Александр Грин - Слон и Моська
Горячий пар валил уже из кухни, расстилаясь клубами под потолком. В дымном, насыщенном кухонными испарениями воздухе мелькали белые рубахи, желтые деревянные чашки, носился раздражающий голодного человека запах гороха и пригорелой гречневой каши. Пища бралась повзводно, одна громадная чашка - "бак" - обслуживала восемь - одиннадцать человек. Стояло настоящее столпотворение; в отворенную двер кухни было видно, как повар с засученными рукавами взгромоздившись на край котла, длинным черпаком безостановочно поливал в подставляемые со всех сторон чашки мутный жидкий горох.
Моська в числе других усердно работал челюстями вставая каждый раз, когда нужно было зачерпнуть, ибо он сидел с краю стола. Шел довольно оживленный раз говор на злободневные темы, и главным образом о распространившемся в последнее время слухе, что скоро будет назначен новый ротный командир специально для того, чтобы "подтянуть" распущенных солдат и сделать роту "образцовой". Про личность предполагаемого ротного командира ходили самые фантастические рассказы...
- Эхма! - говорил один солдат, торопливо жуя черный, как смола, хлеб.И не сидится же ихнему брату... Вот, к слову сказать: служим мы в этом треклятом месте - кажись, какой черт здесь узнает, как служба? Хорошо ли, плохо ли идет? А поди ж ты: сичас это пущают тилиграмм - и гляди, через месяц али два беспременно какого-нибудь хахаля пришлют... А чему - не все одно? Нашу роту как ни правь, а знай пословицу: "Горбатого могила исправит". Да и то сказать, какого нам рожна еще нужно, когда у нас вон этакие гренадеры служат! - Солдат скосил глаза на Моську и подмигнул компании.Отдай все, да и мало! Уж наверно начальство так порешило: "А что-де, мол, у нас в первой роте офицер-то хуже Моськи? Никак, мол, этого сраму допустить невозможно... Пришел, значит, ему под пару, для кумпании..."
Взрыв хохота был ответом на выходку солдата. Ободренный успехом, тот не спеша обтер усы, заправил в рот новую ложку гороха и продолжал:
- Вот приедет новый-то: "А что,- скажет,- где у вас этот самый Моська-то? Я, мол, таких солдат очинно уважаю, потому я сам ему сродни, племянником довожусь... Наградить,- скажет,- Моську за храбрость и сметку по голому пузу пузырем с горохом!.."
- Ха-ха-ха! - покатывались солдаты.- Ну и Козлов! Вот уж, братцы мои!..
Моське стало грустно. Он знал, что солдаты смеются над ним без всякого злого умысла, но быть постоянной мишенью для шуток и насмешек ему было обидно. Он встал, обтер ложку и сказал:
- Ну и набил же я свой барабан! Ажно расперло!
- Смотри не открой стрельбу! - сострил кто-то, но Моська не обратил на это внимание.
- Скальте, скальте зубы, ребята,- сказал он.- А вот ежели дивствительно пришлют нового-то, да протчим не в пример со строгостями еще пуще... Вот тогда не больно смеяться будешь...
- А потому же и смеемся, что опосля не до смеху будет! - сказал кто-то.- Этот, что к нам будет, новый-то, сказывают...- Солдат оглянулся и вполголоса докончил: - Новый-то, сказывают... убивец!
Со всех сторон посыпались восклицания:
- Пошел ты!
- Чего зря мелешь!
- Какой такой убивец?
- А вот убивец - поди ж ты! Я сперва и сам этому-то не ахти как верил, так, болтали как-то... А намедни мне батальонного командира повар сказывал... Он в офицерском собрании ейной жене, батальонного-то, на именины обед готовил, ну и промежду офицеров, значит, разговоры об этом самом ротном и были... А повар-то, значит, и подслушай!..
- Ну! Ну! - послышались любопытные возгласы. Рассказчик перевел дух, откусил кусок хлеба и продолжал:
- Сам-то он, ротный-то этот, из немцев... А служил он перво-наперво в западном краю, в Польше...
- Ну, жуй скорее!..
- Ну и говорит же, ребята, как нищего за нос тащит!..
- Ну... И служил он, значит, в Польше; уж в каком там полку запамятовал... А в Польше у мужиков с помещиками тяжба давнишняя идет... Из-за земли, ну вот как у нас... Ну, ждали, ждали мужики - видят, никаких пользительных манихвестов нет, а от тех манихвестов, что выходят,- одно огорчение... А теснота большая - хоть с голоду помирай... Да окромя того, тамошнее начальство совсем озверело, значит, тянет с мужиков последнюю копейку - прямо беда... Бьют, в холодную сажают... Ну, значит, терпели, терпели мужики - как ни кинь, все клин! Ни от бога, ни от начальства никакой помощи нет, а одно разорение только...
- Это мы и без тебя знаем!
- Каку новость сказал!
- А ты, брат, короче сказывай! Вишь, кашу несут!
