Владимир Крупин - Как только, так сразу
Здорово девки пляшут
Получив такую поправку, я не мог не улыбнуться. Пододвинул заветную папку со своей работой, но дверь отворилась, впустив звуки гармоники. Это Халявин играл, как всегда, одну и ту же песню "Ой, полным-полна моя коробушка, пожалей, душа моя, зазнобушка..." - дальше его как будто захлестывало, и он начинал снова: "Ой, полным-полна моя коробушка пожалей, душа моя, зазнобушка..." - и снова. В дверях стоял высокий красивый мужчина, примерно мой ровесник. Соматическое (общее) состояние по всем показателям было просто отличное. - Садитесь. - Доктор, это свершилось - я здесь. И мы вместе с вами докажем остальным, что конец света не только наступил, но что уже и состоялся, прошел, мы и не заметили, что живем после конца света, что мы не люди, а нелюди. Докажем? Но о том, как я сюда попал, не скажу, это был мой расчет. Я исследовал сумасшедших на свободе, пора логически начать исследовать их в заключении, то есть здесь. - Здесь обычная больница... - Только зарешеченная? - сощурился новый больной. - Но это хорошо, пора отгораживаться от бесов. Прошу создать мне условия для труда, выставить охрану, так как мой труд вольется в труд моей республики. Медбрат из-за его плеча сделал знак, что успокаивающее введено и что больной скоро успокоится. И он действительно прямо на глазах сникал, взгляд его пронзительных глаз становился плывущим и ускользающим. - А моя проститутка где? - спросил он. - А бумаги где? Отберете - вам же хуже. - Может быть, вы пойдете в палату? - Уводите, - надменно сказал он, вставая. - Мне как, руки за спину? - Можно и за голову... - Да вы, кажется, с юмором, - сказал больной, - может, еще вы мне и пригодитесь. - Чем-то на вас похож, - сказал, вернувшись, медбрат. - У него записки какие-то, будете смотреть?.. Жена его здесь, позвать? Но если вам некогда... - Позовите.
Навстречу мне шла старуха
В кабинет вошла женщина. Я остолбенел - показалось, что эта женщина мать моей Веры. Женщина, нервно смеясь, заговорила: - Какой вы старый. И седой. И лысеете. Седой, это красиво, седой бобер дороже, да? А я вот мужа довела, он говорит. И он меня довел. Тазепам горстями, валерьянку стаканами, никакого толку. А ревновал! У меня ни с кем ничего не было, ведь мы только целовались, да? Но ему ничего не докажешь. Он может и больницу поджечь, вы смотрите. А я психопатка, да? Но женщины на работе успокаивают, что я еще молодая. И мое решение одобряют и поддерживают, ведь иначе он убьет. Он пил, ой пил! Обои со стен сдирал и пропивал. С топором за мной бегал. А вначале робкий был, и я тоже детдомовка, тоже забитая, мы бы и ужились. А жена у вас врач? Ну, правильно. - Простите, что это за бумаги мужа? - Дурость сплошная. С Львом Толстым спорит. Повести недописанные за Пушкина и Лермонтова дописывал. Я хранила, хранила, да и выкинула. Ой тут было! Другие и спят, и гуляют по ресторанам, и вида не теряют, а я что? Вот вы водите жену в ресторан? Не водите, дурной тон. А не будете водить - ей обидно. Ну, как я выгляжу? Еще ничего, да? - Да нет, все нормально. - Где уж нормально? Чего врать-то! Врать-то чего? Это вы больным врите. А женщины есть у вас в отделении? Нет? Поглядеть бы, как с ума от любви сходят. Есть такие? Нет? Начинайте с меня. А с жиру бесятся? У