Ильяс Эфендиев - Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета)
Как-то раз, года через два после этой истории, Фатьма отправилась в Шушу погостить у сестры. Ахунд приветливо встретил свояченицу, купил ей нарядный платок, золотое ожерелье, парчи на платье... Беяз заказала городской портнихе сшить сестре платье, и когда Фатьма, стройная, кудрявая, светлоглазая, нарядившись в новое платье, вышла с сестрой погулять на Джидырдюзю, любая бекская дочка могла бы лопнуть от зависти.... Джидырдюзю была равнина на краю города, с одной стороны обрывалась в глубокую пропасть, по дну пропасти бежала река Дашалты. Если смотреть с Джидырдюзю, люди на берегу ее были не больше муравьев. За рекой поднимались горы, покрытые густыми лесами. Средь отвесных скал высилась древняя Шушинская Крепость, которую давным-давно построил Ибрагим-хан, чтобы укрываться от набегов чужеземцев.
Так вот это самое Джидырдюзю было такое место, куда выходили гулять парни и девушки: себя показать, других, посмотреть...
По другую сторону ущелья, чуть в стороне от крепости было еще одно место для гуляний "Эрим гельди" - "Муж мой приехал". Называлось оно так вот почему. Многие люди, привезя жен и детей па лето в Шушу, сами возвращались к своим делам. И молодые женщины собирались под вечер на поле и ожидая своих мужей, устремляли взгляд на дорогу. Вы знаете, Карабах - край певцов и музыкантов. И вот стоишь над пропастью на самом высоком месте, и вдруг кто-то рядом звонким голосом затягивает мугам-гатар. А в ответ ему где-то на "Эрим гельди" другой голос запел шикесту... Слушаешь, и, кажется, голоса эти доносятся откуда-то из далекого, неземного, нездешнего мира... И как бы ни был ты крепок сердцем, звуки эти все равно превращают твое сердце в воск. Я точно знаю: там, на равнинных дорогах, ведущих к "Эрим гельди", и сейчас звучат те песни, те голоса. Да, да, звучат, я то и дело слышу их...
Так вот. В один прекрасный летний вечер, когда солнце уже переваляло за горы, Фатьма с сестрой и другими девушками и молодухами, разряженными в парчу и шелк, благоухающими мускусом и амброй, вышла погулять па Джидырдюзю. И вдруг видит: на рослом гнедом жеребце едет парень - не парень, а картинка. Сапоги, как зеркало, лиловая чоха с газырями, на поясе кинжал с серебряной рукояткой, на голове каракулевая папаха, на щеке две родинки, волосы русые, усы русые... "Господи! Уж не Юсуф ли это прекрасный?!".
Парень поравнялся с ними, Фатьма приоткрыла чадру, взглянула на него из-под своих будто нарисованных бровей, улыбнулась... "Господи! - подумал тот, уж не луна ли то, выглянувшая из-за туч?!".
Много раз поворачивал незнакомец коня, чтоб проехать мимо белолицей красавицы, и та каждый раз сдвигала чадру, давая ему полюбоваться собой.
Шуша - город маленький. Все всех знают.
- Это Байрам-бек, - сказала Фатьме сестра. - Оп родом с того берега Аракса. Живет в нашей махалле, а служит в канцелярии начальника. - И добавила, улыбнувшись: - Прошлый год приезжала в Шушу дочь грузинского князя, так влюбилась в него, ни днем, ни ночью парню покоя не давала...
А Байрам выяснил, что светлолицая, ясноглазая красотка - свояченица Гаджи Ахунда, причем безмужняя. Не долго думая, он подослал к ней женщину, которая передавала от влюбленных письма и записки и устраивала другие подобные дела. Велел сказать Фатьме, что ночью, когда все уснут, будет ждать ее на Джидырдюзю, пусть, дескать, придет, потолкуем. Но как ни старалась сводня уговорить Фатьму, как ни сладок был ее язык, Фатьма отказалась наотрез: "Скорее мир перевернется, чем я встречусь наедине с незнакомым мужчиной! Нужна я ему, пускай засылает сватов!". И перестала прогуливаться по Джидырдюзю.
Помаялся, помаялся Байрам, тоскуя по недоступной красавице, и передал в Курдобу, что хочет жениться, пускай приезжает мать.
Сакина велела нагрузить верблюда подарками, села на гнедую кобылу, - и в сопровождении сына своего Айваза прибыла в Шушу. Сперва она обрадовалась, узнав, что Байрам хочет взять жену из хорошего рода да еще и свояченицу Гаджи Ахунда. Но когда ей сказали, что избранница ее сына разведенная да еще с ребенком, то подняла скандал. "Дочери ханов мечтают о моем сыне, по улице проходит, любуются!... И чтобы такой парень женился на разведенке!..."
Побушевала, побушевала Сакина, видит, нет, плохо дело - светлоглазая молодуха совсем свела с ума ее сына. И, вконец разгневанная, вернулась к себе в Курдобу. Тогда Байрам попросил быть сватами отца одного из своих друзей и еще двух почтенных стариков, и через месяц красавица Фатьма стала законной женой Байрам-бека.
