Игнатий Потапенко - Тайна
Защитник подал ему воды и, взглянув на старика, был поражен бледностью его лица. Старик глотнул воды и продолжал ослабевшим голосом:
— Я сказал ему, что мне все известно… А он мне ответил с ядовитой улыбкой: «А, вам уже нажаловались». Я спросил его: «Ты не отрицаешь, что эта девушка стала матерью от тебя». Он ответил: «По всей вероятности!» Я сказал: «Ты говорил ей, что женишься на ней, когда кончишь курс?» Он ответил: «В таких случаях всегда говорят это!» Я сказал: «Если ты честный человек, ты должен сейчас же обвенчаться с нею! Я выхлопочу тебе разрешение у попечителя…» Он пожал плечами и ответил: «Неужели вы хотите, чтоб я из-за какой-нибудь глупости, из-за мимолетного увлечения испортил всю мою карьеру?» После этого у меня еще хватило силы сказать: «Я хочу только, чтоб ты не был подлецом!» Он ответил, слушайте, что он ответил: «Ах, папа! Вы дожили до старости и не знаете, что в жизни ничего нельзя добиться, если будешь всегда поступать честно»… Он сказал это… Этим он отрезал себя от меня… Я помню только, что я весь превратился в негодование. Я не знаю, что я с ним сделал, как в руке моей очутился нож, падала ли тарелка, кричал ли он… Но у меня осталось смутное воспоминание или — лучше сказать — чувство… что я хотел задушить его… Вот как было дело… Это все!
Последние слова он произнес совсем ослабевшим голосом, почти шепотом, и опустился на скамейку. В зале тихо раздавались всхлипывания жены подсудимого. Дочь его закрыла платком глаза. Николай Холодов сидел на своем месте с раскрасневшимся лицом и нервно пощипывал бородку. Прокурор пожелал сделать дополнительный допрос свидетелю Николаю Холодову. Молодой человек опять вышел на средину и разгоряченными глазами смотрел в упор на председателя, очевидно, боясь, как бы не встретиться с взглядом отца.
— Вы, свидетель, не отрицаете того, что рассказал здесь подсудимый?
— Я не отрицаю факта… Но…
Старик заволновался и задвигался на месте. Он нервно вытянул шею вперед и с страшным напряжением прислушивался.
— Но… факту дано одностороннее и превратное толкование!..
Эти слова как бы обожгли старика. Он быстро вскочил с места, и как-то запинаясь, прокричал:
— Еще слово… еще одно слово!..
— Говорите! — сказал председатель.
— Я только жалею… Я об одном жалею.
Он остановился и тяжело дышал.
— О чем вы жалеете? Договаривайте, подсудимый!
— Я жалею, что тогда… что не… не убил этого негодяя!..
Он тяжело опустился на место, склонив голову на спинку адвокатской скамьи и, весь вздрагивая, глухо зарыдал. Николай Холодов повернулся и преувеличенно-твердыми шагами вышел из залы.
Публика почти не слушала заключений двух экспертов. Прокурор говорил вяло, холодно и как-то формально доказывая, что старик еще до обеда задумал убийство. Защитник развивал мысль, что как бы мы ни преклонялись перед высокими принципами чести, но в нормальном состоянии родительская любовь должна взять верх над гражданским негодованием, и отсюда делал вывод, что подсудимый действовал в состоянии умоисступления. Присяжные согласились с ним, и старик Холодов был отпущен на свободу. Когда он, шатающийся и бледный, выходил из залы, а за ним следовали плачущие жена и дочь, публика думала о юноше, который час тому назад вышел отсюда. Как-то они теперь встретятся дома и каковы будут их дальнейшие отношения?
1892 [1]
Примечания
1
Впервые — «Артист», 1892, № 4. Печатается по тексту: И. Н. Потапенко. Повести и рассказы. Изд. Ф. Павленкова, т. 5.
