Владимир Сорокин - Поездка за город
- Что, ссышь, котенок? - Виктор легонько тюкнул его пряжкой по спине.
Парень поднял бледное лицо. Виктор помедлил минуту и ударил его ногой в живот. Парень захрипел. Виктор склонился над ним и нанес ему страшный удар в основание шеи. Парень беззвучно повалился на дорогу.
Виктор схватил его за руки, раскрутил и зашвырнул в кусты:
- Вот и вся история...
Отдышавшись, он поднял широкий солдатский ремень с желтой бляхой и, похлестывая им по влажным веткам, пошел по дороге.
Впереди, за кустами виднелось поле.
Виктор остановился, потер затылок:
- Шишку набили, обормоты...
Потом повернулся и неторопливо побежал через поле, шурша мокрым от росы овсом.
Брюки его быстро намокли, пряжка болтающегося в руке ремня посверкивала в темноте.
Поле пошло под уклон и вскоре Виктор спустился в широкий и длинный овраг. Здесь было совсем темно и сыро. Где-то журчал ручей.
Раздвигая переросшую траву, Виктор нашел ручей, зачерпнул рукой темную воду и сполоснул лицо.
Ручей был узкий, полузасохший. От воды пахло прелью.
Виктор перепрыгнул через него, выбрался из оврага и снова пошел по полю, на этот раз ничем не засеянному.
Из-под ног его выпорхнула перепелка, попискивая, полетела прочь.
Виктор махнул ей вслед ремнем.
Поле пересекала дорога.
Он огляделся:
- Ну вот. Кажется наша... ага...
Дорога шла через знакомые кусты.
Виктор пошел по ней.
Вскоре поле кончилось и лес встал вокруг. Было черно, сыро и прохладно. Деревья стояли словно декорации - неподвижно.
В черных проемах меж ветвями посверкивали звезды.
Виктор нашел тропинку, перешагнул поваленное дерево.
Где-то наверху сорвалась с ветки птица, вяло захлопала тяжелыми крыльями.
Сквозь листву мелькнул свет.
Виктор прошел по тропинке, перепрыгнул лужу, раздвинул орешину: посреди лужайки стояла "волга", в кабине горел свет и Степченко что-то со смехом рассказывал шоферу.
Виктор подошел сзади, постучал по крышке:
- Можно к вам?
- Ааааа! Герой вечера! Илья Муромец! - Степченко вылез, обнял Виктора. - Ну, молчу! Один в поле воин! Не ожидал! Нашел дорогу? Все в порядке? Цел? Не поранили?
- Да нет вроде...
- Ты лесом возвращался? Полем? А может через Бобринское?
- Дорогой.
- Ну, молодец! Молодец! А это что - ремень? Что - трофей боевой? Ух... тяжелый, бля... башку проломить ничего не стоит... Видел я, как ты начал, как дуру эту поддел. Как кодла на тебя ломанулась - испугался даже, подбежал поближе, думаю - втопчут козлы Витьку в землю! Да куда мне! Махнул парень через забор! А эти мудаки, - он заглянул в кабину, - за ним! За ним, бля! Ну, молодец!
Степченко потянул его в кабину:
- Давай, полезай сюда.
Виктор влез и сел рядом с ним. Степченко, улыбаясь, разглядывал его:
- Ну, молодец парень, молодец, Первый выезд, а так сработал... Постой, постой, что это...
Он повернул голову Виктора к свету. На левом виске краснела ссадина.
- Ну, это в кустах, наверно...
- И рубашка порвана, вон, смотри... - Степченко потрогал разорванный рукав и присвистнул, посмотрев на спину Виктора. - Ни хуя себе! Во, полоса какая. Чем это они тебя? Колом что ли?
- Да, наверно... но это пустяки...
Шофер тоже посмотрел, перегнувшись через сиденье.
Степченко рассмеялся:
- Ну, ладно, это не в счет. Я-то после того, как они за тобой ломанулись, сюда пошел, ничего не видел. Ну, откровенно скажи - скольких угробил? Десять? Двенадцать?
Виктор устало улыбнулся:
- Да я не считал...
- Ха-ха-ха! - Степченко захохотал, мигнул шоферу. - Я ж говорил, он заводной. Ну, молодец. А некоторые теряются в первый выезд...
- Почему?
- В зале-то привыкнут к своим, рожи примелькаются - тренеры да партнеры. Хоть и нападают и замахиваются, так знаешь ведь, что свои, что ни хуя не сделают. А тут другое... Тут - замахнулся - бей! Слыхал пословицу?
- Слышал.
- Ну вот. Шпана она и есть шпана. МГ - 18. По правде сказать - все они вставлены в 22. Дохляки. Попадаются, конечно, 64 и 7. Те, что армию отслужили. А так в основном - пшено, малолетки. Отцы - из запоя в забой, из забоя в запой, днем на заводе въябывают, вечером буханут и козла забивают, а пацаны - хули им делать? В школе отсидят, днем хуи проваляют, вечером футбол посмотрят, бутыль красного раздавят на семерых - и на танцы. А там дело ясное. Думаешь - танцевать они пришли? Ни хуя! Он, бля, ни рожей ни кожей не вышел, как и родители алкоголики, он и поговорить-то с девкой толком не умеет, не то что - танцевать. Зато свинца под ременную бляху он залил, не забыл. На танцы придут кодлой и ждут, кого б отпиздить. Найдут чужака какого или своего понезнакомей да посамостоятельней - отхуярят и по домам: на неделю впечатлений - во! - Степченко провел ребром ладони по горлу. - Будут по сто раз перемалывать - как я его, да как мы его. А то кодла на кодлу полезет. Но это - реже... Значит, Витек. Коротко. По 17 все в порядке, по 9 нормально. Не дотягиваешь по касаниям. Ртуть, ртуть, помни, не скатывайся к 7. И главное, я тебе много раз в зале говорил и здесь повторю - забудь про свой бокс раз и навсегда.
- Да я стараюсь забыть, Семен Палыч, да трудно. Восемь лет ведь...
- Кротов Вася одиннадцать отстучал и ничего. Словно и не занимался, посмотри на него. А ты - чуть что - в стойку горбишься. Кому нужна твоя стойка? Ты не боксер, не каратист, не ниндзя. Ты уебоха. Помни про 9.
Шофер улыбнулся:
- А что, много было их?
- Человек сорок, - Степченко скатывал ремень. - Заводи, Петь, поехали... Вообще, постой-ка, надо отлить...
Он вылез из машины.
- Я с вами, - Виктор выбрался следом.
Шофер заворочался и тоже вылез.
Через минуту три струи зашелестели по траве.
От травы пошел пар.
Степченко посмотрел на неподвижные деревья, поежился и, отряхиваясь, проговорил:
- Тихо падают листья с ясеня. Ни хуя себе, сказал я себе.
Шофер тихо добавил:
- Глянешь в небо, а там действительно...
Виктор застегнул брюки, глянул на звезды и прошептал:
- Охуительно, восхитительно.
