Николай Лесков - Повести. Рассказы
Рассказ «Несмертельный Голован» (1880) — второй из цикла о «праведниках». Герой его, пожалуй, наиболее близок к идеалу положительного характера, каким он представлялся автору.
Здесь, как и в других произведениях этого цикла, писатель не выходит за рамки морально-нравственных, этических категорий.
Герой не боится смерти и бесконечно добр по отношению ко всем без исключения людям. Как и все лесковские «праведники», он «сумнителен в вере».
Голован, которого автор называет «особенным», изображается как обыкновенный, хотя и незаурядный человек, все «чудеса» которого объясняются «естественными причинами». Вместе с тем «совершенство» его на грани святости. Он, «строгостью к себе и снисходительностью к другим достигший высоты совершенного самоотвержения», напоминает автору Жильята, героя романа Гюго «Труженики моря». «Его совесть снега белей», — говорит о нем отец Петр.
«В горестные минуты общего бедствия среда народная выдвигает из себя героев великодушия, людей бесстрашных и самоотверженных», — пишет Лесков.
Эпиграфом к рассказу служат слова из Евангелия от Иоанна: «Совершенная любовь изгоняет страх».
Утверждая право человека на личное счастье, Лесков обязательным условием ставит соблюдение общечеловеческих норм морали и нравственности: «…есть счастье праведное, есть счастье грешное. Праведное ни через кого не переступит, а грешное все перешагнет». Голован счастлив «праведным» счастьем.
Концепция героического характера у Лескова опиралась на убеждение в преобладании положительных свойств в человеческой природе. «Двойственность в человеке возможна, — говорил Лесков, — но глубочайшая суть его все-таки там, где его лучшие симпатии».
В образах «праведников» сказались слабые стороны миропонимания писателя, его вера в нравственное усовершенствование как единственное средство преодоления зла.
В поисках положительного героя Лесков все чаще обращается к людям из народа.
Одной из вершин художественного творчества писателя явился его знаменитый сказ «Левша» (1881).
Лесков не дает имени своему герою, подчеркивая тем самым собирательный смысл и значение его характера. «…Там, где стоит „Левша“, надо читать „русский народ“», — говорил писатель.
Он не идеализирует героя, показывая, что при огромном трудолюбии и великолепном мастерстве, он «в науках не зашелся и вместо четырех правил сложения из арифметики все бредет по Псалтырю да по Полусоннику».
Повествование ведется от лица рассказчика, речь которого выдержана в «лесковских» ярко-цветистых тонах, насыщена неологизмами, построенными по принципу народной этимологии. Этот «настоящий, кондовый русский язык» Лескова, как его оценивал М. Горький,[8] требовал большой, кропотливой работы.
«…Язык „Стальной блохи“ дается не легко, а очень трудно, и одна любовь к делу может побудить человека взяться за такую мозаическую работу. Но этот-то самый „своеобразный язык“ и ставили мне в вину и таки заставили меня его немножко портить и обесцвечивать…»[9] — сетовал писатель.
«Левша» — произведение народного героического эпоса, в котором писатель достиг большой силы и глубины художественного обобщения. В нем настолько точно воссоздан речевой колорит изображаемой среды, что при чтении сказа возникала иллюзия достоверности событий и реальности образа рассказчика. Этому способствовали и некоторые особенности таланта Лескова-художника.
«Лесков… — волшебник слова, но он писал не пластически, а — рассказывал и в этом искусстве не имеет равного себе»,[10] — отмечал М. Горький.
Поэтому Лесков «нуждался в живых лицах, которые могли… заинтересовать своим духовным содержанием».[11]
Этот способ типизации требовал особой жанровой формы изображения, которую сам Лесков назвал «мемуарной формой вымышленного художественного произведения».[12] «Мемуарность» у Лескова, однако, только художественное средство — у большинства лесковских героев не было живых прототипов.
Писатель упоминает в своих произведениях подлинные исторические имена и события, создавая колорит достоверности. Этот «исторический» фон — также один из приемов художественного изображения в творчестве Лескова. Так, и оба императора, и атаман Платов в «Левше» действуют как вымышленные персонажи в соответствии с сюжетным планом произведения.
