Андрей Курков - Любимая песня космополита
Я присел на кровать. Звякнула металлическая сетка под матрасом. Посидев еще немного, я поднялся - сетка еще раз звякнула - и вновь подошел к окну.
Там внизу, совсем недалеко от берега, кто-то учился плавать на яхте. Яхта была крошечная, но даже над ней кружилась чайка.
Наблюдая за галсами этой яхты я словил себя на совершенно порочной мысли - мысли о том, что в такую маленькую яхту попасть из пушки береговой артиллерии должно быть совсем нелегко. Закрыв глаза, я легко представил себе ту же самую маленькую яхточку под обстрелом, но тут же прогнал сей плод больного воображения.
Начиналась иная жизнь, и начиналась она со всего, замечаемого мною в этом городе. С улыбок незнакомых мне людей, о которых я знал лишь одно герои, отличившиеся в мастерстве убивания врагов своей страны, своего правительства или племени, со светлых просторных кафе на широкой набережной, с полного отсутствия стариков и старух, в ином месте заполнивших бы скамеечки, с которых так приятно и успокоительно наблюдать за приближением морских волн и их постоянным единоборством с песком и камнями этого южного берега.
Начиналась иная жизнь и единственно во что я не верил и не хотел поверить, так это в то, что жизнь эта продлится всего лишь двадцать дней.
Зайдя в первое попавшееся мне кафе, я присел за столик к русоволосому парню.
Молодая девушка подошла ко мне почти балетной походкой - принесла кофе и спросила: не желаю ли я пирожного или взбитых сливок.
Я усмехнулся сам себе: меня никогда еще не спрашивали: не желаю ли я чего-либо! Только в самом раннем детстве бабушка могла побаловать меня подобным вопросом.
- Сливок с орехами и шоколадом! - произнес я, чувствуя некоторую неловкость, словно собирался съесть чей-то военный паек, оставив неизвестного мне человека голодным.
- Минуточку! - каким-то удивительно певучим голосом пропела девушка и той же почти балетной походкой прошла к стойке.
Мы разговорились с русоволосым парнем. И интересно то, что лишь после начальной стадии разговора, из которой мы узнали, что взгляды наши на многие вещи и материи совпадают, решили представиться друг другу. Его звали Вацлав. Да, первый мой знакомый по этому городу наверно не мог не оказаться поляком. Эта нация, к которой я сам частично причисляю себя, повторяет историю еврейского народа, только при полном отсутствии гонений со стороны фараона или иных египтян.
Девушка принесла заказанные мною сливки и совсем повергла меня вопросом относительно последующих моих желаний. Я чуть было не признался в желании поцеловать ее.
Прекрасный крепкий кофе, взбитые сливки, прозрачная стеклянная стена кафе, улица, собранная из средневековых домов, краешек моря, выглядывающий из-за невысокой магнолии, и вдруг: статный старик в генеральской форме появляется перед стеклянной стенкой кафе и смотрит на нас, нет больше чем смотрит: он разглядывает нас в полевой бинокль, потом переводит свой увеличенный многократно взгляд на мои еще недоеденные сливки.
- Генерал Казмо, - негромко сообщает мне Вацлав, кивая на старика.
Так вот он каков, человек, имеющий право нарушать все правила проживания в этом городе. Интересно, за что ему такая честь?! Чем он заслужил ее?
Старик опустил полевой бинокль и смотрел уже "невооруженным" взглядом на меня и Вацлава.
Вацлав кивнул ему приветливо, на что генерал улыбнулся и решительным, если не сказать - военным, шагом направился ко входу.
- Только не перебивай его и не спрашивай ни о чем! - шепотом успел предупредить меня мой новый друг.
Генерал уселся за наш столик. Тут же возникла наша "кофейная балерина", как я ее окрестил, и застыла в ожидании желаний нового, судя по всему именитого посетителя.
- Кофе с водкой и кусочек наполеона! - довольно мягким голосом произнес он и только после этого перевел свой взгляд на нас.
- Привет героям! - с явно выраженным сарказмом в голосе сказал генерал. - Хотя пусть мне вырвут все здоровые зубы, если в каждом из вас не сидит по скрытому пацифисту!
Я бросил быстрый взгляд на Вацлава, но выражение его лица было более чем спокойным - вполне дружелюбным по отношению к генералу.
- Как все-таки жизнь нас меняет! - продолжал после короткой паузы, сопровождавшейся громким вздохом, генерал Казмо. - Я раньше терпеть не мог пребывания в мирных условиях, а оказался единственным постоянным жителем этого города. Точно в ссылку сослали! А вы вот все войну ненавидите, а здесь - только в гостях! И наверняка, чтоб сюда угодить героями притворились: кому-нибудь в спину стреляли! Была б моя воля - собрал бы вас в одну армию и таким вот ограниченным контингентом прошелся бы по европам и азиям, освобождая народы друг от друга и от диктатур. Как приятно, когда ты на коне или на танке... по дорогам чужой страны, а тебе девушки цветы подносят, старушки - яблоки, яйца и молоко, несмышленые ребятишки рученками машут, а цыгане и евреи на скрипках играют. Нет, только в армии человек может почувствовать себя человеком. Но для того, чтобы почувствовать себя человеком с большой буквы - надо не в одной армии послужить! Как можно успешно воевать против немцев, если до этого ты не воевал с немцами против французов или каких-нибудь еще врагов великого рейха?! Как можно сражаться против армии, а которой ты не служил и о порядках которой ты ничего не знаешь?! Конечно, офицерам полегче... они армии как перчатки меняют. Но ведь и вам ничего не стоит вернуться после отдыха в любую другую армию. Какая разница, где подвиги совершать: в Африке или в Азии?! Подвиг везде подвиг, если он, конечно, не липовый!.. Эй, где мой кофе с водкой?!
