Мехти Гусейн - Апшерон
По мере того как всадник приближался, все яснее было видно, какую везет он добычу.
- Да, тетя, это джейран, - уверенно сказал Джамиль.
- Уж я - то знаю своего сына! Он ничего не боится.
Гнедая кобыла легко взяла подъем и рысью пошла по улице. Из всех дворов нижней части деревни выскочили злые псы и с громким лаем кинулись на всадника. Быстро перебросив джейрана через плечо, Таир встал во весь рост на седло и пустил коня вскачь.
- Гляди, что делает, озорник! - сказала Гюльсенем, явно охваченная тревогой за сына. - Сорвется с седла, собаки и куска от него не оставят.
Промчавшись галопом по улице, Таир скрылся за поворотом.
- Какой джигит! - с гордостью за друга заметил Джамиль. - Впрочем, джейран, наверное, маленький.
Иначе Таир не устоял бы с ним на седле.
- Эх, чего он только не вытворяет! Право, я была бы спокойнее, если бы он уехал с тобой.
Гнедая кобыла галопом пронеслась мимо забора соседнего двора и, вмиг очутившись перед террасой, остановилась как вкопанная.
- А!.. Джамиль! Здорово, дружище! Прославленному герою нефтяных промыслов от бесстрашного сына колхозной деревни привет! - шумно и торжественно поздоровался Таир со своим другом и спрыгнул на землю.
Он поставил спутанного длинной веревкой джейраненка на тоненькие ножки, заткнул конец веревки за пояс и, широко раскрыв объятия, прижал друга к груди.
- Добро пожаловать, Джамиль! Шашлык из моей добычи - угощение дорогому гостю!
Таир потянул джейрана за веревку и привязал его к столбику террасы.
Маленькое животное пугливо озиралось по сторонам; коричневые с поволокой глаза его были широко раскрыты; при малейшем прикосновении по его телу пробегала дрожь.
Видя, что Таир и в самом деле хочет зарезать джейраненка, Джамиль запротестовал. Вступилась и мать:
- Не надо. Совсем еще крошка! Да и какой в нем вкус?
Но Таир не хотел слушать ни друга, ни мать. Разыскав где-то брусок, он вынул из кармана большой складной нож и начал точить широкое лезвие. Между делом он говорил:
- Ты только посмотри, мать, гость-то у меня какой! Нет, нет, обязательно зарежу джейрана!
- Ты, мой дорогой, действительно очень упрям, - сказал Джамиль. - Если ты собираешься резать его только ради того, чтобы угостить меня, то я не согласен, благодарю. Ты только взгляни на беднягу!..
Перебирая тоненькими ножками и вытянув шейку, маленький джейранчик втягивал ноздрями воздух. Глаза его выражали страх и тоску. Таир сжалился наконец.
- Ладно, будь по-вашему! - согласился он, отбросил брусок в сторону и, сложив нож, сунул его в карман. Затем подошел к столу и сел рядом с Джамилем. - Ну, рассказывай, друг, как там у вас в Баку. Когда получишь звание Героя?
- Это не от меня зависит...
- Все, брат, зависит от самого человека! - перебил Таир, резко взмахнув рукой. - По правде говоря, и меня здорово тянет в Баку. Хочу стать героем нефти. Я уже кое-что читал о морском бурении. Ты ведь в море, на буровой работаешь? Как там, не трудно? Я справился бы?
- Да первое время нелегко было. А теперь я просто не знаю, как можно работать еще где-нибудь. Морское бурение, брат, - это совсем особый мир!
- А меня возьмут туда? - нетерпеливо спросил Таир.
- Почему же нет? У нас особенно ценят тех, кто идет на буровую с такой охотой.
- Значит, решено. Я еду, Джамиль! - заявил Таир. На другом конце террасы тетушка Гюльсенем хлопотала у очага, собираясь готовить обед. Она обернулась и сердито посмотрела на сына. Ее взгляд не ускользнул от друзей. "Пожалуй, не отпустит", - подумали оба.
- Чем ты так недовольна, тетя? - спросил Джамиль.
- Героем стать можно и здесь, - спокойно ответила Гюльсенем и обратилась к сыну: - А с таким характером, как у тебя, поезжай хоть на край света, все равно проку не будет.
Таир был задет за живое. Не в силах скрыть досаду, он резко сказал:
- А что я сделал плохого, мать?
- Ты еще спрашиваешь! Задира ты, вот что! Того щиплешь, этого задеваешь. Председатель на тебя сердит, бригадир недоволен...
- Дал бы мне председатель коня, если бы это было действительно так?
- Не твоя в том заслуга! Дает из уважения к памяти твоего отца... сердито проговорила Гюльсенем и, опустившись на корточки, стала раздувать огонь в очаге.
Таир ударил ладонями по коленям:
- Клянусь честью, от этой женщины мне не будет житья! Только и слышишь от нее: "Брось задирать людей, не наживай врагов!" А дело-то - сущие пустяки. Ну, спел я там в клубе частушки, поддел слегка председателя и бригадира... Так ведь это же самая безобидная критика!
