеи.
Без сомнения, при умственных столкновениях серьезных людей первое место всегда почти занимали идеи религиозные и философические, т. к. тут много было неверующих, отвергавших всякую религию; были и скромные скептики, и систематически ярые материалисты, изучившие этот предмет по всем известным тогда и сильно распространенным уже философическим сочинениям. С другой стороны стояли люди с чистыми христианскими убеждениями, также хорошо знакомые со всеми источниками материалистического характера, обладавшие и философским знанием, и знанием истории, как церковной, так и светской. Конечно, начало этих прений имело поводом насмешечки над верою, над соблюдением праздников, таинств, постов, над церковною обрядностью и т. д. Когда же противники, ознакомившись с силами один другого, увидели, что религия Христа имеет на своей стороне не только историю, но и здравую философию, то прения оживились до того, что во всех уголках наших уже слышались разговоры религиозно-философического содержания. В этой борьбе представителями христианства были Павел Сергеевич Пушкин, Н. Крюков, Нарышкин, Оболенский, Завалишин; много было и других верующих (А.Е. Розен, Н.В. Басаргин, А.И. Одоевский, братья Беляевы, И.Ф. Шимков, Н.О. Мозгалевский. - Авт.), но более всех выдавался Пушкин, истинный и достойный поборник христианства, как по своей прекрасной жизни, по силе своей веры, так и по силе своей логики".
И конечно, не случайно возник тот горячий, на многие годы запомнившийся декабристам диспут о происхождении человеческого слова, о котором А.П. Беляев рассказал подробнее других:
"Материалисты проводили ту идею, что ското-человек, происшедший тогда ещё из глины, а теперь от обезьяны, силами материи, как и все другие животные, сам изобрел язык, начав со звуков междометия, составляя его из звуков односложных, двусложных и т. д. Пушкин поддерживал, без сомнения, сотворение человека непосредственно божественным действием, необходимым следствием чего было то, что человек получил дар слова вместе с разумною душою в тот момент, когда она была вдохнута в него Божьим духом. Много доводов приводилось за и против этого сотворения по откровению, и споры длились бесконечно. При этом общем настроении Пушкин написал обширную статью о происхождении человеческого слова, которая была прочитана всеми и признана всеми, даже индифферентными, победоносною по силе логических доводов в верности исторических данных. Но конечно, она не могла ещё убедить людей, привыкших следовать противоположным идеям, и вот Барятинский написал статью в опровержение статьи Бобрищева-Пушкина на французском языке, вероятно, потому, что он знал лучше французский язык, нежели свой природный. Хотя Барятинский был очень умный и ученый человек, но опровержение его вышло слабое, что подтвердили даже те, которые разделяли его мнение"1.
Видимо, отражением этих споров стало стихотворение, которое П.С. Бобрищев-Пушкин назвал "Подражание XIII главе 1-го послания Коринфянам святого апостола Павла".
В нем он четко изложил свое духовное кредо.
Пусть злые люди венец сплетают,
Оставим их самих с собой;
А наши души возлетают
К небесной истине святой!
Пролейся в сердце, огнь небесный!
Коснись, настрой псалтырь мою
На голос, музам неизвестный,
Любви Христовой песнь пою!
Но что мне в песне голосистой,
Хотя б в ней ангельский был глас,
Когда огонь любви сей чистой
В душе моей совсем угас.
Мне песнь не даст той жизни вечной,
Которая любовь дает,
Как звук кинвала скоротечный,
Так песнь раздастся и умрет.
Что пользы в разуме высоком?
Что мне в познании небес?
К чему мне зреть премудрым оком
Всю связь бесчисленных чудес?
Что без любви все созерцанья?
К чему мне знать судеб закон?
Без ней высокие познанья
Суть только призрак, прах и сон!
Хотя б чрез мощной веры силы
Я камни в воду претворял,
Хотя бы мертвых из могилы
По гласу веры вызывал,
Хотя бы гор хребты высоки
Единым словом колебал,
Иль, обращая вспять потоки,
Я солнца бег остановлял!
Но что мне в том, коль огнь любовный
В последний оный день суда
Не воскресит мой тлен греховный
К небесной жизни навсегда!
Хотя б стяжания презритель
Богатства нищим расточал!
Иль веры своея ревнитель
В оковы тело заточал!
Нравственная атмосфера казематского содружества поддерживала здоровье декабристов лучше хорошего климата. Они содержали в чистоте свои мысли, между ними не было лжи, грубости и насмешек - а это лучшая дезинфекция и тоническое средство. Они духом усвоили: их община подобна химическому соединению - из любви, проникновения, понимания, созидания, взаимовлияния; и она немыслима без дисциплины и свободы. Они не знали устали от трудов физических и умственных - а ведь сад духа вырастет не из праздности, а от смены вида труда. Декабристы в течение короткого времени выработали сознание "все могу" - это не было хвастовством, но пониманием совершенства своего духовного и мыслительного аппарата. Именно духовные основы вызвали к жизни тот взрыв творчества, который становится возможным, когда из жизни изгнаны запреты.
