Олег Булатов - Рассказы
- Я тоже люблю тебя!
А первый лист не понял его. Ему казалось, что за простыми словами стоят примитивные чувства, и он сказал, что не верит второму. Тот пустился в обьяснения, начал говорить еще и еще, старался сказать о своей любви все красивее и красивее, но тут налетел ветер, и сорвал оба листа с ветки. Он разметал их в разные стороны, и они так и не смогли понять, что такое любовь...
Олег Булатов, 1996 год
ШИЗОФРЕНИЯ
Серый дождь вел за окном свою надоедливую, слякотную жизнь. Природа медленно умирала как тяжело больной человек, и, цепляясь грязножелтыми, в красных язвенных пятнах, лиственными руками за ветки деревьев, медленно оседала на волглую землю. Непросыхающие стены домов с грязными, неряшливыми швами уныло заглядывали Ей в глаза своими похотно-любопытными окнами. Это была Осень.
Боже, почему ты разделил год на четыре части? Зачем эти переходы от лета к зиме и обратно? Зачем нужны эти проклятые осень и весна, давящие душу и рвущие ее на части своей чудовищной сутью, сутью змеи, меняющей свою кожу?
В такое время Ей становится то страшно, то Ее охватывает беспричинная, всесокрушающая злоба, то апатия. Но самое страшное - тоска. Жуткая, беспричинная, глубокая и беспросветная, как ночь на кладбище. Этой тоске нет конца, она как вампир, сосущий соки из Нее, опустошающий Ее душу. Единственное спасение тогда - карандаш, листы белой, как больничные халаты, мелованной бумаги и тушь. Все, все - и злоба, и апатия, и страх, и, что самое лучшее, тоска, легко и просто сбрасываются туда - в пучины белой страны, и выступают на ее поверхности черными фигурами. Тогда становится легче, правда ненадолго, но легче.
Вот оно опять. Тоскливо, тоскливо до боли, до слез в иссохших глазах, до спазма в груди - тоскливо до смерти. Быстрее, быстрее, пока измученное тело не забьется в судорогах, к столу. К бумаге, к белому прямоугольному лекарству.
Последняя мысль: как хорошо, что здесь постоянно дают новую бумагу!
* * *
Доктор посмотрел на посетителя строго и в то же время снисходительно.
- Господи, пятый рисунок! И все за десять минут! Поразительно...Пробормотал, посмотрев растерянными глазами на Доктора, посетитель. - И так каждый день? неужели она не устает?
Доктор еще раз посмотрел в смотровое окошечко на двери с номером 15 и взяв посетителя за локоток, повел его по коридору.
- Она рисует каждый день осенью и весной, во время циклов обострения шизофрении. Естественно, она устает, но припадки, случающиеся с ней, если она не рисует, истощают ее намного больше. Ее уже невозможно вернуть к нормальному состоянию, к тому же болезнь продолжает прогрессировать. Мы держим ее на нейролептиках, давая их лошадиными дозами, но это очень мало помогает. С такой нервной нагрузкой ей остался год до слабоумия, не больше.
- Но Доктор, вы понимаете, она гениальна! Вы должны вылечить ее. Я сам, как вы знаете, неплохой художник, я достаточно компетентен, чтобы сказать - ее рисунки превосходят все когда либо виденное мной! Они настолько мастерски выполнены, в них заложены такие великолепные идеи, что их можно поставить в ряд с произведениями таких мастеров, как Дали, Гойя, Гоген...
- Дорогой мой, смею уверить вас, в нормальном состоянии она будет не более гениальна в живописи, чем я. Она начала рисовать с первыми приступами шизофрении, и закончит рисовать с последним таким приступом. Ее гениальность заключается в ее болезни, шизофрения пробудила в ней способность к живописи, и шизофрения стоит за каждым ее рисунком. Теперь они стояли перед дверями лифта, и Доктор старательно поглядывал на часы, всем своим видом намекая, что ему пора, но Художник никак не мог уйти.
- Выходит, ее болезнь - гениальность?
- Я бы сказал иначе: ее гениальность - болезнь. И эта болезнь сконцентрирована в каждом ее рисунке. Она сбрасывает излишнее нервное напряжение на бумагу, высвобождая в рисунок свою нервную энергию, которая иначе привела бы ее к припадку. Для нее Это - просто способ борьбы с проявлениями болезни. Чтобы это понять, достаточно посмотреть на ее работы - они настолько наыщены шизофренией, что можно сказать: эти рисунки - переложенный на бумагу алгоритм нервного расстройства. Да, кстати, я думаю, вы изучали ее рисунки довольно долго?
- Да, я примерно по полчаса изучал каждый.
- Вы, вероятно, почувствовали после этого себя не в своей тарелке?
- Д-да, доктор, у меня было ощущение, как будто я стал воспринимать иир по-другому. Минут через сорок это прошло. А что это было?
