Майя Немировская - Родные - не родные
На следующий день Аня, почти последней, вышла из ворот фабрики. И когда увидела его, стоявшего напротив через дорогу, в белой тениске и парусиновых туфлях, такого юного, похожего на мальчишку - у нее защемило в груди от неясного какого-то предчувствия.
Он стоял прислонившись спиной к дереву и как-то несмело улыбался ей. Она сама подошла к нему и ни слова не говоря, они побрели вместе вдоль улицы. Потом свернули к площади, к арыку.
Сидели на скамейке, о чем-то разговаривали. Потом снова медленно шли вдоль улиц.
Она поздно вернулась домой и снова чувствовала в темноте укоризненное молчание свекрови. Но почему-то долго сосредочиться на этом не могла.
Янка приходил каждый день к фабрике, ждал пока она выбегала из проходной. И они снова шли, куда глаза глядят. Аня была как в тумане. Какое-то новое неизведанное течение влекло ее, тянуло куда-то без дум, без мыслей Она не замечала ничего - ни окружающих ее людей, ни встревоженных взглядов свекрови, да и Целины тоже. Ей было все равно...
... Он узжал ночью. Накануне они бродили по уже знакомым им улочкам, по старому абрикосовому саду. Все происходило, будто в заколдованном сне. Из Аниной памяти улетучились все слова. Остались лишь его глаза, его руки, его губы. Встретиться, чтобы расстаться... Они плакали, не стесняясь своих слез. Будушее их было таким непредсказуемым.
- Я вернусь, Аня... И не жалей, что эта короткая наша встреча состоялась... Знай, что ты единственная, навсегда, на всю жизнь... Ты единственная...
Словно нереальный, заколдованный сон, пробежали эти дни. Осунувшаяся, с потухшими, глубоко запавшими глазами, Аня постепенно пробуждалась от него. Как и прежде ходила на смену, теперь уже вечернюю. Возвращалась поздно ночью домой. И все время, не переставая, думала о нем...
Со свекровью избегала встречаться глазами, разговаривать. Она сознавала, что нанесла ей боль, но не думала сейчас об этом. Ей было все равно. Она не расскаивалась ни в чем. Короткое свое, неожиданное счастье, она готова была отстаивать и не променяла бы его ни на что. Лишь бы он вернулся к ней живой, лишь бы вернулся...
Прошла неделя. Мрачная, молчаливая Софья Александровна еще больше сгорбилась и жила лишь ожиданием письма от сына. И оно, долгожданное, пришло. Мать прочитала его сама и сразу же села писать ответ. "Ну что ж, тем лучше, - подумала Аня- Пусть напишет ему сразу обо всем, пусть сразу знает. " Не думалось сейчас о том, что предала Семена, больше всего ей почему-то жаль было мать.
Но события в их жизни только начинали разворачиваться. Прошло немного времени, и Аня вдруг почувствовала, что беременна. Запахи ацетона, клея стали для нее невыносимыми. Она сидела на работе, сцепив побелевшие губы, едва выдерживая до перерыва, чтобы выскочить в уборную.
В цеху женщины сразу поняли в чем дело. И поглядывали на нее кто осуждающе, кто насмешливо. Она похудела, побледнела, не могла смотреть на привычную еду. Не говоря никому ни слова, по утрам, с трудом сдерживая рвоту, выбегала на улицу. Однажды, когда на рассвете она выбежала из дому и ее стало выворачивать наизнанку, она вдруг почувствовала на плече чью-то руку. Сзади стояла свекровь со стаканом воды.
- Выпей. Станет легче.
То ли от долго сдерживанмых чувств, то ли от участливого прикосновния этой старой женщины, она вдруг разрыдалась вслух. Ей стало немного легче и они вернулись в дом.
- Ну, что будешь делать? - спросила свекровь тихо и, не дожидаясь ответа, отвернулась.
Снова потянулись серые будни с томительно медленно текущим временем и тщетным ожиданием письма от Янки.
Как-то Аня, не выдержав, подошла к Целине. В последнее время, когда Анино положение стало очевидным, они снова сблизились.
- Скажи, хоть что-нибудь было от Янки?
- Нет... Мои старики спрашивают о тебе. Зашла бы..
Зато письма от Семена стали приходить часто. Он писал, что служит при штабе, что скучает и любит их обеих. Просил Аню написать ему. Свекровь читала теперь письма вслух. О том, что произошло, он не упоминал ни слова. Видимо, не написала мать ничего. Лишь однажды после очередного его письма, она сказала Ане:
- Напиши ему что- нибудь.
- Нет. Не могу-Аня опустила голову.
- Напиши, что сможешь. Он на войне. Ему нужны наши письма.
И она написала. Ради матери. О фабрике, о работе, городе.
Работала она теперь только в дневную смену. Приходила домой, съедала тарелку похлебки, долго, уставившись в одну точку, сидела у окна.