И родилась у них дочь, которую нарекли Ягут, а потом появился сын, которого назвали Нури.
ИСТОРИЯ КАМЫРХАН, ВИДЕВШЕЙ НА ТРОНЕ САМОГО ШАХА НАДИРА,
И ПРИБЫТИЕ БАЙРАМ-БЕКА В КАРАБУЛАК
Когда в Карабахе хотели сказать про кого-нибудь, что он очень стар, говорили шутливо: "Надир-шаха на троне видел!" Но старая Камырхан в самом деле видела Надир-шаха на троне. Когда мне самому довелось увидеть Камырхан, она уже вся ссохлась в комочек, а глаза у нее были, как две горошинки. "Я была обрученной, когда разнеслась вдруг весть, что иранский шах Надир идет на Карабах, что все предает мечу и огню. Собрали мы кое-какие пожитки, навьючили на осла, на коня и бежали в лес. А дедушка мой сильно болел, идти не мог, велел оставить ему кувшин воды, хлеба и уходить. "Все равно, - говорит, - мне немного осталось". Несколько недель скрывались мы в лесах, а когда солдаты Надир-шаха ушли, мы вернулись. Смотрим, дверь у нас закрыта, как мы ее и оставили, а вот внутри пусто. Мужчины обшарили все вокруг, не нашли даже и следов деда. И решили тогда, что поскольку он был благочестивый раб божий, ангелы вознесли его на небо.
У Камырхан полно было сыновей и дочерей, но рассказ наш пойдет об одной ее дочери - Халсе.
Халса была выдана за Ага Мухаммед-эфенди, брата всеми чтимого Абдуллы-эфенди, но рано овдовела, и хотя была женщина молодая и красивая, подобно Сакине из Курдобы, отказавшись от второго замужества, сама стала растить своих детей. "Молодец Халса, - согласно покачивая головами, хвалили ее гревшиеся на солнышке старики. - Дочь настоящего мужчины". И пока не подросли дети, соседи поддерживали вдову: вспахивали и засевали ее поле, помогали собирать урожай, молотили зерно...
Средний сын Халсы Абдулла рос смышленым и бойким, и дядя его Абдулла-эфенди посоветовал определить мальчика в русско-тюркскую школу, открывшуюся в восьми верстах от родного его Гюней Гюздека. И каждый день, и в буран, и в дождь, Абдулла отмахивал восемь верст туда, восемь обратно, учился прилежно и успешно закончил школу.
К тому времени муж его старшей сестры Абдулазиз открыл в Карабулаке магазин по продаже различных строительных материалов. Сам он с трудом мог нацарапать свое имя, ему требовался грамотный помощник, и он взял к себе Абдуллу. Абдулла говорил и писал по-русски, хозяин часто посылал его за товаром и в Харьков, и в Москву, и Абдулла, несмотря на молодость, прекрасно справлялся с делами. Года через четыре он стал компаньоном своего зятя, потом открыл собственный магазин, став его конкурентом, а потому заклятым врагом.
Но вернемся-ка мы к Байрам-беку. Прослужив какой-то срок в Шуше, он получил назначение - в Карабулак, приставом. Сына-гимназиста Байрам-бек определил на квартиру к приятелю почтмейстеру, а сам с женой и дочерью Ягут прибыл на место назначения.
Как только по берегам Аракса разнеслась весть, что Байрам, сын Сакины из Курдобы, поставлен приставом в Карабулаке, со всех сторон стали прибывать к нему аксакалы, чтоб приветствовать земляка на новой почетной должности. И, конечно, прибывали не с пустыми руками. Кто приводил коня, кто - верблюда, кто привозил ковер... А Байрам-бек отдавал все это брату своему Анвазу, который незамедлительно отправлял все добро к себе в Курдобу.
Свекровь хоть и недолюбливала Фатьму, в гости наведывалась нередко, и каждый раз возвращалась с богатыми подарками - все добро тоже шло Айвазу.
Фатьма пыталась роптать, напоминая мужу, что, кроме брата, у него есть еще сын и дочь, но Байрам-бек строго указал жене ее место: женщине в мужские дела встревать не положено. Фатьма промолчала, но в сердце у нее копилась и копилась злоба...
А Байрам-бек поступал так потому, что считал: нынешнее его положение обязывает Айваза иметь богатое кочевье; когда народ будет переселяться на эйлаги, их караван должен выглядеть не беднее других. Это будет только на пользу ему, Байраму. Вскоре положение Байрам-бека настолько упрочилось, что считаться с ним стали не меньше, чем с самим начальником. Главная причина была в том, что для гачаков, державших в страхе все побережье Аракса, Байрам-бек был своим, чуть ли не родственником, и отношение к нему было особое. Был такой случай. В уезд прибыл новый начальник Волков, и Волков этот очень скоро убедился, что считаются здесь только с приставом Байрам-беком, а его никто и в грош не ставил. И стал Волков придираться к приставу. Дошла о том весть до гачака Сулеймана, того самого, что ушел в леса подальше от царских начальников, славился беззаветной храбростью и не обижал бедных. Вроде Гачака Наби, только что жил в другое время.
