Олег Постнов - Песочное время - рассказы, повести, пьесы
Это уже было ничуть не страшно, а вполне дружелюбно и мило.
- Нет, я помню, - сказал он неловко.
- Врешь. А как мы в "домики" играли? Нас еще папа гонял - забыл?
Николинька опять во весь рот улыбнулся.
- Ага! это помнишь. И то хорошо. - Лика прошлась по комнате, но тут же вернулась к столу. - Свечка какая-то... пизанская. Сейчас ляпнется, эх... У тебя нет тут часом подсвечника? Или блюдца, а?
- Блюдце, да, есть, сейчас, я достану, - Николинька стал выбираться вон из постели.
- Ого! - удивилась Лика, рассматривая его широкую жирную грудь и жирные ноги (он спал без майки, в трусах). - Точный медведь.
Он опять застеснялся. Вопреки своей силе он держал под подозрением свою плоть. Она казалась ему порочной, логически несовершенной (в логике он знал толк). Его желания - самые мирные, скажем, куда-либо сесть или пойти, - выполнялись ею всегда на свой лад, довольно небрежно. Ему приходилось смирять ее. В ней к тому же, он знал, жила еще своя воля, как правило, злая: что-нибудь сдвинуть, разбить. Он ее тоже сдерживал, как умел.
На сей раз, впрочем, все прошло гладко. Комод - гулкий и тряский (пустой), обнаружил на дне ящика пачку газет, а под ними, действительно, блюдце. В него раньше сыпали нафталин. Николинька вынул его оттуда и стер пыль.
- Отлично, - сказала Лика. Она опрокинула на бок свечу, испачкав край копотью, потом закрепила ее и вдруг обернулась. - Постой, - сказала она, - ты, может быть, спать хочешь? Ты скажи.
Он в это время как раз взял со стула рубашку, закинул за спину воротник и, тыча кулаком, искал рукав. В спальне, впрочем, было тепло: южной неги хватало на ночь.
- Нет, я не хочу, - сказал он. - Я предпочитаю не спать.
- Ах, предпочитаешь! - она расхохоталась. - Хорошо же. Мы тогда прошепчемся до утра. Ну? Как ты живешь? - Она села на край кушетки и закинула ногу на ногу, обхватив рукой голое коленце. - Рассказывай, - велела она.
Он в затруднении замер - прямо посреди спальни.
- Ну и ладно, - кивнула Лика. - Я и так знаю.
- Откуда?
- А вот. Я только одно не пойму, - она ткнула пальцем в сторону тумбочки, - как ты спишь при таких часах?
На тумбочке, точно, стоял исполинский будильник, собранный как-то Николинькой из часового конструктора. Корпус просвечивал, давая видеть весь механизм. Тикал будильник действительно громко.
Николинька пожал плечом.
- Я наверно привык, - сказал он.
- Да? Гм. А мне мешало. И к тому же жара. Я вообще часы не люблю, призналась Лика. - Особенно электронные. Но главное то, что они врут.
- Кто, часы? - удивился Николинька. - Эти нет. То есть чуть-чуть. А как раз электронные можно выставить так, что они совпадут с эталоном до долей секунды.
- Ты не понял, - Лика поморщилась. - Не в этом дело. Они не так врут. Они врут о времени, понимаешь? В целом.
- Как это - о времени?
- Вот так. Они его представляют, словно машину. А время - ничуть не машина, оно везде разное, и у всех. Для него нету правил... Ну да это все вздор. Мне просто смешно глядеть, как все верят часам. А ведь у каждого свой час, и выставлен он совсем не по эталону. Вот у меня, например: нынче ночь. Но не для сна. Значит, это вовсе не ночь, правильно? Это темный день с черным небом. А в детстве было совсем другое. Мне казалось, что время - как паутина, во все стороны, словно сеть. Но я про это потом расскажу. Потому что... О! - Она вдруг схватилась за сумочку. - У меня же есть карты. Я тебе сейчас погадаю... Где они? - Чемодан упал, сумка плюхнулась на подушку. - А, вот. Тебе кто-нибудь гадал раньше? Нет?
Николинька с сомнением глядел на нее.
- Разве это бывает нужно? - спросил он затем.
- Как так?
- Это ведь принцип случайных чисел. По ним нельзя ничего узнать.
Брови ее скакнули вверх.
- Да ну? - Она щелкнула языком. - Э, да ведь папа говорил мне, что ты теперь вундеркинд. Вот оно что! А не похож.
- Нет, нет, какой я вундеркинд... Нет, - он даже зарделся.
- Верно. Никакой не вундеркинд, а медведь. Надевай рубаху, иди сюда, сядь тут и гляди. Увидим, что тебе выпадет. - Она стасовала колоду. Подушку подвинь. Так. А теперь... Ну-у-у!.. - протянула она разочарованно, рассматривая расклад. - Все дамы ушли. Только пиковая и с ней десятка. И то спасибо. А! ну это просто тебе везет. Со мной. Это конечно. Все чушь! - Она быстро смешала карты. - Ни дороги, ни ран, ни любви, ни хлопот. Одно письмо с тайной. Что же ты, милый? Совсем не живой, а?
- Я очень живой, - не согласился Николинька.
- Да? Увидим. - Она спрятала карты. - Что ты умеешь делать? - Тон ее был строг.
