Василий Шукшин - А поутру они проснулись...
— Ох, как же я буду метелить! Как я буду метелить!..
— Благодарю вас, — сказал очкарик мрачному. — Если бы у меня были очки, я бы схватился с этим орангутангом: я когда-то занимался боксом. Но без очков я плохо вижу.
Мрачный промолчал на это. А урка глубоко вздохнул и сказал негромко себе:
— Только бы дожить до светлых дней.
Сухонький между тем докурил свою сигарету, с кровати поднялся мрачный; тетя Нюра вынула из-под фартука сигарету и уважительно дала ему.
— Чего тут не поделили-то? — спросила она серьезного сильного человека, мрачного.
— Да так… с похмелья, — сказал тот.
— Ох, как же я буду метелить! — воскликнул опять урка, крутнулся под простыней и мучительно застонал. На него посмотрели, но никто ничего не сказал. Мрачный спокойно курил у окна, старался тоже пускать дым повыше.
— Любопытная вещь, — заговорил очкарик, — до определенного момента все отчетливо помню, дальше — полный провал: ничего не помню. Что за странный механизм памяти? По идее, я же ничего не должен помнить.
— Не-ет, — авторитетно заговорил электрик, — тут так: пока ты свою меру не взял, ты помнишь, дальше — взял меру, но в душе думаешь: мало, надо еще — все, пошел перебор. Дальше — рога в землю, и память автоматически отключается.
— Ни-че-го подобного, — тоже авторитетно и взволнованно возразил сухонький. — А как же бывает: домой пришел, а как пришел — не помнишь.
— Ну и что?
— Ну, по-твоему, я же не должен до дому дойти. А я дошел.
— Это значит, тебя развезло уже дома…
— Да где дома, где дома! — больше загорячился сухонький. — Я же утром-то вижу какой я пришел.
— Все зависит от нервной системы, — встрял в спор нервный. — У кого какая нервная система. Сколько ты можешь выпить? — спросил он электрика.
— Ну, это смотря как выпить. Я могу допустим…
— До сшибачки. Сколько потребуется, чтобы ты упал и не поднялся?
Электрик подумал:
— Бутылку белой и бутылку чернил.
— Смотря каких…
— Три семерки.
— Так. А я с двух стаканов под стол лезу — потому что нервы.
— А вот я… Слушай сюда! Вот я, — затараторил сухонький и постучал пальцем в тощую свою грудь, — несмотря, что у меня такая комплекция, засосу полторы бутылки белой и не лягу.
— Ты?
— Я.
— Карлик с оглоблей, — непонятно сказал мрачный. И сам себе посмеялся.
— Мы, бывает, соберемся на трех, — продолжал сухонький, — по пять рваных на рыло — это получается…
Тут скрежетнул ключ в двери — раз, другой… Мрачный бросил сигарету в окно и в два свободных прыжка очутился возле своей койки. И лег. Дверь открылась, вошел старшина, а за ним еще некто, молодой, длинный, стеснительный, с портфелем.
— Однако, курили? — остановился старшина.
— Откуда! — воскликнул сухонький. — Где мы возьмем-то?
Старшина подозрительно посмотрел на тетю Нюру… Тетя Нюра старательно мыла пол. Домыла последнюю половицу и вышла.
— Поговорите вот… с товарищем, — сказал старшина. — Да не врите: это для статистики надо, — и старшина ушел.
— Товарищи, — подчеркнуто миролюбиво заговорил длинный с портфелем, — я не корреспондент, не из газеты… Я — социолог. Что я вас спрошу и что вы ответите — это никуда не пойдет, никаких фельетонов никто писать не будет. Я объясню, в чем дело. Группа социологов, я в том числе, исследует… мы исследуем вопрос происхождения… ну, пьянства, грубо говоря. Так сказать, причины и следствия. Для этого — на один-единственный вопрос, который я вам задам, — надо ответить… надо сказать всю правду. Вопрос такой: как вы здесь оказались? Еще раз повторяю: ваши ответы дальше моего блокнота никуда не пойдут, в том смысле, что никак вам не повредят. Начнем? — ближе всех к нему оказался нервный. — Вот вы, например… Как вы здесь оказались? Расскажите, пожалуйста.
Вместо подробного рассказа о том, как он здесь оказался, нервный вдруг устремил на социолога внимательный и тоже не лишенный значительности, как у урки, взгляд.
— А попрошу документы, — сказал он сухо.
Никто не ждал такого оборота. Притихли.
— Зачем? — спросил социолог.
— Рассказывай ему… А кто вы такой?
— Да я же вам только что объяснил.
— Документы.
— Ну, слушайте… уж поверьте, если бы я не имел права спрашивать вас, наверно, меня бы сюда не пустили.
— Документы.
— Да нет у меня никаких документов, то есть, наверно, есть какие-то… нет, дома.
