Сергей Сергеев-Ценский - Том 1. Произведения 1902-1909
О повести «Движения» К. И. Чуковский писал: «Нечаянную радость принес литературе наступивший год — повесть Сергеева-Ценского „Движения“… даже изумляешься, откуда в наше заплеванное время этакая чистота и красота!»[14]
Несомненна связь между творческими успехами писателя в начале десятых годов и новым революционным подъемом в стране. На Сергеева-Ценского не могло не повлиять и личное общение с видными большевиками. В. Д. Бонч-Бруевичу он передал для публикации в партийной прессе стихотворение в прозе «Когда я буду свободен» и другие произведения. Совместно с Н. С. Ангарским (Клестовым) Сергеев-Ценский деятельно участвовал в работе «Книгоиздательства писателей в Москве». Имя Сергеева-Ценского было помещено в объявлении о постоянных сотрудниках большевистской газеты «Звезда», опубликованном на первой странице первого номера ленинской газеты «Правда».
Царская полиция не обходила вниманием автора «крамольных» произведений. Вот характерный эпизод, рассказанный писателем:
«Когда в 1910 г. в большевистской газете „Звезда“ появилось несколько моих стихотворений в прозе под общим заглавием „Когда я буду свободен“, на территории моей дачи близ Алушты появились (ввиду приезда царя в Ливадию) три околоточных надзирателя столичной полиции и объявили мне, что я нахожусь у них под надзором… А я смотрел на них как на строительный материал для своей эпопеи и обдумывал в это время этюд для нее — рассказ „Пристав Дерябин“, который и был написан мною в этом же 1910 г., осенью, по приезде в Петербург»[15].
В «Приставе Дерябине» Сергеев-Ценский вывел одного из столпов царской полиции, фигуру далеко не заурядную. Дерябин — типичный царский палач, садист, взяточник, вымогатель, но в то же время он видит дальше своих собратьев по профессии. Он мыслящий полицейский, как верно заметили критики. Он отчетливо сознает свою роль в государственном механизме. «Россия — полицейское государство, если ты хочешь знать, — откровенничает Дерябин. — А пристав — это позвоночный столб, факт! Его только вынь, попробуй, — сразу кисель!.. Полиция работает, ночей не спит, только от полиции и порядок. Ты его в красный угол на почетное место, полицейского, а он у нас в том углу, где ночные горшки ставят». Прочитав повести Куприна «Гранатовый браслет» и «Пристав Дерябин» Сергеева-Ценского, Горький писал одной своей корреспондентке: «Чудесно. И я — рад, я — с праздником! Начинается хорошая литература»[16].
Живя в Алуште, Сергеев-Ценский в своем творчестве не ограничивался крымскими впечатлениями. «Производственный материал для писателя — человек, — любил повторять Сергеев-Ценский, — и чем больше видит и наблюдает людей писатель, тем лучше». Особенно много поездок совершал Сергеев-Ценский в 1906–1914 годах. Он посетил самые отдаленные уголки страны. Поездкой в Сибирь в 1910 году был навеян «Медвежонок». Писатель так изучил сибирскую жизнь, что Вячеслав Шишков утверждал, что автор «Медвежонка» — коренной сибиряк.
Действие повести происходит в небольшом сибирском городке, в котором расквартирован полк. Жизнь армии в мирное время — вот главная тема «Медвежонка». Писатель видит неспособность царизма радикально изменить положение в армии, терпевшей поражения в русско-японской войне. Полк возглавляет патриархально-добродушный, но увязший в болоте обывательщины, унизившийся до казнокрадства полковник Алпатов. Не менее печально и то, что судьба Алпатова и назначение нового командира полка зависят от бездушного, высокомерного, страшно далекого не только от солдатской массы, но даже и от офицеров барона, который на место Алпатова присылает своего ставленника — «маленького, щупленького» полковника Курча.
