Евгений Опочинин - Рассказы
- На Божьем деле не выгадаешь, - неизменно повторял он всем, кому случалось указывать ему на чрезмерную тщательность работы. Единственно, на чем он зарабатывал значительно больше, были иконы или, вернее, картины "Страшного Суда", распространенныя в городе и округе среди богатого купечества. Величина изображения, множество фигур и сложность рисунка не позволяли назначать за такую картину обычную для Охапкина ничтожную плату, и в случае подобных заказов ему добровольно уплачивалось иногда по нескольку десятков рублей. Любопытно, что дьявола, изображение котораго в "геене" является принадлежностью "Страшного Суда", он называл им самим изобретенным словом "кульмас", а маленькия изображения злых духов ласкательно -"кульмасиками". Когда Сидорушку спрашивали, где он отыскал такое название, - он не без раздражения говорил:
- А по-вашему так и надо звать его, как он сам себя зовет? Небось, он слышит, тут и есть, только позови! Да христианину и не след сквернить уста свои именем врага рода человеческаго. То-то вот, беднячки! - заключал он свою речь любимым словцом.
Это словцо однажды едва не наделало Сидорушке серьезной беды. Как-то его убогую конурку на "Заструйке" посетил богач-миллионер, владелец паровой мельницы-крупчатки, недавно переселившийся с "низу". Он приехал заказать "семейную" икону с изображениями святых, тезоименных ему и членам его семьи.
- Ну, так как же? - закончил купец, передав подробности заказа.
Сколько же ты возьмешь? Не бойся, сказывай! - поощрил он иконописца, видя, что тот изумленно на него смотрит.
- Да ты что мне заказываешь-то? - спросил его, в свою очередь, Сидорушка. - Сибирку али сапоги? Беднячек ты, беднячек! Нешто в Божьем деле можно торговаться?..
- Какой же это я беднячек! - заорал, обидевшись, купец. - Скажи на милость, какой богач нашелся! Не ты ли меня богаче? Не даром в таких палатах живешь, - презрительно оглянулся он кругом.
Сидорушка пристально посмотрел на сердитаго заказчика своими "пониклыми" глазами, покачал головой и сказал спокойно:
- Э, да ты и вправду меня беднее! И не будет тебе иконы, не напишу... Долго еще неистовствовал купец, но иконописец его не слушал; он ушел в малую каморку рядом с мастерской и прилег на своем жестком ложе.
- Ну, погоди! - завершил, наконец, свои угрозы заказчик. - Не я буду, ежели у тебя вывеску не сымут. До губернатора дойду!
При этом последнем обещании, Сидорушка не вытерпел; он выглянул из каморки и с улыбкой проговорил:
- Ну, как же ты не беднячек? Ведь, я правду говорю... Вишь, губернатор теперь понадобился, а то полицместер, городской голова... Всех, стало, просить надо? А мне вот некого просить! Не богаче ли я тебя? Разсуди!..
Купец плюнул и выкатился вон. Однако, он не забыл своей угрозы, и следующую ночь иконописец провел "под шарами"^. Наутро его выпустили после серьезнаго внушения, которое, тем не менее, не оказало на него никакого действия: он попрежнему на каждом шагу пускал в ход свое любимое словцо.
Помимо периодических раздач заработка и описанных приемов оценки товара, на благосостояние Сидорушки пагубно влияло то, что и он, увы, подобно большинству мастеровых, время от времени "загуливал". Но едва ли на ком эти загулы сказывались так тяжко, как на нем: во-первых, он был необыкновенно "слаб" и едва не терял сознания с первых двух-трех рюмок, при чем всякий, кому только не лень, мог опивать и обирать его до последняго гроша; затем, на другой день после загула, он тяжко страдал и лежал пластом в своей каморке, стыдясь показаться людям. Отлежавшись, он шел в церковь, по его собственному выражению, - "источать покаянную слезу". Таков был порядок Сидорушкиного загула, и только проделав все это, он снова принимался за работу.
На этот раз на базаре Охапкин как-то необыкновенно скоро "променял" свои иконы. Он уже укладывал на салазки холщевый навес своего ларька, когда к нему подошел незнакомый и, очевидно, не "тутошний" купец в богатой лисьей шубе:
- Вы будете изограф? - спросил он иконописца.
Сидорушка ответил утвердительно, но сказал, что икон у него больше теперь нет.
- Все выменял православным, - пояснил он с улыбкой.
- Да мне не то надо-то, - сказал купец. - Мне-бы из древних, отеческих. Вот, ежели имеете, подошло бы...
Подумав с минуту, Сидорушка вспомнил, что летом вдобавок к плате за работу в одной из церквей в уезде ему дали несколько старинных икон.
- Есть и такия,- ответил он. - Только не знаю, подойдут ли, - не разумею я в древнем-то письме...
