Петр Оленин-Волгарь - Тайна капитана парохода "Каспий"
— Приду… — хрипло сказал Григорий Максимович.
Он взглянул на письмоводителя. Его улыбка взорвала капитана, — кровь кинулась ему в голову, и он, наклонившись к уху письмоводителя, проговорил:
— А жаль, что не пришиб я тебя в те поры, гадюку!..
И затем быстро вышел из кабинета.
Бог весть куда
«Идти или не идти? Идти или не идти? — одна и та же мысль как тупой гвоздь всё более и более впивалась в мозг капитана, — нет ли тут какого-нибудь подвоха?» — думал он.
«Ясное дело: воспользоваться хочет… Вот и будет доить всю жизнь! И всю жизнь в его руках: захочет — помилует… не захочет — предаст… Что ж: в своём праве!.. Только не бывать этому… не поддастся воля моя»…
Низко опустив голову, Григорий Максимыч всё ускорял шаг. Его спутники едва поспевали за ним.
Тяжело дыша, шёл он, и липкий пот выступал каплями на его лбу.
«Что теперь делать?.. Вот, думал, всё забылось, вся жизнь иная стала… Никому вреда… Пропади ты пропадом, треклятый! Эх ты, Людмила Николаевна моя, горемычная… Тебе-то за что?.. Не чаяла, не думала, не гадала… а беда над тобой нависла… да над ребёнком несмышлёным… О, Господи!..»
Мысль Григория Максимовича усиленно работала. Бессвязными отрывками проходило перед ним прошлое… Много, много бурь в нём было, в этом прошлом… Эх, лучше и не поминать…
Людмила Николаевна не была женой капитана. Сойдясь с ней, он уверил её в том, что он женат. Любимая женщина на всё пошла. Оставила семью, и один свет был для неё, свет Григорий Максимович. С материальной стороны капитан её обеспечил: всё, что у него было — немного, но достаточно для скромной жизни, он положил на её имя и ежемесячно добавлял «на книжку», что мог. С этой стороны он мог быть спокоен: проживёт… Но разлука… разлука!.. Так хорошо жилось… душа в душу… Успокоилась совесть, позабылось то, что её терзало…
И вот нагрянула беда…
«И на чужбине люди живут, — чуть не вслух подумал Григорий Максимович, — устроюсь… Извещу… Она всё перенесёт, всё простит… Твори, Господи, волю Твою… Чисты мои руки, чиста и душа моя… Всё искуплено чистой жизнью… для себя я и женщину спас»…
Взойдя по трапу на пароход, Григорий Максимович приказал машинисту «шуровать».
— Аль едем куда? — спросил тот, удивлённый неожиданным приказанием.
— Про то хозяин знает, — сердито ответил капитан, — твоё дело — шуруй!..
Через полчаса машина была готова. Трофимыч вышел на верх. Его ничто не могло удивить: он привык знать только одно колесо, однако и он не удержался и спросил Григория Максимовича, когда тот вошёл в штурвальную рубку:
— Аль новое приказание вышло?
— Новое…
— Баржи-то здесь что ль покинем? Не скоро, ведь, они.
— К якорю! — скомандовал капитан вместо ответа…
Шпиль заходил.
— Живо!.. Не проклажаться у меня!..
— Якорь встал… — послышалось наконец с носу… — Якорь на воле…
— Вперёд! — скомандовал капитан в машину.
— Прямо, что ль? — спросил Трофимыч, — я не Свят Дух: не знаю, куда идти.
— Оборот делай…
Повернув, пароход стал выравниваться.
— До полного! — приказал капитан в машину. — Помолимся Богу…
Он снял шапку и стал креститься на маленький образок Николая Угодника, прикреплённый в штурвальной рубке.
Истово и размашисто осенил себя крестом и Трофимыч.
Помолились.
— Попрощаться надо, — сказал Григорий Максимович.
Пар вырвался из свистка. Густой, протяжный гул пронёсся над Волгой и полетел к городу…
— Лови ветер на вольной Волгой! — сказал сам себе Григорий Максимович, когда «Каспий», резко рассекал воду, быстро понёсся по течению.
Крепь
В сорока пяти верстах выше Астрахани Волга отделяет от себя широкий приток Бузан, который идёт до самого Синего морца — так называется один залив Каспийского моря. Вся эта низменная местность покрыта непроходимыми крепями камышей и изрезана бесчисленными притоками — ериками. Их так много, что едва ли десятая часть хорошо известна, да и то старожилам-ловцам. Незнающий же человек легко может в них заблудиться так, что и не выберется.
