Лидия Чарская - Так велела царица
Князь Рѣпнинъ больше не разспрашивалъ. Онъ велѣлъ лишь въ тотъ же день приготовить дорожную колымагу и приказалъ солдатамъ отвезти Марію Скавронскую и ея сыновей въ Петербургъ «подъ крѣпкимъ карауломъ» и по дорогѣ не разговаривать съ ними, не спрашивать ихъ ни о чемъ.
Дорога длилась долго-долго, несмотря на то, что вездѣ по пути уже знали, что по повелѣнію самой царицы везутъ въ Петербургъ какихъ-то крестьянскихъ мальчиковъ и что сама императрица приказала, чтобы везли ихъ какъ можно скорѣе.
По вотъ, они прибыли и въ Петербургъ. Ихъ помѣстили въ одной изъ отдаленныхъ комнатъ дворца, поставивъ у дверей на стражѣ чуть не цѣлый десятокъ солдатъ.
Дни проходили за днями, — но къ нимъ никто не приходилъ, кромѣ стараго, глухого привратника, приносившаго имъ ѣду, и который на всѣ вопросы отвѣчалъ: «не слышу!»
Съ каждымъ днемъ сердце Маріи Скавронской сжималось все болѣе и болѣе въ страхѣ за участь ея дѣтей, а голова была наполнена самыми тяжелыми и печальными мыслями. Бѣдная женщина уже рѣшила, что не сегодня-завтра и ее, и ея дорогихъ мальчиковъ поведутъ на казнь, хотя ровно никакой вины за собой не знала.
Какъ-то разъ утромъ, у дверей комнаты, въ которой сидѣла Марія и ея сыновья, раздался легкій стукъ. Марія и ея младшій сынъ вздрогнули и прижались одинъ къ другому.
— Это ужъ, навѣрно, пришли за нами, чтобы вести насъ на смерть! — сказалъ Мартынъ. — Но не бойся ничего, матушка. Мы съ братомъ умремъ, какъ честные, храбрые люди, — произнесъ онъ твердымъ голосомъ, съ пылающими глазами.
Дверь горницы, гдѣ находились оба мальчика и ихъ мать, распахнулась, и неслышно ступая по мягкимъ коврамъ, вошелъ человѣкъ въ нарядномъ, обшитомъ позументами, нѣмецкомъ кафтанѣ, въ сѣдомъ парикѣ на головѣ. У него было очень важное лицо. За нимъ двое людей, одѣтыхъ точно такъ же, внесли огромный ящикъ и поставили его посреди комнаты.
При видѣ этихъ важныхъ, нарядныхъ господъ Марія Скавронская быстро встала со своего мѣста и низко поклонилась имъ, по-крестьянски, въ поясъ. Сыновья ея послѣдовали примѣру матери. Каково-же было ихъ изумленіе, когда трое важныхъ господъ, выстроившись въ рядъ, отвѣсили и имъ, въ свою очередь, такой низкій поклонъ, какимъ кланяются только очень знатнымъ особамъ. Марія рѣшила, что важные господа захотѣли посмѣяться надъ бѣдными плѣнниками. Испуганная, она поклонилась еще ниже, чтобы какъ-нибудь умилостивить важныхъ господъ.
Люди въ шитыхъ кафтанахъ снова отвѣтили новымъ поклономъ и на этотъ разъ еще болѣе низкимъ, такимъ низкимъ, что ихъ бѣлые парики чуть-чуть что не коснулись пола.
VI.
СКАВРОНСКАЯ и ея сыновья стояли какъ громомъ пораженные. Они не знали, что подумать… Такъ издѣваться надъ бѣдными плѣнниками! Это было ужасно! И, чтобы умилостивить своихъ мучителей, несчастная Марія начала отвѣшивать поклонъ за поклономъ, все ниже и ниже, ни на минуту не останавливаясь, шепнувъ дѣлать то же обоимъ сыновьямъ. Но къ ужасу крестьянки, вошедшіе господа отвѣчали ей еще болѣе низкими и почтительными поклонами.
Наконецъ, Марія не выдержала.
— Добрые господа! — вскричала она голосомъ, въ которомъ слышались рыданія. — Не издѣвайтесь надо мною, если въ сердцѣ вашемъ есть капля жалости ко мнѣ и къ моимъ несчастнымъ сиротамъ. Если уже рѣшено вести насъ на казнь, то ведите насъ, только не томите больше! Не смѣйтесь надъ нами, милостивые господа!
И она тяжело рухнула въ ноги старшему изъ вельможъ, какъ мысленно назвала людей въ шитыхъ кафтанахъ.
— На казнь!? Господь съ тобою, матушка-графиня! — послышался надъ нею испуганный голосъ, и всѣ трое людей въ кафтанахъ со всѣхъ ногъ бросились поднимать ее съ полу.
— Графиня? Какая графиня? — испуганно и растерянно прошептала Скавронская, оглядываясь во всѣ стороны. — Гдѣ ты ее видишь, милостивый господинъ?
— Матушка, ваше сіятельство, вы то сами и изволите быть графиней… а мы не господа, не извольте насъ называть такъ… Мы только придворные лакеи и пришли, по приказу его свѣтлости князя Меньшикова, служить ихъ сіятельствамъ, молодымъ графчикамъ. Къ вамъ-же сейчасъ явятся дѣвушки-камеристки и проведутъ васъ въ ваши аппартаменты! — сказалъ старшій изъ людей, снова отвѣсивъ низкій поклонъ Скавронской.
На этотъ разъ испуганная крестьянка даже не поклонилась ему въ отвѣтъ. Страхъ на лицѣ ея смѣнился самымъ крайнимъ удивленіемъ. Широко раскрытыми глазами смотрѣла она на троихъ странныхъ господъ, въ шитыхъ золотомъ кафтанахъ и ничего не говорила.
