Владимир Набоков - Под знаком незаконнорожденных
— А почему не пришла Мариэтта?
— Вместо меня? Надень шапочку.
— Вы с ней вместе могли прийти.
— А галош у тебя разве не было?
— Не-а.
— Тогда давай руку. И если ты хоть раз влезешь в лужу...
— А если я ненарошно [nechaianno]?
— Об этом уж я позабочусь. Пойдем, raduga moia [моя радость], подай мне руку и давай двигаться.
— Билли сегодня кость принес. Вот здорово! Я тоже потом принесу.
— Это темный Билли или тот, маленький, в очках?
— В очках. Он сказал, что мама умерла. Смотри, смотри, трубочистка.
(Они появились недавно в результате какого-то малопонятного сдвига, сдрыга, спрыга или срыга в экономике Государства — и к вящей радости детворы.) Круг молчал. Давид продолжал говорить.
— Это ты виноват, а не я. У меня в левом ботинке полно воды. Пап!
— Да.
— У меня в левом ботинке полно воды.
— Да. Прости. Пойдем немного быстрее. И что ты ответил?
— Когда?
— Когда Билли сказал эту глупость о маме.
— Ничего. А что надо было сказать?
— Но ты ведь понял, что это глупость?
— Ну, я догадался.
— Потому что, если бы она и умерла, для нас с тобой она все равно не была бы мертвой.
— Да, но ведь она же не умерла, правда?
— Не в нашем смысле. Для нас с тобой кость ничего не значит, а для Бассо — очень многое.
— Пап, он рычал на нее. Просто лежал и рычал, и лапу на нее положил. Барышня Зи сказала, что нам нельзя его трогать и разговаривать с ним нельзя, пока она у него.
— Raduga moia!
Они уже шли по улице Перегольм. Бородатый мужчина, про которого Круг точно знал, что это шпион, и который всегда пунктуально являлся в полдень, уже торчал на посту перед Круговым домом. Иногда он поторговывал яблоками, однажды пришел переодетым в почтальона. В особо холодные дни он пробовал стоять в витрине портного, притворясь манекеном, и Круг развлекался, играя с беднягой в "переглядушки". Сегодня он инспектировал фасады домов и что-то такое черкал в блок-нотике.
— Считаете дождевые капли, инспектор?
Мужчина глянул вбок, отшагнул и, шагая, ушиб ногу о бордюр. Круг усмехнулся.
— Вчера, — сообщил Давид, — когда мы проходили мимо, этот дядя подмигнул Мариэтте.
Круг опять усмехнулся.
— Пап, а знаешь что? Наверное, это она с ним разговаривает по телефону. Она все время разговаривает по телефону, когда ты уходишь.
Круг рассмеялся. Странная девчушка, как ему представлялось, крутила любовь с целой толпой ухажеров. Дважды в неделю полдня у нее свободны, и вероятно, заполнены фавнами, футболистами и матадорами. Не переходит ли это в манию? Кто она мне — служанка? приемная дочь? Или что? Ничего. Я отлично знаю, подумал Круг, отсмеявшись, что она просто-напросто отправляется в киношку с подружкой-толстушкой, — так она и говорит, и у меня нет повода ей не верить; а если бы я действительно считал, что она — то, чем она определенно является, я бы ее в два счета уволил: о причине заразы, которую она может затащить в детскую. Ольга именно так бы и сделала.
В один из дней прошедшего месяца лифт устранили физически. Пришли какие-то люди, налепили печать на дверь домишки незадачливого барона и оттащили его в грузовик целым и невредимым. Птичка внутри так напугалась, что даже не зачирикала. Или птичка тоже была шпионом?
— Не надо, не звони. У меня ключ.
— Мариэтта! — крикнул Давид.
— Она скорее всего в магазине, — сказал Круг и поспешил в ванную комнату.
Она стояла в ванне, волнообразно намыливая спину — по крайности те участки ее узкой, усеянной впадинками, отблескивающей спины, до которых могла дотянуться, закинув руку за плечо. Волосы были зачесаны кверху и покрыты косынкой или чем-то еще, накрученным. Зеркало отражало рыжеватую подмышку и бледный пузырек соска. "Сичас иду!" — пропела она.
Круг ахнул дверью, подчеркнуто выразив гнев. Он торжественно прошагал в детскую и помог Давиду переобуться. Она была еще в ванной, когда человек из Английского клуба принес мясной пирог, рисовый пудинг и ее подростковые ягодицы. После ухода лакея она появилась, встряхивая волосами, и пробежала к себе в комнату, где вскользнула в черную ряску, и через минуту выскочила и принялась накрывать на стол. К концу обеда пришли газеты и послеполуденная почта. Ну-с, и какие же новости?