Приближалось время родов. Аня не задумывалась о том, как все будет. Она жила ожиданием письма, хотя бы одной весточки. Хотя бы знать, жив ли он.
Схватки начались ночью. Она встала, бесшумно ходила по комнате, крепко сжимая губы, чтобы не застонать. Но свекровь вскочила сразу же
- Что, уже? - накинув платок, она побежала к соседке. К счастью, та недавно вернулась с дежурства. Вместе они начали хлопотать возле Ани. Когда невыносимая боль схваток время от времени раздирали ее тело, не в силах сдерживаться, она кричала, утыкаясь лицом в подушку. Фатима покрикивала на нее, что-то говорила то по- узбекски, то по- русски. Свекровь, бледная, с выбившимися из-пол платка седыми прядями, суетилась, помогала, как могла.
Наконец, поздним утром, измученные женщины приняли ребенка. Раздался крик новорожденного
- МалЬчик- Аня услышала голос соседки, как из тумана. Она видела, как они вдвоем со свекровью ополаскивают ребенка в тазике с водой и заворачивают в разорванную простыню.
- Ничего. Вырастет большой, будет вам помощь.
Ребенок, туго запеленутый, лежал рядом с Аней, но она не чувствовала ничего, кроме тяжелой усталости. У нее закрывались глаза, хотелось спать
Утром следующего дня она хотела вскочить, как обычно, но свекровь прикрикнув на нее, подала ей ребенка в кровать.
На фабрике Ане дали отпуск. Женщины из цеха принесли в подарок пеленки и бутылочку с соской. Каждый день забегала Целина, брала на руки ребенка, улыбалась, вглядывалась в него. Она сказала Ане, что отец написал письмо в часть, где сын служил и они ждут ответа.
Спустя месяц, сцедив молоко в бутылочку и оставив ребенка на свекровь, Аня вышла на работу. Домой возвращалась бегом с набухшими от молока грудями, хватала малыша, прикладывала к груди и чувствовала, как охватывает ее огромная волна нежности и любви к этому маленькому существу и понимала, что только он теперь ее счастье, ее будущее...
Ребенок рос хилым и слабеньким, часто болел, В такие дни, когда надо было оставлять больного ребенка и убегать на смену, она струдом отрывалась от него. И хотя постоянно волновалась за его жизнь, она знала, что оставляет его в надежных руках. Она видела, что Софья Александровна очень привязана к малышу, хотя и старалась проявлять при Ане сдержанность. Она стирала самодельные пеленки, пеленала, купала и вскакивала при первом его писке. Но время от времени она вдруг останавливалась, задумывалась надолго.
Война тянулась уже четвертый год Некоторые беженцы стали возвращаться в родные места. Гарику пошел второй год, а вестей от Янки все не было. Изредка Аня с ребенком захаживала к Целине и старикам. Они обнимали, целовали его, утирая слезы, находили сходство с сыном. В ответе, полученном из части значилось"пропал без вести. ". Но они надеялись, что сын жив, может быть попал в плен. И они говорили об этом Ане. И тогда ей тоже начинало казаться, что он еще вернется.
Пришел с фронта муж Фатимы, и счастью той не было границ. Во дворе сразу стало веселей.
Безногий фронтовик часто играл с мальчиком во дворе кубиками, которые сам и смастерил. Иногда Софья Александровна оставляла на него ребенка и уходила выстаивать очередь за хлебом. А Аня смотрела на повеселевшую соседку и было ей по хорошему завидно чужому счастью, и таким недостижимым и далеким казалось ее.
Однажлы поздно вечером, когда ребенок уже спал, и Софья Александровна начала стелить себе постель, раздался громкий стук в двери и послышался громкий и взолнованный голос Фатимы
- Откройте скорее!
Аня подбежала к двери, откинула дверной крючок и остановилась, остолбенела - на пороге стоял Семен.
Широкоплечий, в плотно облегающей офицерской форме, улыбающийся, он шагнул к Ане и крепко обнял ее.
Подскочившая мать бросилась ему на шею, обхватила плечи, стала целовать его и рыдать одновременнно.
Аня отошла в сторонку, стояла прямая, бледная, одеревеневшая.
Наконец, мать оторвалась от Семена и в неярком свете керосиновой лампы стало видно, что он весь седой. Он снова повернулся к Ане, почувствовав ее отчужденность. Затем медленно обвел глазами комнату, и вдруг взгляд его застыл на самодельной детской кроватке. Недоумение и испуг стали медленно отражаться на его лице. Он так и стоял у входа, не проходя в комнату
Фатима, до сих пор стоявшая на пороге, быстро повернулась и вышла.
Несколько минут стояла гнетушая тишина, только дыхание спящего ребенка ясно слышалось в полумраке комнаты.