- Это был, если можно так выразиться, отзвук болезни автора в вашей голове. Алгоритм нервного расстройства, заключенный в ее работах, настолько совершенен и реалистичен, что если человек рассматривает их долго и при этом обладает неустойчивой нервной системой, то у него есть довольно много шансов стать сначала шизоидом, а потом и шизофреником. Это, конечно, только теория, на практике мы еще не сталкивались с такими случаями, но все возможно.
- Доктор, вы знаете, у меня к вам просьба. Один мой друг, писатель, очень хочет познакомиться с вашей пациенткой. Можно ли это устроить?
- Нет мой друг, зто абсолютно невозможно. Мы и так нарушили порядок, позволив вам зто посещение. Вы же все понимаете. Это психическая лечебница особого режима и всякие посещения здесь запрещены. Так что о вашем друге не может быть и речи. Сюда можно попасть, хе-хе, лишь очень серьезно заболев. Да, кстати, ие забудьте вернуть нам рисунки...
* * *
Она изможденно откинулась на спинку стула. Напряжение медленно отступало, оставляя в Ней чувство опустошения. На ослепительно белом листе просыхала тушь, знаменуя появление еще одной застывшей части черно-белой жизни. Той жизни, куда ушла вся тоска и боль, незаметно растворившись в двуцветных силуэтах людей. Мир, вид на который открывался в окно рисунка, был сложнее и умнее того, в котором жила Она.
Чувствовалось, что в том мире тоска, боль и апатия не имеют того значения и той сути, которую они имели здесь, в зтой комнате с белой жепезной кроватью и обитыми мягким материалом стенами. Ей хотелось туда. Туда, в те черно-белые просторы Ее страны. Ей хотелось бродить по тем полям, хотелось плавать в тех морях и разговаривать с теми людьми.
Хотелось, но это было невозможно.
Она рассеянно посмотрела на стол, заваленный рисунками, на стены, на потолок и улыбнулась. Все было хорошо. Тоска отступала. Но что-то мешало ей уйти совсем. Что-то противное, мокрое и шуршащее. Она посмотрела за окно. Там, пропитывая землю влагой, шел Дождь. Он тупо бился в окно, пытаясь проникнуть и сюда, в Ее комнату. Он стучался и шуршал, шуршал, ШУРШАЛ! Нет! У Нее сейчас лопнут барабанные перепонки от этого шуршания.
Она резко выпрямилась на стуле и схватила карандаш. Подумала и отбросила карандаш, схватив сразу перо и окунув его в баночку с тушью. Рисовать! Рисовать ТОТ мир. Быстрее!
Практически бездумно она начала рисовать. Скорее! Сбросить Туда дождь, тоску, боль...И тут ей пришло в голову, что можно все сделать наоборот: тоску, дождь, боль - оставить здесь, а самой попасть Туда, в тот мир.
Надо только оставить там для себя место!
Рисунок был уже почти готов - поле где-то недалеко за городом, и дорога, уходящая вдаль. В пейзаже было только одно белое пятно - женский силузт...
* * *
Доктор был поднят с кушетки в ординаторской, куда он прилег вздремнуть, влетевшим в комнату санитаром. Санитар сообщил, что палата под номером 15 пуста.
- Вы что, пьяны, друг мой?
Доктор быстро шел по клинике. Пустой коридор, длинный ряд ламп "дневного" света, белая дверь с смотровым окошком. Доктор, проклиная косоглазого санитара, заглянул в окошко. Стол, заваленный рисунками, стены, потопок, белая кровать, привинченная к полу, окно, и никого. Тушь разлита по белому стулу, перо лежит на полу. И ни души.
Непослушные руки набирают код на замке, дверь открывается. Последняя надежда исчезает. Побег. Непонятно каким образом, но побег. Быстрая проверка: окно, замок на двери, стены, даже вентиляционная решетка. Все цело, но больной нет. Палата 15 свободна. На столе рисунок - поле, дорога, и молодая женщина бредет куда-то... Тушь еще не просохла. Непонятно...
- Оставайтесь здесь. Я пойду, напишу обьяснительную. Если что-то смогу обьяснить. Сообщите на вахту, пусть проверят всю клинику. Она должна быть где-то здесь...
Опять коридор, опять лампы. Усталость, слабость и растерянность, такая непозволительная для врача. Доктор в раздумьи остановился у двери в ординаторскую.
Подошла сестра. Стоит, чего-то ждет. Не решается заговорить.
- Что вам?
- В приемный покой поступил новый пациент. Из диспансера. 0ни там поставили ему шизофрению, бред преследования. Похоже, на этот раз они не ошибпись. - Замечательно... Вот и 15 освободилась, похоже... А кто такой?
- Художник иакой-то. Все о черно-белом мире что-то говорит. Дорисовался, бедолага...
За окном шел дождь, и холодные капли падали на опадающую листву старых кленов...
