Николай Наседкин - Всех убить нельзя
4
Пригородный лес.
Лето в разгаре. Буйство зелёни. Ни ветерка, ни дождинки. Вечер. Солнце уже прилегло на кроны отдаленных деревьев, готовясь унырнуть в ночь.
На берегу реки - трепыхание уютного костерка. Рядом - компашка рыбаков. Солидные дяди, тузы, вскидывали походные стаканчики, галдели, опрокидывали, закусывая ушицей и шашлыками. У костерка суетился, обслуживал хряков Мордоворот. Дело, видать, привычное: Сынку прислуживал, теперь - этим. Он уже изрядно хлебнул и теперь невпопад всхохатывал, встревал в гвалт, порой бормотал что-то типа:
- Мы вона как умеем... Не шашлыки - сказка, мать твою! Таку ушицу -поди попробуй сгондоби, хрен чё получится...
Из кустов за компашкой наблюдал Борис. Рядом, на траве - дипломат. Борис томился в засаде уже три часа - устал, вспотел, мухи и комары достали.
Пьянка разгоралась, как костер. Один из рыбарей поднялся, шатаясь, продефилировал к кустам, пустил вонючую струю чуть ли не на Бориса. Он скукожился, морщась, проглотив дыхание, переждал.
- Э-эх, приятно же на родную матушку-природу поссать! - зареготал пьяный боров, застегнул штаны, вернулся к шашлыкам.
У костра дружно похрюкали, похохотали. Свиньи! Вдруг за спиной Бориса раздалось злобное ворчание. Он обернулся - матёрый пес, нервно дёргал верхней губой, сверкал клыками. Борис хлопнул по земле ладонью, шёпотом цыкнул:
- Цыц! Цыц!
Псина заворчала громче. От костра донеслось:
- Ш-ш-ш... Зверь какой-то, слышите?
-Да брось ты! Какой там зверь - собака...
Борис молча упёрся в пса взглядом, начал давить. Зверь ворчал ещё секунд десять, потом закрыл пасть, так же в упор вперился в человека: кто кого? Наконец, собака не выдержала, отступила, скрылась. У костра продолжали на эту тему:
- Пойти глянуть - кто там?
- Да хватит тебе, вдруг бешеная? Как цапнет за ляжку...
- И впрямь, и так подчиненные бешеным за глаза зовут...
Вскоре пиршество на лоне природы затухло. Один за другим нагрузившиеся по горло рыболовы поплелись к "Туристу" - его высокая крыша выглядывала из-за деревьев. Один из подсвинков потянул Мордоворота с собой:
- Пшли... Пшли, драгой... У меня там кон... коньячок...
- Щас, щас, благодетель, конечно. Коньячок - это вещь. Только вот костерок залью, а то начальство заругает. Вы идите, идите, я щас мигом подскочу.
Мордоворот остался один.
Борис вынул из дипломата туристский топорик, освободил от чехла. С топориком в руке подполз по-пластунски к самому краю кустов. Мордоворот стоял к нему спиной, потягивался, играя буграми спины. Потом рассупонился, начал брызгать на костер. Борис, привстав, сделал один бесшумный шажок, второй, приподнял топорик...
Вдруг Мордоворот, крякнув: "Да ну его к ё... матери! Хватит!", застегнулся, подхватил пустое ведёрко, сумку с посудой и рысью помчался вверх по тропе. Борис, стиснув топорище, сплюнул, долго смотрел ему вслед...
* * *
Пришлось на следующий день устраивать новую засаду.
Благо, гулянки бурлили на берегу, видать, ежевечерне. На этот раз ещё и катались на лодке. Потом казанку вытянули носом на бережок, развели костер. Мордоворот опять шустро кочегарил и кашеварил, на халяву то и дело опрокидывал стопарик, хохмил - веселил компанию.
Борис терпеливо ждал в кустах на своем наблюдательном пункте. Когда чересчур уж допекло смотреть на жрущих и пьющих весельчаков, достал из кейса бутерброд с сыром, запил из фляжки холодным чаем. Ученым сделался: накануне чуть слюной не подавился.
Как только компания начала разбредаться, Борис, уже наперевес с топориком, встал в стойку -- словно изготовился рвануть на стометровку. Мордоворот, суетясь, крикнул:
- Вы идите, идите, а я щас лодку отгоню. Я моментом: костерок залью, лодочку отчалю и - прибегу.
Остался один. Схватил ведерко, спустился к реке. Поставил ведро рядом с лодкой. Присел на корточки, черпнул ладонями воды, плеснул на лицо, отфыркнулся.
Борис на цыпочках подкрался к бугаю вплотную. Тот, широко разведя руки, стряхивая капли с пальцев, начал подниматься. В этот миг Борис наотмашь ахнул его обушком в щетинистое темя. И сразу - другой раз. В то же место. Хрустнул череп.
Мордоворот продолжал распрямляться, замедленно обернулся, поднимая левую лапу к голове, глянул выпучено на Бориса, шагнул к нему, потянулся растопыренной пятернёй... Борис попятился, сжав топор обеими руками. Пальцы - фарфоровые. Перед глазами - кровавые круги. Споткнулся, чуть не сел.