Поговорили и решили, что купец зайдет к "изографу" на квартиру, а через час приезжий покупатель в Сидорушкиной мастерской уже разсматривал одну за другой старинныя почерневшия иконы. Он быстро окидывал их взглядом и откладывал на столе, не удостоивая дальнейшаго внимания. Но вот он выложил перед собой большой образ и стал смотреть, не отрываясь: на светлом фоне, чудесно сохраненном временем, можно было различить множество мелких изображений. По краям, на месте оклада, еще просвечивали кое-где остатки стершейся серебряной басмы.
- Сколько? - отрывисто и как-будто с тревогой в тоне спросил купец, не отрывая глаз от иконы.
- Тысячу рублев! - выпалил свою обычную шутку Сидорушка, ожидая удивления покупателя, чтобы перейти к своему обычному наставлению.
Но покупатель не выразил никакого удивления, - он только поднял взгляд на иконописца и сказал совершенно спокойно:
- Тысячу будет многовато, а вот семь сотенных получай! - и полез в карман, доставая объемистый бумажник.
Впервые в жизни лукавый дух корысти заградил уста "беднячка". Как во сне, он взял из рук купца толстую пачку бумажек, как во сне, следил широко открытыми глазами за тем, как тот завертывал икону в пестрый ситцевый платок, как, наконец, проговорив: "Счастливо оставаться!", пошел к выходу и громко хлопнул дверью.
Первыя минуты по уходе покупателя Сидорушка оставался в каком-то столбняке, но затем опомнился и заметался по своей каморке.
- Батюшки! Что же мне делать-то? Куда теперь деваться? - повторял он, сжимая в руке деньги.
Он выбежал с ними на улицу, чтобы воротить купца, но того уже и след простыл; на крик Сидорушки никто не отозвался; к тому же было уже темно, и впереди нельзя было различить прохожих.
Вернувшись к себе, иконописец спрятал деньги в печурку, запер дверь и стал тяжело и скорбно думать... Только-что происшедший случай совершенно выбил его из колеи, и он не знал, что предпринять. Более же всего его мучила мысль, что он обобрал, почти ограбил человека, и на чем же? На святой иконе! Спал "беднячек" тревожно, всю ночь преследуемый одним страшным видением: огромный коричневый "кульмас" тихо, тихо подбирался к печурке и протягивал за деньгами длинную когтистую лапу... На этом моменте Сидорушка вскрикивал и просыпался.
Утром, взяв с собой деньги, он отправился по городу разыскивать купца; он побывал во всех лавках, на постоялых дворах, в трактирах, но нигде не нашел своего щедраго покупателя. Никто не мог даже сказать, кто он и откуда... Вечером "беднячка" видели поочередно во всех притонах голытьбы, - он был сильно навеселе и раздавал деньги направо и налево, выкрикивая заплетающимся языком:
- Гуляй, беднячки! Изводи их, проклятых! Деньги - первая пагуба человеку!..
Петров день
(Очерк)
"У мужика то и праздник, что Петров день", гласит старая народная поговорка.
Но это не совсем верно: если Петров день и является праздником крестьян-земледельцев, после котораго начинается страда летних работ - покос и жатва, то еще более это праздник наемных рабочих, гуляющих в этот день вовсю, и, наконец, охотников, для которых с этого срока законом разрешается охота на водоплавающую и болотную дичь. В этот день даже самый захудалый из русских "немвродов"^, владелец невообразимой "пищали" времен Очаковских", и пса, более похожаго на апокалипсическаго зверя, чем на охотничью собаку, и тот считает как бы своей обязанностью "открыть охоту". В самом деле, где же усидеть охотнику в этот день, когда он знает, что по озеркам заливных лугов "напрела" масса "утвы", что на "потныя" низины выбрались с выводками дупеля, что по болотинам гомозятся между кочек быстрокрылые бекасы, и что вся эта благодать отныне не запретный плод?!
Однако, чтобы не удариться в панегирик "благородной страсти", в которой, между прочим, благородства едва ли больше, чем во всякой другой, - разскажу, как проводится день свв. Петра и Павла охотниками и не-охотниками в нашей стороне, центром которой служит г.Рыбинск - один из оживленнейших пунктов всего Поволжья, в стороне, где река Шексна крутыми извилинами несет свою мутную воду между низменных берегов в Волгу.
Еще накануне, т.-е. 28 июня, начинается двоякое движение - по дороге и по р.Шексне: в городе и из города. Туда, т.-е. в город, идут по большим дорогам или так-называемым "трактам" из близких и самых отдаленных местностей уезда наемные работники и работницы, пастухи и пастушата, все народ чужедальний мологские, веские (т.-е. из Весьегонскаго уезда), бежецкие, череповецкие и даже вологжане. Идут они небольшими группами и целыми артелями, весело, с песнями, а иногда и с удалою пляской. Да и как им не радоваться! Хоть один-два дня полной свободы, отдыха от тяжкой, страдной работы... А там, в городе, в этой заманчивой "Рыбне", их ждут балаганы. Петровская ярмарка со всеми ея соблазнами и, что дороже всего, свидание с родными, выходящими на Петров день в Рыбинск нередко за 100-150 верст только для того, чтобы повидаться со своими.
