Екатерина Краснова - Шарманщик
— О женщины, женщины! Ёще и башмаков не износили! [2] — воскликнул он, возмутившись и припоминая, что где-то слышал какое-то такое выражение, применённое в каком-то таком случае, — ну, словом, вроде этого.
— Верочка, а я ведь ей-Богу верил, что ты влюблена в Ртищева! — укоризненно сказал он сестре, оставшись с ней вдвоём. — Уж если не за Ртищева, так выходила бы лучше за этого болвана Кривцова: он же так за тобой ухаживает!
В ответ на это братское увещание, Верочка заплакала горькими слезами.
— Душка, не плачь! Плюнь ты на мамашу! Пускай она сама выходит за своего барона, если он ей так нравится.
— Да ведь она уж за-а-мужем, Жорж, за па-па-шей.
— Ну, так я его отколочу, и дело с концом, и не нужно никакой свадьбы… Не плачь, не плачь, Верочка!
Верочка не только перестала плакать, но вдруг даже развеселилась и начала смеяться сквозь слёзы.
— А давно ты его видел, Жорж?
— Кого? Поля? — Третьего дня.
— А как же мамаша запретила тебе к нему ходить? — и она принялась хохотать до упаду.
— Успокойся ты, ради Бога! Что это с тобой!? — с беспокойством проговорил Жорж, совершенно сбитый с толку.
— А что он тебе говорил?
— Кто? Поль? Да ничего особенного.
— Ничего особенного?
— Конечно, ничего. Чему ты так смеёшься? Вера, выпей воды! Честное слово, выпей!
«Не сошла ли она с ума? — мысленно прибавил ошеломлённый Жорж, выходя из комнаты. — Вот поди, разбери их, этих женщин!»
Он махнул рукой и решился отправиться во французский театр, благо вечер был субботний, и время — свободное. По крайней мере, развлечение! Потом выспаться, и завтра всё ясней будет. Но вышло не так, как он предполагал…
VI
Во-первых, вместо того, чтобы сидеть в партере Михайловского театра и скромно созерцать добропорядочную пьесу, он переоделся в штатское платье и украсил своим присутствием Картавовский храм искусства, в котором звонили на этот раз «Корневильские колокола» [3]. А во-вторых, встретил там «взрослого» друга, обладателя собственных саней; и так как обратный путь лежал им как раз мимо Бореля, которому они оба уж и без того были много должны, то и оказалось, что мамашин любимец очутился у родительского подъезда очень поздно. При этом шляпа сидела у него совсем на затылке, в голове было немножко странно, и он не очень хорошо отличал правую руку от левой, так что даже нисколько не удивился тому, что швейцарская была ярко освещена в этот поздний час, и там стоял сам толстый Корней, в обществе дворника и околоточного.
— Э, Корней! Как ты поживаешь? — приветствовал его молодой барин из-за густого дыма крепкой сигары, от которой ему было ужас как тошно.
— Беда, Юрий Петрович! Беда у нас стряслась! — отвечал Корней, совсем невпопад.
— Что-о ты, ей-Богу? — с любопытством осведомился юный Жорж, подпирая руки в бока, чтобы стоять покрепче.
— Барышня-то наша! И вот случись же такая напасть!..
— Ну, что ты там болтаешь!?
— Чего мне болтать, своими глазами видел! Опять же и околоточный и дворник… Сами извольте спросить — вот они стоят.
— Да что мне у околоточного спрашивать!? Вот, очень нужно!
Корней нагнулся чуть не к самому уху барина и произнёс таинственно:
— Барышня пропали: уж три часа, как нет. Убежали-с!
— Как? Куда убежала?
— Совсем ушли-с из родительского дому-с. В бегство изволили обратиться.
— А свадьба-то?
— Стало быть, уж и свадьбе теперича не бывать… Какая уж тут свадьба!?
К немалому удивлению Корнея, молодой барин вдруг разразился неудержимым хохотом, замахал руками и, задыхаясь от смеха, возопил в неистовом восторге:
— Поддедюлили мамашу! Уррра!
Затем он утих и, совершенно отрезвлённый радостной вестью, спросил:
— А она не спит?
— Мамаша-то? Какое тут спать! Уж сколько спирту вынюхали: в истериках лежат. Давеча горничная с горячими салфетками побежала.
Успокоенный таким образом, Жорж отправился наверх в мамашину спальную.
— Ах, Жорж, ах, Жорж! — закричала её превосходительство с кушетки, на которой предавалась негодованию в самом плачевном виде.
— Вы как будто чем-то расстроены, мамаша?
— Он ничего не знает! Бедное дитя! Она погубила себя и погубила всех нас, Жорж!
— Кто, мамаша?
— Сестра твоя, негодная эта девчонка! Боже мой, Боже мой, никогда мне не поднять головы после такого позора!
— И не поднимайте, потому что сами виноваты! Что вы к ней приставали как с ножом к горлу?