Генерал повернул голову в сторону буфета.
- Господин генерал, - донесся певучий голосок "балерины". - Ваша водка еще не нагрелась до нужного градуса.
- А до какого нагрелась? До ненужного?! - генерал оглянулся на нас, словно проверял: оценили ли мы его шутку.
Вацлав улыбался. Я подхватил его инициативу.
- Только двадцать семь по Цельсию, - оправдывалась "балерина". - Мы же ее в холодильнике держим.
- Да ладно, неси! - махнул рукой генерал.
"Балерина" почти подлетела к нашему столику с подносом на одной руке. Поставила на столик перед Казмо заказанный им кофе, рюмку водки, кусочек наполеона на блюдечке.
- Ты глянь! - удивился в мыслях я, заметив, что блюдечко было не одноразовое, а из настоящего фарфора.
- Ты знаешь, почему я обожаю "наполеон"?! - старик-генерал уставился в упор на Вацлава.
Вацлав дернулся, словно готовясь к побегу, но потом взял себя в руки и сказал:
- Многие пожилые люди в Европе любят сладкое из-за недостатка сахара в крови...
Прозвучало убедительно и вполне научно.
- Что за чушь?! - Казмо так широко раскрыл глаза, что мне показалось они вот-вот выпадут. В моей жизни мне довелось однажды наблюдать за одним майором, вставлявшим себе каждое утро искусственный глаз. Иногда даже приходилось помогать ему вдавливать эту мерзкую пластмассовую копию человеческого органа в пустую, смазанную гигиеническим кремом глазницу. Так вот в этот момент мне показалось, что Казмо просто собирался дать своим пустым глазницам отдохнуть от искусственных глаз и именно поэтому раскрыл глаза до физического предела.
- Да я просто люблю этого полководца! - рявкнул он, словно заранее зная, что мы не оценим по достоинству эту любовь.
Я пожал плечами и тут же понял, что совершил ошибку.
- Ты! - гаркнул генерал, глядя на мои замершие плечи. - Ты что, меня за маразматика принимаешь?!
- Никак нет! - испуганно вякнул я.
- Отставить! - скомандовал генерал. - Только я здесь имею право говорить по-военному!
- Извините! - произнес я, вспомнив о правилах поведения в этом городе.
- Черт с тобой! - вдруг смягчился Казмо и вновь обернулся к Вацлаву.
Вацлав глядел через стеклянную стенку на улицу, где в это время с маленькой рыжей собачкой на поводке прогуливалась молодая женщина. Ее черные как смола волосы были собраны в косичку, торчащую вверх. Под спортивным серым костюмом угадывалась неплохая фигура.
Генерал тоже повернул голову в ту сторону.
- Хм?! - загадочно произнес он, допил одним глотком водку, запил ее, а если быть точнее - закусил ее кофейной гущей, остававшейся на дне его чашки и, не сказав ни слова, вышел из-за столика.
Девушка уже исчезла из виду, тут же в ее направлении прошел старик-генерал, а еще через минуту на всю улицу растявкалась собака, но вдруг ее тявканье потонуло в отборной ругани, загремевшей тоже на всю улицу. Голос принадлежал генералу Казмо. И Вацлав, и я рассмеялись.
Вернувшись в гостиницу, я обнаружил, что у меня появился сосед по комнате. Звали его Иван, но он предпочитал, чтобы его окликали: "Айвен". Был он типичным русским парнем: голубые глаза, русые волосы, толстые губы, густые брови соединяющиеся над переносицей. Узнав, что я прибыл в этот город из Афганистана, он обнял меня и расцеловал трижды, назвав при этом "братишкой"! Я был озадачен. Но вскоре он поведал мне, что свой подвиг совершил в одной из стран Африки, выполняя интернациональный долг, и поэтому, мол, мы с ним можем быть полностью откровенными в отношениях друг с другом. Хорош повод быть откровенным! Потом он достал из своего чемодана военную полевую форму, погладил ее и спрятал на место. Все это он делал, как мне показалось, только из расчета, что я увижу то, чем он дорожит. В этот момент он дорожил военной формой, пистолетом "ТТ" и энциклопедическим справочником по птицам Африки на венгерском языке. Правда, чуть не забыл упомянуть хороший бинокль, кажется даже еще более мощный, чем бинокль на груди у генерала Казмо. Я рассказал Айвену-Ивану о правилах поведения в этом городе, на что он ответил: "Эту чушь я уже прослушал!" Ей богу, кажется мне, что между этим русским героем и генералом Казмо было что-то общее.