Сделав шаг, второй на взгорок, Мордоворот утерял равновесие, качнулся, захрипел, пуская ртом розовые пузыри, и навзничь опрокинулся в воду. Ноги его остались на берегу. Борис, бросив топорик, еле спихнул тело, словно тяжёлое бревно, в реку. Оно, покачиваясь, поплыло по медленной ночной воде к плотине. Пузырем вздулась над водой рубаха.
Борис, плетьми свесив руки, проводил взглядом труп. Спохватился, толкнул лодку вслед. Взял топорик, присев на корточки, точь-в-точь, как до этого Мордоворот и на том же самом месте, принялся отмывать его. Борис сосредоточенно тёр-оттирал обушок пальцами, но вдруг вскочил, размахнулся и зашвырнул топорик изо всех сил. Тот, как томагавк, кувыркаясь, засвистел к другому берегу и, сверкнув в лучах полной луны, булькнул в воду.
Внезапно Борис почуял чей-то взгляд, в тревоге обернулся: из кустов пристально смотрел на него зелёными светящимися зрачками тот самый лохматый пес. Борис, нервно шаря, нащупал под ногами увесистый мокрый сук, швырнул.
- Цыц, сволочь!
Тварь, злобно клацнув клыками, растворилась в ночи. Темную тишину пробуравил стонущий жуткий вой.
5
Феодосия.
Борис уже третий день шатался по южному городу, по его пляжам и ресторанам. Только глаза устали.
И вот, когда он, измотанный, сидел в "Астории", пил сухое вино, вяло жевал резиновый антрекот, - нарисовался Сынок с двумя девицами. Официант мигом накрыл им столик - шампанское, коньяк, закуски, фрукты. Праздник жизни забурлил.
Борис через полчаса не выдержал, вскочил, пошёл к их столику, уже взялся было за свободный стул - уже Сынок вскинул на него хмельные водянистые глаза, - но Борис опомнился, прошагал мимо, к стойке.
К Сынку с оторвами вскоре подключился здоровый коренастый лоб. Задача осложнялась. Борис, заказав ещё вина и кофе, весь вечер не спускал с них глаз. Как же он ненавидел Сынка, его паршивую рыжую бороденку, его масленые толстые губы и визгливый наглый голосок.
Потом Борис, крадучись, тащился за ними по крутым улочкам Феодосии к морю. Те раздухарились, затеяли купание голышом. Борису пришлось на почти совсем пустынном пляже держаться поодаль. К компашке Сынка привязались два патрульных сержантика, поднялся шум-гам. В конце концов сынки и девки прикрылись, выкарабкались в город, остановили тачку. Борис кинулся к проезжему частнику, притормозил.
- Вон за тем такси, пожалуйста!
- Дорого будет, - процедил водитель, молодой суровый парень с перебитым боксерским носом.
- Сколько будет. Поехали!
Когда мчались уже за городом, повеселевший частник ухмыльнулся:
- Что, приятель, девчонку увели?
- Увели, - сухо буркнул Борис. - Не отставайте, пожалуйста.
И - как чёрт подгадил: "жигулёнок" дёрнулся, вильнул, потерял скорость. Водитель даванул на тормоза, в сердцах сматерился: заднее левое колесо - в лепёшку. Тачка исчезла за поворотом.
- Э-эх! - уничижительно, зло обронил Борис, достал деньги, швырнул на сиденье. Хлопнул дверцей и, раздраженно отплевываясь, зашагал обратно в город.
Крымская душистая ночь цвела вокруг, звенела, но Борис совершенно её не замечал.
* * *
Часов пять вечера.
Дикий пляж под Феодосией. Народу на нем мало. Все, само собой, - в чем мать родила: и мужчины, и женщины, и старики, и дети.
Море напоминало стекло - мёртвый штиль. Далеко-далеко от берега, почти у горизонта, дрейфовал надувной матрас. На нем - Сынок. В руке его - початая бутылка "сухаря". Время от времени он лениво подносил вино к губам, втягивал пару глотков из горлышка. И опять надолго замирал в неподвижности.
"Пора!" - решил Борис, уже четвёртый час пасший свою жертву. Он вошёл в воду в стороне от пляжа, поплыл в открытое море. На лице его - маска, на ногах - ласты.
Он подкрался к Сынку со стороны горизонта, под водой, лишь от дыхательной трубки разбегались тихие бурунчики. Впрочем, напрасно он перестраховывался: Сынок задремал-таки крепко. Борис примерился и, быстро глянув по сторонам, ухватил вялого Сынка правой рукой за подбородок, левой за темечко, рывком вывернул, крутанул голову, опрокинул его в воду. Мгновение, второе Сынок трепыхался, рвался из рук, но, жадно хлебнув горькой воды, обмяк, и уже ничто не могло спасти его.
Всё кончилось.
Борис, держась за матрас, внимательно осмотрелся. Невесть откуда появилась яхта, совсем рядом. Ему почудилось - в его сторону блестят окуляры бинокля. Всё - сгорел!.. Но яхта с алым парусом, проскользнув мимо, устремилась дальше, в открытое море.