- Н-ну... Терпели, терпели, значит, да возьми и выйди из всякого то есть терпения и повиновения... "Долго ли, говорят, мучиться будем?" Взяли да и пошли на помещиков... Земля, говорят, божья, а мы-де той земли прямые хозяева, потому кто на ней не работает, тому и владеть ей закону нет..." Н-ну... Пошли, экономии сожгли, амбары, риги, хлевы, лес - все дочиста разорили, а хлеб себе увезли - год-от был неурожайный...
- Тэ-э-эк!
- Т-э-к! Ну... выслали, значит, супротив них батальон пехоты. А в первой роте того батальона и был, значит, энтот самый ротный... Приходит на село, согнали мужиков... "Так и так, говорит, сказывайте, сукины дети, где хлеб?" Ну, те, известно, молчат... Тут выходит энтот ротный и подает команду: "Пли!" - стреляй то ись по крестьянам. А только ен, значит, сказал: "Пли!" - как вся рота, как один человек, взяла "к ноге!"... Увидел ен это аж побледнел и затрясся весь... Одначе только зубами заскрипел - снова командует: "Прямо по толпе пальба ротою - рота, пли!" Хучь бы што! Стоят, молчат, ружья к ноге... И сделался тут, братцы мои, самый энтот ротный вроде как мертвец...
Все затаили дыхание... Ложки, протянутые за кашей, застыли в воздухе.
- Ударил ногой о землю и говорит: "Ежели сейчас не будет послушания, всем плохо будет!" Н-ничего!.. Отошел он на правый фланг, опять командует: "Так-то, так и так, рота, пли!" Куда тебе... Никто и не поше-велился. "Ну, грит, с вами, стало быть, иначе нужно разговаривать! Налево кругом марш! В казармы!.."
Приходят в казармы... Пообедали, значит, вроде вот как мы теперь... Дело к вечеру... И приходит, братцы мои, на поверку энтот самый ротный... Пьяный-распьяный, пьянее вина... Вошел дневальный к нему с рапортом: "Ваше благородие, в первой роте такого-то батальона..." А он на него: "Пшел прочь, мерзавец, пока жив! - Кричит: - Построиться!" Построились... Вынимает он левольверт, подходит к правофланговому... Ты, грит, какое такое полное право имеешь моих приказаний ослушаться? Сказывай, кто у вас в роте ичинщик и бунтовщик, а то вот тебе смерть!.." - "Не могу, грит, знать, ваше благородие!" Поставил он ему на висок левольверт - раз! - наповал... Даже не пик-нул... Кровища тут побежала... Подходит к следующему. "А ну, грит, сказывай, кто у вас в роте солдат смущает?" А тот, значит, стоит белый как бумага, однако насупротив ему отвечает: "Не могу знать, ваше благородие, а только что никто нас не смущает..."
Наставил он ему левольверт к самому сердцу - раз! Повалился тот возле первого... А ротный, значит, опять курок взвел, подходит к третьему. "А ну, грит, сказывай, кто у вас в роте первый смутьян и зачинщик?"
А солдат - тот, к которому ротный подошел, видит - дело плохо: зверь стал офицер, всю роту перебьет... И говорит он ему, ротному, значит: "Я, ваше благородие, есть первый смутьян и зачинщик!" - "Врешь, грит, ты!" "Никак нет, ваше благородие!" - "А вот, грит, как?! Когда так... Фельдфебель, взять его, мерзавца, на гауптвахту!"
Посадили солдата в карцер, мертвых похоронили... Сидит он месяц, другой и третий, и выходит ему решение суда: в ссылку, на вечное поселение в сибирские края...
Рассказчик умолк и потянулся к чашке с кашей. Наступило молчание. Кто-то громко вздохнул. Моська утер невольную слезу и перекрестился.
- Чего крестишься! Али кашу приступом взять хочешь? - засмеялся Козлов.
Но на шутку его никто не обратил внимания. Все ели некоторое время молча.
- Ну, уж, ей-богу, братцы, и дурак этот самый солдат! - заявил Моська.
- Какой солдат?
- Как дурак?
- Сам ты дурак!
- Человек, значит, себя не пощадил, а он его дураком обзывает!
- А вот и дурак... Ну уж, пришлось бы, к примеру, мне, никогда бы я на себя напраслину взводить не стал.
- Мели, Емеля: твоя неделя! Ну а что бы ты сделал?
- Што? - Моська остановился с поднятой ложкой, и лицо его осклабилось широкой улыбкой.- Ты говоришь - што?
- Ну да, што?
- Што?
- Ну?
- Што?! А вот взял бы его, лешего, под микитки, скрутил бы ему лопатки, да так бы его унавозил, что - ах ты ну!..
- Ха-ха-ха! Ну и Моська!
- Ай да Аника-воин!
- Ой, уморил!
- Ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Солдаты развеселились. Моська, неожиданно сделавшийся опять центром насмешек и прибауток, поспешил снова облизать свою ложку и вылезть из-за стола. Обед кончился. Солдаты крестились и выходили из столовой.
- Однако ты, Моська, держи язык за зубами,-заметил один солдат.- По глупости мелешь, а смотри... Всякий народ есть!..
А глядя на фигуру и комплекцию Моськи, нельзя было не согласиться с тем, что этот дюжий и неуклюжий мужик способен так "унавозить" и "разуважить", что тошно станет...