- Как? В каком смысле? - Он опять струхнул.
- Ну: рисовать. Или петь. Или ос ловить. Вообще: что?
Он молчал. Он смутно представил себе, как бы он ловил ос.
- То-то, - сказала Лика. - Ну а стихи?
- Что - стихи?
- Стихи ты писал когда-нибудь?
- Нет... - Он мотнул головой.
- А никому не расскажешь?
- Что, что? Что не расскажу? - он уже волновался и заерзал на месте.
- То, что я покажу сейчас.
- Нет. Не расскажу. То есть я никому ничего не рассказываю, вообще, никогда, а стихи не писал потому, что не пробовал, и я думаю поэтому, что не умею, - выпалил он одним махом. Потом глотнул и перевел дух.
- Ясно, - сказала Лика. - Но все-таки поклянись. Клясться-то ты умеешь?
- Нет. Никогда не...
- ...пробовал, да? Сейчас попробуешь. Стань на колени.
Он неуверенно улыбнулся.
- На колени? зачем? Зачем вставать? - спросил он.
- Ну ты зануда! - Лика возмутилась. - Чтобы клясться, зачем еще!
Было похоже, она не шутит. Он сполз с кушетки, задрав простыню, и встал на пол возле нее, расставив колени почему-то как мог широко. Странно, но от этого вид его стал почти грозен, улыбка исчезла, и он глядел вверх исподлобья. Смущение перешло в нем грань, за которой он чувствовал скорее досаду. Лика была довольна. - Вот так, - сказала она. - Бедный рыцарь. Теперь повторяй: "Клянусь звездою и змеею..." Ну?
- "Клянусь звездою и змеею", - повторил он, слегка запнувшись.
- Так. "От тьмы до утренней зари..."
Он повторил.
- Отлично. "Все, что увижу - все сокрою
В моей душе..."
- "В моей душе..."
- "Замри! Замри!" - взвизгнула вдруг Лика и повалилась с хохотом на кровать. - Ну? Замирай же!
- Как? А как это? А? как? - спрашивал он, тоже уже опять смеясь чуть не в голос.
- А так.
Она села, лицо ее стало мертвым, и страшно блеснули вдруг опустевшие глаза. Николинька смолк, глядя на нее с пола.
- Теперь помни, - сказала она, вздохнув. - Ты дал клятву. Подними чемодан.
Мало что понимая, он поднял чемодан вровень с грудью, и она опять засмеялась:
- Да нет, сюда, не на воздух. Мне открыть его надо.
Он молча повиновался. Чемодан был открыт, Лика вынула узкую папку, а из нее плотный темный лист.
- На, читай, - сказала она. - Только молча. Тут девиз, это к сердцу. Запомни его.
Николинька принял лист не вставая и увидел мелкие четкие буквы в центре. Они составлялись в строфу. Светлый квадрат был обведен каймой с черно-белым густым орнаментом - бурлеск в духе Бердслея.
Он прочел:
Держи копье рукою крепкой,
Чтоб дрогнул враг перед тобой,
И кубок пей отравы терпкой,
Ведь смерть как жизнь, и пир как бой!
Внизу был нарисован герб: фиал с мордой льва и андреевский крест из пики и алебарды.
Он хотел что-то спросить, однако осекся. Лика подняла палец. Она словно слушала что-то. Прошел миг, другой. Потом она дернула челкой и резко спросила:
- Красивые стихи?
- Да, - он кивнул. - Они интересные. Я думаю, что...
- Довольно о них. А герб?
- Да... - Он растерянно заморгал.
- Чорт с ним. А я?
- Что?
- Я - красивая?
Она без улыбки следила за тем, как он, открыв рот, молча взирал на нее. Потом снова схватила сумочку (съехавшую уже было куда-то в щель у стены), порылась в кармашке и дала ему на ладонь темный твердый предмет: зеркало. Но это было не просто зеркало. К тыльной его стороне, за четыре угла было прочно приклеено нечто вроде таблички размером с карту.
- Вот, гляди еще, - велела Лика.
Воск натек, окружив фитиль, и свет в спальне убыл. Николинька, взяв зеркало, склонился к огню. Рисунок изображал нагую девицу в распутной позе. Белизну тела подчеркивал черный с блестками фон. Но стиль бурлеска тут пасовал и как бы стушевывался от реальности изображенного. Тело было живым, с точно выбранной игрой теней.
- Хороша? - спросила она.
- А... Э... ну - да. Да, - промямлил Николинька, спешно возвращая ей карту.
- Похожа я на нее? - Она вновь вперилась в него взглядом.
Но он совсем потерялся, косил вниз и уже не мог избавиться от дурной улыбки.
- Э... Ну-у...
- Похожа или нет?
- Ну, я не знаю.
- Эх ты! Ты должен был сказать, что очень похожа.
- Почему? - спросил он наивно, подняв взгляд и поправляя очки.
- Потому что тогда это вышел бы комплимент, - объяснила Лика. - А дамам нужно говорить комплименты. Особенно ночью. Ладно, вот что: мне здесь надоело. Пошли вниз. Я хочу поглядеть на ваш зал.
Она сунула карту в сумочку и задула свечу.
- ... А это ты сама рисовала? - спросил ее Николинька шепотом, когда они вышли из спальни. Он рассудил про себя, что то, что оба они босы, очень кстати ввиду конспирации.