Свернув с Волги на Бузан, «Каспий» затем пошёл по одному из ериков. Камыши, стоявшие по обоим его берегам, в узких местах сходились так близко, что, казалось, пароходу из них и не выйти. Григорий Максимович сам стоял у штурвала, мрачный и сосредоточенный. Пароходная команда про себя решила, что он сошёл с ума, так как поступок его казался необъяснимым. Он бросил буксируемые баржи и сбежал неизвестно зачем на четыреста вёрст ниже, и теперь вёл пароход неизвестно куда. Команда и так и этак обсудила неожиданное это событие и смотрела в оба за капитаном. Конечно, ничто ей не грозило, но, тем не менее, люди были неспокойны. Машинист даже серьёзно переговорил с Людмилой Николаевной, но она тоже ничего не понимала: капитан на её вопрос сухо ответил, что он знает, что делает, и на этом оборвал разговор. Состояние его, мрачное и тревожное, мучило её, но она не знала, что делать и что думать.
— Посмотрим, — сказал машинист своему помощнику, — в случае чего — связать его только и всего, коли он и в самом деле спятил. Астрахань-то вон она: рукой подать…
Уже вечерело, когда «Каспий» вошёл в довольно большой ильмень [2]. Григорий Максимович повернул пароход и осторожно подойдя к берегу, отдал якорь. По-видимому, он прекрасно знал все эти места, потому что вёл свой пароход опытной рукой.
Остановившись, он сошёл в каюту, достал со стены ружьё и охотничьи припасы и сказал Людмиле Николаевне:
— Уток тебе настреляю, Мила… Тут их видимо-невидимо по зо́рям…
Затем он сел в пароходную лодку и, взяв одного матроса, переехал ильмень и исчез в одном из ериков. Потом матрос рассказывал, что, после часового плавания, Григорий Максимыч подплыл к какой-то рыбачьей ватаге, где его, по-видимому, знали. Он долго говорил с одним из ловцов, стариком лет семидесяти, но о чём они говорили, матрос не узнал, потому что разговор шёл на неведомом языке…
Матрос заметил только, что старик после этого разговора стал готовить большую морскую резошку [3].
Григорий Максимович вернулся на пароход уже очень поздно, когда луна поднялась над лесом камышей и залила серебряным светом и уснувшие воды, и зелень островов, разбросанных по ильменю.
— Что ж: много уток настрелял? — спросила Людмила Николаевна, когда Григорий Максимович вошёл в каюту.
— Девчурка спит? — вместо ответа сказал он.
— Започивала… Чтой-то, — Гриша, ты, точно не в себе?
— Мила, вот какое дело… По душу мою пришли… Да не пугайся… не поддамся я… вызволюсь…
— Что, Гриша?.. — прошептала бедная женщина, задрожав от невольного предчувствия беды.
— Вот тебе моё большое слово. Ничему не верь, чтобы ни говорили — не верь… и жди… весть дам… Знай: одна ты у меня на свете… ты, да девочка, и никого мне больше не надо… А теперь — прощай!
— Гриша… Что с тобой? Я боюсь… Я Трофимыча позову…
— Позовёшь, — погубишь!.. Когда-нибудь узнаешь всё… Говорю: по душу пришли, спасаться надо!
Григорий Максимович раздвинул полог над койкой «девчурки»; она разметалась во сне, подложив пухлую ручонку под головку. Долго-долго смотрел на неё мрачный капитан и, опустившись на колена, прильнул головой к её маленькому тельцу. Он силился преодолеть своё волнение, но, помимо его воли, горячие слёзы текли из его глаз. Людмила Николаевна опустилась рядом с ним. И она начала молиться вслух… Григорий Максимович тоже молился: он просил Того Кто отдал Себя за человечество, спасти его ради двух невинных существ, для которых он был «всё»…
Вдруг он встал и помог подняться жене.
— Пора!.. Ну, Мила, жди…
Он привлёк её к своей мощной груди и горячо стал целовать её похолодевшее лицо… Она так была поражена, что потеряла способность понимать.
Григорий Максимович бережно посадил её на койку и быстро поднялся на лестницу.
— Спасибо… Спасибо тебе… Новую жизнь дала, — прошептал он и заплакал.
Затем он почти бегом направился к лодке. Матрос сидел в ней. Одним прыжком капитан очутился у руля и оттолкнул лодку от парохода. Через несколько минут лодка подошла к чуть заметной тропочке, почти скрытой камышами. Остановив лодку, капитан соскочил с неё на берег и сильно оттолкнул её ногой… Затем он постоял несколько мгновений на берегу; луна освещала его высокую фигуру. Он сделал земной поклон… Потом двинулся вперёд, в крепь… и ещё через мгновение высокие, шелестящие камыши навсегда скрыли того, кто был капитаном парохода «Каспий»…
1904
Примечания
1
На Волге многие говорят так, выбрасывая «е».
2
Озеро
3