Въ ту же минуту, какъ въ сказкѣ, появились двѣ пышно одѣтыя въ нарядныя платья дамы, которыя съ глубокими поклонами и присѣданіями подошли къ Скавронской и почтительно поцѣловали руку у растерявшейся въ конецъ женщины.
— Ваше сіятельство! Не угодно-ли слѣдовать за нами? Мы покажемъ вамъ ваши аппартаменты и одѣнемъ васъ, какъ подобаетъ вашему высокому званію.
И, взявъ подъ руки совершенно растерявшуюся Скавронскую, дамы почтительно повели ее изъ горницы.
— А вы, ваши сіятельства, молодые графы, — обратился въ то же время къ Мартыну и его брату старшій изъ лакеевъ, — извольте одѣться въ ваше парадное платье, присланное сюда его сіятельствомъ господиномъ обергофмейстеромъ двора…
А вы, ваши сіятельства, извольте одѣться въ парадное платье…
— Ба! Вотъ такъ штука, слышишь, Ваня?
Вмѣсто казни, да прямо въ графы! — вскричалъ Мартынъ, разомъ оживившись и запрыгалъ по горницѣ, хлопая въ ладоши. — Это мнѣ нравится!.. Ужасно нравится, признаюсь! Открывайте-же ваши сундуки, сударь, и показывайте намъ, что за наряды вы принесли съ собою!
И онъ такъ звонко ударилъ въ ладоши подъ самое ухо лакея, что чуть было не оглушилъ послѣдняго.
— А графчикъ-то, кажется, изъ веселыхъ? — подмигнулъ одинъ слуга другому.
— Онъ похожъ, какъ двѣ капли воды, на матушку, государыню — шопотомъ отвѣчалъ тотъ.
VII.
МЕЖДУ тѣмъ, изъ огромнаго ящика были вынуты два нарядные дѣтскіе кафтана съ дорогимъ золотымъ шитьемъ, нѣмецкаго покроя, какіе носили въ то время дѣти знатныхъ вельможъ, богатыя шаровары, нарядныя треуголки, шпаги и сапоги изъ тончайшей сафьяновой кожи. Ничего не было забыто; даже бѣлые парики (которые въ то время носили вельможи) лежали поверхъ пышныхъ костюмовъ.
Вмигъ оба мальчика преобразились. Изъ маленькихъ грязныхъ крестьянскихъ ребятишекъ они обратились въ красивыхъ нарядныхъ куколокъ. Если бы мать увидѣла ихъ сейчасъ, она едва-ли бы узнала своихъ сыновей.
Оба мальчика были сами не свои отъ радости. Они поминутно ощупывали свои костюмы, дергали за кафтаны одинъ другого и не могли въ достаточной мѣрѣ налюбоваться своимъ нарядомъ.
Когда одѣванье приходило уже къ концу, дверь пріотворилась и въ щель ея просунулась черномазая, смѣшливая рожица стараго, сморщеннаго, маленькаго человѣчка.
— Ба! Это что за обезьяна? — безцеремонно тыкая чуть-ли не въ самое лицо вошедшаго, спросилъ Мартынъ.
— Тише, ваше сіятельство… не извольте говорить такъ, — произнесъ испуганнымъ голосомъ старшій изъ слугъ.
— Ты то же лакей, что-ли? — не унимался тотъ нисколько и, набравшись смѣлости, съ самымъ непринужденнымъ видомъ подошелъ къ черномазому человѣку.
— О! но! Я учитель… Я танцмейстеръ цесаревны Елизабетъ Петровны! — закартавилъ тотъ, — я пришла учить ваши сіятельства танцовальный премудрость…
— Учить танцамъ? понимаю. Но почему же ты такой черный? — не унимался Мартынъ.
— Я итальянецъ! — отвѣтилъ Мартыну маленькій человѣчекъ во фракѣ.
— Итальянецъ??? — съ удивленіемъ переспросилъ тотъ. — А развѣ итальянцы всѣ такіе черномазые?
Лакеи, къ которымъ Мартынъ обратился съ послѣднимъ вопросомъ, незамѣтно фыркнули, отвернувшись изъ приличія въ сторону.
Иванъ дернулъ за руку брата.
— Тише, Мартенька, — прошепталъ онъ, — чего добраго, осерчаютъ на насъ и прогонятъ! И платье велятъ скинуть и отдать обратно. Долго-ли до бѣды.
— Ну, ужъ платье не отдамъ! Дудки! Коли надѣли его на меня, такъ прощайтесь съ нимъ! — весело вскричалъ Мартынъ. — Кто же тебя прислалъ учить насъ? — обратился онъ къ итальянцу.
— Мнѣ сама императрица велѣла васъ учить, господа маленькіе графы, — отвѣтилъ итальянецъ.
— А какимъ же ты будешь насъ учить танцамъ, итальянецъ? — снова обратился мальчикъ къ черномазому человѣчку.
— Я буду васъ, мой маленькій графъ, учить не только танцамъ. Сначала я буду учить, какъ должны кланяться такіе знатные господа, какъ маленькіе графы, какъ надо ходить, какъ надо голову держать… — отвѣчалъ тотъ.
— Вотъ такъ штука! — весело расхохотался Мартынъ. — Да неужто я грудной ребенокъ, что меня учить ходить надо?… А кланяться я и безъ тебя умѣю. Вонъ спросите этихъ, — кивнулъ онъ въ сторону лакеевъ, — я имъ такъ кланялся только-что, что чуть голову себѣ не оторвалъ.