Глубина раздумий, разнообразие тематики, высокое мастерство присущи произведениям Сергеева-Ценского предвоенных лет. Ослепляюще красочен южный пейзаж в рассказах «Неторопливое солнце» и «Улыбки». Сатирически изображен окаменевший душой высокопоставленный чиновник в рассказе «Ближний», который не в состоянии «возлюбить» далеких от него по общественному положению «ближних», а что касается природы, то «человеку за лампу и ванную он все-таки больше был признателен, чем богу за солнце и море». Чистую, возвышенную любовь воспел Сергеев-Ценский в стихотворении в прозе «Снег» и поэме «Недра». Особое место в его предвоенном творчестве занимают рассказы о детях: «Небо», «Испуг», «Лерик». Первый из них, «Небо» (1908), вызвал восторженный отзыв В. Г. Короленко. По словам критика А. Б. Дермана, Короленко делился с ним впечатлениями о только что прочитанном рассказе: «Глаза его положительно сияли восхищением, когда он говорил о тонком искусстве и простоте, с какими писатель, ни на йоту не погрешая против естественности, сделал в этом рассказе носителем и глашатаем высшей правды трехлетнего ребенка»[17]. Вера в детей, как правильно заметил Н. И. Замошкин, «начертала ему (Сергееву-Ценскому) дальнейший путь, отличный от пути Андреева, Арцыбашева, Сологуба. Не к… „все дозволено“ обратился Ценский, а к мысли о будущем человеке — нравственной созидающей личности»[18], то есть, по существу, к мысли о грядущем преображении человека. В 1912 году А. М. Горький писал литератору С. А. Недолину (Попереку): «О Ценском судите правильно: это очень большой писатель, самое крупное, интересное и надежное лицо во всей современной литературе. Эскизы, которые он ныне пишет, — к большой картине, и дай бог, чтобы он взялся за нее! Я читаю его с огромным наслаждением, следя за всем, что он пишет»[19].
Горький оказался пророком: произведения Сергеева-Ценского действительно явились эскизами к большой картине «Преображение России». Некоторые из них вошли в состав эпопеи: дополненный автором «Пристав Дерябин», рассказ «Небо», превратившийся в первую главу «Загадки кокса», «Наклонная Елена», «Валя».
Материал для повести «Наклонная Елена» (1913) Сергееву-Ценскому дали его поездки по стране, в частности поездки в Донбасс, Ростов-на-Дону, Екатеринослав. Само намерение Сергеева-Ценского столкнуть в остром социальном конфликте инженера — заведующего шахтой и индустриального рабочего, дать широкую картину каторжного труда и страшного быта шахтеров знаменовало собой новую ступень в творчестве писателя. Горький при первой личной встрече с Сергеевым-Ценским в 1928 году удивлялся, как мог писатель, не будучи горным инженером, с таким знанием дела написать повесть из горнозаводского быта. Поведав жестокую правду о жизни шахтеров, Сергеев-Ценский тем самым продолжил лучшие традиции критического реализма. Интересна дальнейшая литературная судьба главного героя «Наклонной Елены» инженера Матийцева. После Великой Октябрьской социалистической революции Сергеев-Ценский показал превращение Матийцева в закаленного большевика, в стойкого борца за народное счастье (в повестях «Суд», «Память сердца», «Свидание»).
К изображению промышленного пролетариата Сергеев-Ценский обратился под влиянием нового подъема рабочего движения в стране. 26 января 1914 года в газете «Путь правды» в статье «Возрождение реализма» М. Калинин писал: «Писателей, изображающих „грубую жизнь“, теперь гораздо больше, чем было в недавние годы. М. Горький, гр. А. Толстой, Бунин, Шмелев, Сургучев и др. рисуют в своих произведениях не „сказочные дали“, не таинственных „таитян“, а подлинную русскую жизнь со всеми ее ужасами, повседневной обыденщиной. Даже Сергеев-Ценский — один из бывших и несомненно наиболее талантливых русских декадентов — ныне определенно идет к реализму. Своеобразным жизнерадостным мироощущением проникнуты все его последние произведения»[20].
В начале десятых годов у Сергеева-Ценского выкристаллизовывается замысел большой картины из жизни русского общества — эпопеи «Преображение». Первоначально преображение человека и русской жизни вообще, по словам автора, представлялось ему в образах «чисто интимных». В советские годы были написаны основные части эпопеи, и она получила название, верно отражающее ее сущность, — «Преображение России».
В романе «Валя» (1914) изображена та часть русской предвоенной интеллигенции, которая была чувствительна ко всякого рода унижениям человеческого достоинства, к красоте и к безобразию в окружавшем ее мире. Вместе с тем эта интеллигенция была далека от народа, от революционных идей, была совершенно неспособна защитить себя от «краснощеких» дельцов, вроде Ильи Лепетюка или Федора Макухина.
Уже после выхода в свет романа «Валя» отдельной книгой в 1923 году Горький писал Сергееву-Ценскому: «…в этой книге, неоконченной, требующей пяти книг продолжения, но как будто на дудочке сыгранной, Вы встали передо мною, читателем, большущим русским художником, властелином словесных тайн, проницательным духовидцем и живописцем пейзажа — живописцем, каких ныне нет у нас. Пейзаж Ваш — великолепнейшая новость в русской литературе»[21].