13
Правительство затеяло присылать ему в изрядных количествах печатную продукцию, расхваливающую его (Правительства) цели и достижения. Вместе со счетом за телефон и рождественским поздравлением от дантиста он обнаружил в почтовом ящике мимеографированный циркуляр нижеследующего содержания:
Дорогой Гражданин, согласно статье 521 нашей Конституции, нация имеет возможность пользоваться следующими четырьмя свободами: 1.свободой слова, 2.свободой печати, 3.свободой собраний и 4.свободой шествий. Эти свободы обеспечиваются предоставлением в распоряжение народа производительных печатных прессов, соответственных запасов бумаги, хорошо проветриваемых общественных зданий и широких улиц. Что следует понимать под первыми двумя свободами? Для граждан нашего Государства газета является коллективным организатором, задачей которого является подготовка читателя к выполнению стоящих перед ним разнообразных задач. В то время как в других странах газеты являются чисто доходными предприятиями, фирмами, которые продают свою печатную продукцию публике (и потому делают все возможное для привлечения таковой посредством пугающих заголовков и сомнительных историй), главной задачей нашей печати является обеспечение каждого гражданина такой информацией, которая давала бы ему ясное понимание узловых проблем, выдвигаемых внутренними и международными событиями; следовательно, она направляет деятельность и чувства читателей в нужном направлении.
В других странах мы наблюдаем огромное количество конкурирующих органов. Каждая газета тянет в свою сторону, и это обескураживающее разнообразие тенденций вконец запутывает сознание простого человека; в нашей воистину демократической стране единообразная пресса отвечает перед нацией за правильность обеспечиваемого ею политического образования. В наших газетах статьи являются не плодом фантазии той или иной личности, но зрелым, тщательно подготовленным обращением к читателю, который, со своей стороны, принимает его с такой же серьезностью и усилием мысли.
Еще одной важной особенностью нашей печати является добровольное сотрудничество корреспондентов на местах — письма, предложения, дискуссии, критические замечания и тому подобное. Мы видим, следовательно, что наши граждане имеют свободный доступ к газетам состояние дел, немыслимое где бы то ни было еще. Правда, в других странах немало разглагольствуют о "свободе", но на деле отсутствие капиталов не позволяет каждому пользоваться печатным словом. Ясно, что миллионер и рабочий не обладают равными возможностями.
Наша печать является общественной собственностью нашего народа. Поэтому она ведется не на коммерческой основе. На политические тенденции капиталистической газеты способны влиять даже объявления; у нас это, конечно, совершенно исключено.
Наши газеты издаются правительственными и общественными организациями и являются абсолютно независимыми от личных, частных и коммерческих интересов. Независимость, в свою очередь, является синонимом свободы. Это очевидно.
Наши газеты полностью и абсолютно не зависят от всех тех влияний, которые не совпадают с интересами Народа, который является их хозяином и которому они служат в целях искоренения всех прочих хозяев. Таким образом, наша страна пользуется свободой речи не в теории, а в реальной практике. Опять-таки очевидно.
В конституциях других стран также упоминаются разного рода "свободы". На деле, однако, эти "свободы" крайне ограничены. Нехватка бумаги ограничивает свободу печати; неотапливаемые помещения не располагают к свободным собраниям; а демонстрации и шествия разгоняются полицией под предлогом регулировки движения.
В общем и целом, газеты других стран состоят на службе у капиталистов, которые либо владеют собственными органами, либо приобретают столбцы в других газетах. Так например, не так давно один делец за несколько тысяч долларов продал другому журналиста по имени Баллпляс.
Когда же, с другой стороны, полмиллиона американских текстильных рабочих вышли на забастовку, газеты писали о королях и королевах, о синематографах и театрах. Самой популярной фотографией, появившейся во всех капиталистических газетах этого пери ода, было изображение двух редкостных бабочек, сверкавших vsemi tzvetami radugi [всеми оттенками радуги]. Но ни слова о забастовке текстильных рабочих!
Как сказал наш Вождь: "Рабочие знают, что "свобода слова" в так называемых "демократических" странах есть пустой звук". В нашей с вами стране не может быть никакого противоречия между действительностью и правами, дарованными Конституцией Падука, ибо у нас имеются достаточные запасы бумаги, множество исправных печатных прессов, просторные и теплые общественные здания, а также великолепные улицы и парки.