- А за что ты их критиковал-то? - заинтересовался Джамиль.
- Ну, посуди сам. На днях было у нас комсомольское собрание. Я выступил и сказал, что из всех деревень молодежь едет на нефтяные промысла. Почему бы и нам не двинуться в Баку! Чем мы хуже других? Узнав об этом председатель примчался вот сюда, к нам домой. И давай! Почему, - говорит, - ты разгоняешь мои кадры? Ты что, мне враг или кто? Я ему спокойно так говорю: "Послушай, дядюшка Мурад, а разве нефть - не наше дело? Чужое? Ведь за время войны не мало рабочих ушло на фронт. Если не мы, так кто же будет помогать Баку?" Ну, поспорили мы, а потом об этом споре я спел в клубе частушки. Скажи, Джамиль, в чем я неправ?
- Конечно, ты прав, - одобрил Джамиль поведение своего друга. Нефтяные промысла сейчас очень нуждаются в рабочих руках.
Гюльсенем была на стороне председателя.
- Рабочие руки нужны и в колхозе, - возразила она. - Если Баку дает нефть, то мы даем мясо, молоко, масло...
- Послушай, мать! - прервал ее Таир. - Мяса и молока не меньше будет и без меня. Возьмем хотя бы твою работу. Одна такая доярка, как ты, справится с коровами всего нашего колхоза. А косить траву найдутся люди.
Короче говоря, я еду - и все!
После этого разговора Таир ежедневно встречался с Джамилем и не мог наслушаться его рассказов о Баку.
Из попыток Гюльсенем отговорить сына ничего не вышло. Через две недели вместе с Джамилем Таир отправился в путь.
3
В маленькой комнате общежития для молодых рабочих Джамиль и Таир спали на одной кровати "валетом". С вокзала они приехали уже ночью и, стараясь не разбудить спящих товарищей, разделись при свете, падавшем в окно от уличного фонаря, тихонько улеглись и быстро заснули.
Рано утром, проснувшись, молодые обитатели комнаты заметили рядом с Джамилем незнакомого парня и заинтересовались "новеньким". Таир, смуглый, с красноватым от загара лицом и зачесанными назад черными жесткими волосами, с тонкими, резко очерченными губами и темным пушком под прямым носом, крепко спал, скрестив на груди руки.
Ребята посматривали то на приятеля Джамиля, то на переметную сумку, которая лежала на подоконнике. В этой туго набитой и плотно зашнурованной с обеих сторон сумке могла быть и ореховая халва, и фасали - тонкие слоеные лепешки, и жареное на углях мясо молодого барашка. Молодые нефтяники жили дружно и не раз лакомились гостинцами, которые присылала Джамилю мать из деревни.
Рядом с койкой Джамиля лежал толстый, невысокого роста парень, который больше глядел на сумку, нежели на Таира. Все знали, что этот парень большой охотник поесть. Раньше других отправлялся он в буфет и позже всех выходил оттуда. Иной раз, вернувшись поздно в общежитие, когда буфет уже был закрыт, он принимался шарить по тумбочкам. А если и здесь не находил ничего съестного, с огорченным видом ложился на койку и долго ворочался с боку на бок, вздыхая и охая. Первое время товарищи потешались над его аппетитом.
Смеясь и как бы оправдываясь, он говорил:
- В детстве, когда я отказывался есть, мать так колотила меня за это, братцы, что я, наконец, покорился, привык... Ну, а теперь готов проглотить все, что попадется в руки и что окажется мягче камня. У меня, друзья, такое правило: если в моей тумбочке найдешь съестное, бери и ешь. Зато, если я у вас найду, тоже возьму, не постесняюсь.
Джамиль любил этого парня. Шутя, он дал ему прозвище "Пузан". А звали его Самандар - именем сказочной птицы, живущей в огне.
Однажды Джамиль купил несколько новых книг и принес в общежитие. Самандар с изумлением уставился на него.
- Послушай, душа моя, и не жалко тебе бросать деньги на ветер? спросил он. - Разве мало книг в библиотеке?
Джамиль только рассмеялся в ответ и аккуратно разложил книги на подоконнике. С того дня книги стали занимать все больше и больше места в их маленькой комнате.
Самандар был не охотник до чтения, он не переставал думать о еде даже тогда, когда ему приходилось держать в руках книгу. Поэтому-то, вероятно, и сейчас его внимание было приковано к сумке, лежавшей на подоконнике, и он смотрел на нее с таким вожделением, с каким кот смотрит на еще не пойманную мышь.
Проглотив обильно выступившую слюну, он отвернулся к товарищу и прошептал:
- Я заглянул бы в эту сумку, да боюсь, что она принадлежит не Джамилю. Пожалуй, осрамишься перед этим парнем.
- Неудобно, конечно. Пошли лучше умываться. К тому времени и Джамиль проснется.