— Молчи, дерзкий мальчик!
— Замолчу, успокойтесь. И тоже убегу… очень скоро. А где папаша?
— Почём я знаю, где этот ужасный человек? Он, он со своей непростительной слабостью всему виной! Он, он…
«Эк куда хватила!» — подумал изумлённый Жорж и пошёл отыскивать отца.
Он сидел в кресле у своего письменного стола, подавленный событиями. Вид у него был такой жалкий, что Жоржу вдруг представилось, что сестра вовсе уж не так хорошо поступила, и что радоваться, может быть, неуместно.
— Вот так происшествие! — произнёс он совсем иным тоном.
— Да, мой друг, происшествие, — уныло отозвался генерал. — Я, впрочем, не стал бы очень винить бедную девочку, если бы только…
— Если бы что, папаша?
— Если бы она убежала с кем-нибудь другим, Жорж.
— Да, так она не одна?.. Ну, да, конечно! Так она с кем же? С Кривцовым?
— Кабы ещё с Кривцовым, куда ни шло. Всё-таки он в гвардии!
— Так не с Экземплярским же?
Жоржа начинало разбирать некоторое беспокойство. Экземплярский был его бывший репетитор, — семинарист, вздыхавший по Верочке.
— Ах, если бы с Экземплярским!
— Папаша, вы меня пугаете! С кем же, наконец? Я могу подумать, Бог знает, что: что она с приказчиком из магазина…
— Хуже, Жорж! Хуже!
— Ради Бога, скажите же, наконец! Я с ума сойду! С трубочистом, что ли?!
— С шарманщиком, мой милый! Кто бы мог этого ожидать? С шарманщиком, ты только подумай!
Жорж раскрыл было рот, но только свистнул.
— Представь себе, какой скандал! Бедная, бедная! И завтра весь Петербург об этом узнает. Нам просто никуда показаться нельзя будет!
— Чёрт знает, что такое!
— Я себя виню во всём; да, во всём… Бедная девочка была доведена до крайности, мне следовало вступиться.
— Положим, мамаша хоть святого выведет из терпения, но шарманщик!?. Согласитесь, папаша, что это слишком!
— Соглашаюсь, мой друг, соглашаюсь…
— Да вы совершенно уверены, что она… бежала? Вы её хорошо искали?
— Ещё бы! В десять часов мы её хватились… Она целый день была такая странная, и глазки заплаканы…
— Но почему же вы думаете, что она с шарманщиком?
— Все говорят, Жорж. Вся прислуга. Видели.
— Видели и не остановили?!
— То есть видела-то не прислуга, а какой-то мальчишка и, кажется, околоточный; а когда мы хватились…
— Да это ни на что не похоже! Надо хорошенько узнать, расспросить! Я бегу!
И Жорж устремился вниз в швейцарскую.
VII
Там собралась вся домашняя прислуга, и кроме того, тут же находились околоточный, дворник и мальчишка из мелочной лавки, вокруг которого все столпились, заинтересованные его повествованием. При появлении молодого барина он замолчал.
— Корней, ты видел, как барышня… вышла? Ты, что ли, её выпускал?
— Я-с, Юрий Петрович. Около девяти часов этак вышла, одемши в пальте, и с саквояжем.
— Так ты что же её не остановил?
— Да смею ли я, барин? И как же мне их теперича останавливать? Ещё кабы я знал… Ну точно, что мне удивительно, зачем они и с саквояжем; однако же опять…
— Хорошо, хорошо. Ты говоришь в девять часов…
— В десятом часу мы их хватились, — вмешалась молодая горничная. — Пошла это я к ним в бадувар доложить, что чай подан, а их уж и след простыл.
— Кого, их? Что ты выдумываешь?
— Обнаковенно Веры Петровны. Гляжу: все комоды и ящики переворочены, я туды-сюды — ищу, зову, так меня вдруг и осенило! Бегу это я к Корнею Васильевичу…
— Хорошо, хорошо… Дело не в этом. Да что вы это все здесь стоите? Убирайтесь вон! — вдруг огрызнулся барин. — Мне нужно одного Корнея! Ты почему же думаешь, что барышня… не одна? А?
— Осмелюсь доложить, барин, — выступил городовой, — как вся прислуга в полном согласии насчёт того, что у здешнего дома постоянно шарманщики прохаживались, и барышня деньги ежедневно им кидали, и с другой стороны, мальчишка из лавки напротив; опять же и эту вещь у самого дома я нашёл на трохтуаре.
— Что ты городишь? Какой мальчишка? Какая вещь?
Тут прислуга расступилась, и Жорж увидел, во-первых, курносого мальчишку в вихрах и в белом переднике, а во-вторых — шарманку.
— Очень оно подозрительно выходит, — продолжал городовой уже совершенно уверенно. — Да и не то что, а прямо мальчишку извольте допросить: он всё должен знать.