В комнате откровенно засмеялись такому наиву… Нервный, хоть опасливо, но тут же обнаглел.
— А голову, извиняюсь, вы не того… не это… Она не дома у вас?
— Ну, дела!
Социолог встал.
— Хорошо, — сказал он, — я попрошу начальника отделения, он объяснит вам… Не обманываю же я вас! Зачем мне это надо?
— Да, да, — согласился нервный, — зачем вам это надо? Вы наденьте форму и спрашивайте.
— Да нет, товарищи!.. Да действительно же я ученый! Ну, как вам?.. Хорошо, сейчас начальник скажет то же самое.
Социолог пошел к двери, постучал… Старшина открыл дверь и выпустил его.
— Понял?! — воскликнул нервный хвастливо. — Какую штуку удумали, а? Во, деятели…
— Да нет, друзья, — сказал очкарик, — это действительно ученый. Вы думаете, переодетый следователь? Нет.
Тут с койки рывком вскочил урка и мягко прошелся меж кроватей.
— Колонулся мальчик! — урка радостно засмеялся. — Ученый… Я бы не хотел с таким ученым за одной партой сидеть, умоляю. Наоборот, я бы хотел, чтобы он сидел под партой. Ну, Петя, ну, подрулил!..
— Да чушь это! — воскликнул очкарик. — Никакой он не следователь. Я знаю эти группы социологов…
— И его знаешь? — спросил нервный.
— Его не знаю, но знаю, чем они занимаются. Занимаются изучением серьезнейших вопросов…
— В вытрезвителях?
— И в вытрезвителях. А где же еще ему расскажут, почему человек напился, какие причины побудили…
— А если их нету, причин-то? — закипятился нервный. — Чего их искать, если их нету?
— Причины всегда есть. Просто они не всегда ясны нам самим…
— Ну, это уж тоже… лишь бы с портфелями бегать — ученых из себя изображать, — недовольно сказал мрачный. — Чего вот мне рассказать? Нечего. Напился, и все.
— Что же, без всякой причины? — поинтересовался очкарик.
— Без всякой причины.
— Но какая-то же должна быть причина…
— Да никакой причины. Взял две бутылки водки и выпил.
— И часто вы так?
— Раз в месяц напьюсь обязательно.
— Но почему? Тоска, что ли, какая?
— Никакой тоски, — убежденно сказал мрачный. — Напьюсь, и все.
Очкарик был в затруднении.
— Я не понимаю, — сказал он.
— Я сам не понимаю, — искренне сказал мрачный. — Не хочу понимать.
— Ну, может, ты фронт вспомнил, боевых товарищей, — подсказал сухонький; все как-то обнаружили вдруг, что, казалось бы, пустой разговор имеет некий скрытый смысл.
— Никаких товарищей… Вообще не люблю войну вспоминать.
— А что вы читали до этого момента? Или смотрели по телевизору?
— До какого момента?
— Как пойти в магазин.
— Ничего не смотрел. Я люблю «В мире животных» смотреть, но она вечером бывает…
— Вы кто по профессии? — стал невольно входить в подробности очкарик.
— Крановщик.
— Может, тебе с высоты грустно на людей смотреть? — опять выскочил с подсказкой сухонький.
— Да ну!.. — мрачному надоело отвечать. — С высоты… Это тогда все летчики давно уже должны с круга спиться: там высота-то вон какая.
— А что ты думаешь? Ты знаешь… — кинулся было спорить электрик, но открылась дверь — вошли социолог и начальник отделения. Старшина тоже вошел и стал сзади них.
— Здравствуйте! — громко приветствовал всех начальник.
С ним поздоровались. Может быть, не так громко, но почти все.
— Кто тут самый бдительный? — начальник посмотрел на социолога. — Кто потребовал документы?
— Да нет, тут не в том дело, кто… Вы просто объясните.
— А чего тут объяснять-то? Спрашивайте, и все, — начальник сел на стул. — А я посижу пока.
— Лучше бы вы объяснили…
— Вы спрашивайте, спрашивайте.
— Итак, — обратился социолог к нервному, — что же с вами вчера получилось?
— Это ученый разговор? — уточнил нервный.
— Абсолютно ученый, никакой больше. Просто расскажите…
— Я погожу пока, — сказал нервный.
— То есть? — не понял социолог.
— Я малость подзабыл… Я пока сосредоточусь.
— Что значит «пока сосредоточусь»? — заговорил было начальник. — Что значит…
Но социолог тут же запротестовал.
— Товарищ начальник… Я боюсь, мы так не поговорим.
— Почему? — удивился начальник.
— Не поговорим. Это надо иначе.
— Да у нас же тут есть духари! — воскликнул урка. — Вон у нас… духарь номер один — ничего не боится, — урка показал на мрачного.