нас одна чего не хватало? Муж тыщи таскал, все было мало, удавилась. Хоть бы кто пожалел - смеялись. Говорили: он удушил и в петлю вставил; нет, следствие, даже двойное, ответило: сама. Вначале местные следователи занимались, им не поверили, у нас же все продано, кого хочешь засудят, кого хочешь выгородят. Пригласили из центра. Этим поверили. Удавилась сама. Такое заключение. Муж мне говорит: я тебе тоже так подстрою, что, кого ни пригласят, все сделают такой же вывод. И мне все время показывает разные веревки. Пойду в ванную стирать, там сверху висит веревка. Или: показывают по телевизору удавов и змей, а их часто показывают, и не только в "Мире животных", говорит: "Смотри и запоминай". Это как вынести? И меня же все осудят, что дала согласие на излечение. А я от вас без тазепама не уйду. Да и он уже не действует. А дочь меня продает. Он за мной бегает с топором, она уходит в кино и меня называет дурой. Она уже давным-давно не девушка. Как зубы почистила! А я как это перенесла? У вас дети есть? - Сын. - Это лучше. Хотя тоже на какую нарвется. Моей стыдно стало быть девушкой, немодно, несовременно. Весь запад давно покончил с невежеством, это как? Они, значит, передовые, ищут партнера, сексуального совпадения, а мы отсталые. Так и умру без радости в постели. Да уж хоть бы в постели умереть, а не в петле. Не муж меня в петлю загонит, а дочь. Мне заранее ее дети не в радость. И никуда не денусь, буду нянчиться с дитей расчета. А не буду - со свету сгонит. Нам говорили - дети по любви красивые. А дочь у меня страшная такая, значит, я его не любила. И не хочу. Не могу и не хочу, как Пугачева поет. Ее бы на мое место - попела бы. У меня матери не было, отца не было, в детдоме росла. Нас стригли наголо от вшей, дразнили, мы в одинаковых мешках-платьях ходили, всегда голодные, всегда злые, ждали своей жизни. И дождались. Я так дождалась, что и в петлю не надо загонять, сама залезу. А повеситься думаю на площади, где были митинги демократов, пусть любуются на свои плоды. Какое вранье кругом! А я защищаю правду и буду защищать! И муж - молодец, с бесами. Правда, он решил, что я бесовка и к нему приставлена. А ты женат? - Да. Она продавщица. То есть пусть бы была продавщица, но по психологии продавщица. - Приставлена к тебе. Не замечал? - Мы почти не видимся. Я отвечал механически, заторможенно, как-то оглушенно. Все оборвалось, и рухнуло, и сыпалось под ноги, в чем-то застрял и шагу сделать не мог. - А он тоже Алексей, ты прочел документы? Да? Он, кстати, болен теорией двойников. Но только как-то наоборот. То есть один двойник плюс, второй минус, посередине нуль, ну он тебе объяснит. Ты ведь любил меня? Любил, и он любил, вас двое таких дураков, чтоб такую дуру любить, вы и есть двойники. Ой, а я ведь узнала, что ты это ты, хотела насмешить, спросить, чем отличается кокарбоксилаза от капролактама, смешно? А от карболата? - Ты когда обратно? - Ухожу, ухожу, ухожу. А стихи-то пишешь? Ну, звоните, пишите, заходите! У меня не нашлось ни слов, ни сил, чтобы задержать ее. Даже не встал. Слишком силен был удар. Сияние любви, юности, мечтания по ночам, надежды на встречу - и вот эта старая психопатка. Боже мой, как хорошо, что это случилось, как хорошо, что больше нечего ждать, как хорошо, что осталась мне только работа.