Именно рассказ о событии или «вымышленный мемуарный жанр» были определяющими в творчестве Лескова. Поэтому он, по словам Горького, «всегда где-то около читателя, близко к нему»[13] и как бы является непосредственным участником описываемых событий. В этом «искусном плетении нервного кружева разговорной речи»[14] и состоит вклад Лескова в искусство художественного слова.
В ряде произведений 80—90-х годов Лесков изображает жизнь дореформенной, крепостнической России.
В известном рассказе «Тупейный художник» (1883) история крепостных актеров напоминает сюжет герценовской «Сороки-воровки».
Жанр «Тупейного художника» совершенно своеобразный. Это рассказ, написанный в сатирико-элегических тонах. На элегический тон настраивает читателя уже подзаголовок: «Рассказ на могиле». Эпиграф усиливает это впечатление: «Души их во благих водворятся…». Трагическая судьба крепостного художника-гримера Аркадия и актрисы Любови Онисимовны должна подтвердить основную мысль автора: «простых людей ведь надо беречь, простые люди все ведь страдатели».
В «Тупейном художнике» Лесков выступает как социальный сатирик, подымаясь до уровня лучших произведений «гоголевского» литературного направления.
Вместе с тем Лесков умел жизненный факт облечь в такую художественную форму, что он становился фактом искусства.
«Можно сделать правду столь же, даже более занимательной, чем вымысел, и вы это прекрасно умеете делать»,[15] — говорил ему Л. Н. Толстой.
Характерен в этом отношении рассказ «Человек на часах», в котором изображены бессмысленность и бесчеловечность порядков, деспотический режим Николая I.
Несмотря на то что в рассказе описан действительный случай и названы подлинные имена участников и очевидцев события, — это не историческая хроника.
Солдат Постников — «лесковский» герой, которого сам писатель отнес к типу «праведников».[16]
Показывая внутреннюю борьбу и победу чувства человечности над чувством долга в душе Постникова, который, рискуя жизнью, спас тонущего, Лесков противопоставляет ему офицера, человека низкого и подлого, присвоившего себе славу и честь солдатского подвига.
Парадоксальность и «анекдотичность» описываемого случая состоит в том, что при явном для всех высоких чинов жульничестве офицер инвалидной команды получает награду «за спасение утопающих», а подлинный герой — двести розог.
Писатель с иронией говорит о том, что и «владыка» и Свиньин, распорядившийся высечь Постникова, выглядят его «благодетелями», так как военный суд приговорил бы к шпицрутенам.
В 80-х годах, используя сюжеты «житий» святых, апокрифы, Лесков создал серию легенд, занимающих своеобразное место в его творчестве.
Писатель коренным образом переосмысливает или создает заново характеры героев «житий». В таких легендах, как «Совестный Данила», «Скоморох Памфалон», «Прекрасная Аза», решаются нравственные, морально-этические и философские проблемы современной писателю действительности. Церковно-религиозные атрибуты создают лишь внешний фон, подобно историческим деталям в очерках и рассказах. Не вопросы веры, а размышления о смысле человеческой жизни и ее предназначении составляют содержание большинства легенд.
Насыщенные глубоким гуманистическим смыслом, легенды Лескова были своеобразной, завуалированной формой выражения общественных позиций писателя в условиях реакции 80-х годов.
«Проклятое бесправие литературы мешает раскрыть каторжные махинации ужасной реакции», — писал Лесков И. Е. Репину 19 февраля 1889 года.
В последний период творчества Лесков стремился к более четкому определению своих общественных позиций.
Он увлечен какими-то сторонами «толстовства». «В размышлениях своих о душе человеческой и о боге я укрепился в том же направлении, и Лев Николаевич Толстой стал мне еще более близким единоверцем»,[17] — пишет Лесков в 1891 году.
С начала 80-х годов Лесков все чаще называет в качестве образцовых для «общего освещения» работы европейских позитивистов Тэна, Брандеса, Карлейля.[18] Из русских последователей позитивизма ему особенно импонирует Пыпин.
Порой Лесков объединял в одном лагере людей, чьи взгляды были несовместимы, например Белинского, Чернышевского и Карлейля, — они, по словам писателя, «знают историю и видят, что „масса инертна“, а успехи делаются немногими, способными идти вослед героев».[19]