Когда не слышат на свободе, услышат в психушке
Труд мой, как всякий труд для всякого мужчины, - вот мое лечение. Тем более и труд мой весь о лечении. Отчего люди сходят с ума? От очень разного. Для моих больных, прежних, не тех, что пошли в последнее время, не важен был человек в мире, все заключалось в мире человека, это понятно? Олигофрены и гидроцефалы были в любую эпоху, в любой стране, но таких, как у нас, нет нигде. Это плоды цивилизации и перестройки. Сводила с ума угроза войны, армия, страх, обостренное правдоискательство. Но сразу же: если ищут правду, значит, ее нет. Но что есть правда? Это представление каждого отдельного человека о порядке вещей и явлений. Все должно быть так, как он представляет, а не иначе. И вполне может ошибиться, ибо другой все представляет иначе. Конечно, если они равны, они договорятся, но равенства нет, забудем этот масонский крик для дураков о свободе, равенстве, братстве. Нет равенства. Правда начальника превысит правду подчиненного. Если даже допустить, что мы складываем общее мнение и делим его на всех, то будет ли это общей правдой? То есть суммарная окопная правда солдата плюс блиндажи начальства плюс главная ставка, поделенные на всех, означают ли правду войны? Нет, конечно. Вообще доверить смертному критерий правды невозможно. Тем более святое слово истина. Для русских истина - Христос, другой не будет отныне и довеку. Пока до этой истины мы не поднялись, будем копошиться в своих правдах. "Хотя бы вкратце переберем некоторые случаи, характерные для клиентов последнего времени, - читал я свои записи. - Вот случаи боязни, рабство страха, ибо забыто правило "Бога боюсь - никого не боюсь, а Бога не боюсь всех боюсь". Больной С. боялся начальников, старался избавить себя от страха таким способом: набирал номера их телефонов до рабочего дня или поздно вечером. Представлял, как и кабинете на просторе стола звонит один из телефонов. Говорил в трубку громко и уверенно. Однажды один начальник, в свою очередь боясь своего начальника, пришел пораньше и ответил С. Что-то сдвинулось в его сознании. Вскоре он потерял свою записную книжку, в которой были номера телефонов многих начальников. С. вообразил, что книжка попала к чекистам, что за ним ведется слежка. Этого хватило для следующей ступени болезни. В отделении он всегда сидит возле столика дежурного медбрата. Смотрит на телефон. Когда телефон звонит, С. вздрагивает и счастливо улыбается. Больные - изобретатели. Это целая когорта, мы легко могли бы сделать первичную организацию БРИЗа. Их идеи заскакивают в дали, которых человечество, по своему безумному устремлению к самоуничтожению, может и не достигнуть. Например: изобретение тепла без дров. К. пишет: "Не надо угля, торфа, нефти, расщепления атома, нужна скорость молекул в воздухе. Доказательство: два вентилятора, дующие один на другой, в середине пластина съема энергии". Идея М. "Перевод часов совершать не дважды в год, а дважды в сутки, то есть утром на час раньше, а вечером на час позже. В сутках становится двадцать шесть часов, увеличивается световой день, продолжительность работы, ее результаты также увеличиваются"... Отложив записки, я вспомнил еще случай, забавный, если б не искалеченная от этого судьба. Один работник планирующих органов в прямом смысле рехнулся от того, что ему открылся настоящий смысл слова "планировать". Произнесение этого слова с ударением на втором слоге, как все произносят, означает планИрование, летание, парение в воздухе без мотора с помощью воздушных потоков. По-настоящему, в применении к хозяйствованию, надо произносить с ударением на последнем слоге - планировАть. Открытие было не из слабых, оказывается, наши планирующие органы десятками лет парили в пустоте. Вообще бывшие начальники почти всегда смотрятся смешно. Они и в отделении пыжатся. Один и в палате кричал на всех, что все лодыри, что надо дать всем твердое задание. Но это был один пунктик, другой заставлял мучиться самого начальника. Он не спал, когда на Камчатке начинался рабочий день. "А в Воронеже сплят! - кричал он. - В Ростове сплят! Украина сплит беспробудно, Беларусь храпака дает, Прибалтика ладно, она на шведов ориентиры держит, хай сплит, но Поволжье дрыхнет, вот что преступно!" Так же было и наоборот. Когда в Воронеже и на Украине работали, Камчатка, опять же преступно, засыпала. Начальник с ума сходил каждый день. Ночью вес начиналось сначала. "Рыбзасольщицы Курил и Сахалина красными от холода руками пытаются снизить цены ни сардины и сардинеллы, а Саратов? А взять Астрахань, а в Архангельске вообще беспробудный народ!" Вместе с рассветом он проходил Азию, продвигался к Уралу, проходил Европу, ближнее и дальнее зарубежье. Доставалось и полякам, и румынам, не щадил и болгар. Отдыхал он только тогда, когда день уходил к капиталистам. Он мечтал даже, чтоб капиталисты спали побольше, чтоб пили из нас соков поменьше. "Да нет, это не наши лодыри", - горько говорил неугомонный погоняльщик и вскакивал: пора было будить Дальний Восток.
