Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»
– Ахъ, можно ли такъ подкрадываться. Какъ вы меня испугали, – отвѣчала она, подавая ему руку въ перчаткѣ, которую она не снимала, зная что рука красна.[49] – Не говорите, пожалуйста, про оперу со мной. Вы ничего не понимаете въ оперѣ. Лучше я спущусь до васъ и буду говорить съ вами про ваши маіолики и гравюры. Ну, что за сокровища вы купили послѣдній разъ на толкучкѣ? Они, какъ ихъ зовутъ, – эти, знаете, богачи банкиры Шпигельцы – они насъ звали съ мужемъ, и мнѣ сказывали, что соусъ стоилъ 1000 рублей; надо было ихъ позвать, и я сдѣлала соусъ на 85 копѣекъ, и всѣ были очень довольны. Я не могу дѣлать 1000 рублевыхъ соусовъ.
– Нѣтъ, моя милая, мнѣ со сливками, – говорила дама[50] безъ шиньона, въ старомъ шелковомъ платьѣ.
– Вы удивительны. Она прелесть.
Наконецъ разговоръ установился, какъ ни пытались хозяева и гости дать ему какой-нибудь новый оборотъ, установился, выбравъ изъ 3-хъ неизбѣжныхъ путей – театръ – опера, послѣдняя новость общественная и злословіе. Разговоръ около чернобровой дамы установился о пріѣздѣ въ Петербургъ короля, а около хозяйки на обсужденіи четы Карениныхъ.
– А[51] Мари не пріѣдетъ? – спросила толстая дама у хозяйки.
– Я звала ее и брата ее. Онъ обѣщался съ женой, а она пишетъ, что она нездорова.
– Вѣрно, душевная болѣзнь. Душа въ кринолинѣ, – повторила она то, что кто то сказалъ о[52] Мари, извѣстной умницѣ, старой дѣвушкѣ и сестрѣ[53] Алексѣя Александровича Каренина.
– Я видѣла ее вчера, – сказала толстая дама. – Я боюсь, не съ[54] Анной ли у нее что нибудь.[55] Анна очень перемѣнилась со своей Московской поѣздки. Въ ней есть что то странное.
– Только некрасивыя женщины могутъ возбуждать такія страсти, – вступила въ разговоръ прямая съ римскимъ профилемъ дама.[56] – Алексѣй Вронскій сдѣлался ея тѣнью.
– Вы увидите, что[57] Анна дурно кончитъ, – сказала толстая дама.
– Ахъ, типунъ вамъ на языкъ.
– Мнѣ его жалко, – подхватила прямая дама. – Онъ такой замѣчательный человѣкъ. Мужъ говоритъ, что это такой государственный человѣкъ, какихъ мало въ Европѣ.
– И мнѣ тоже говоритъ мужъ, но я не вѣрю. Если бы мужья наши не говорили, мы бы видѣли то, что есть, а по правдѣ, не сердись,[58] Нана, Алексѣй Александровичъ по мнѣ просто глупъ. Я шепотомъ говорю это. Но неправда ли, какъ все ясно дѣлается. Прежде, когда мнѣ велѣли находить его умнымъ, я все искала и находила, что я сама глупа, не вижу его ума, а какъ только я сказала главное слово – онъ глупъ, но шопотомъ, все такъ ясно стало, не правда ли?
Обѣ засмѣялись, чувствуя, что это была правда.
– Ахъ, полно,[59] ты нынче очень зла, но и его я скорѣе отдамъ тебѣ, а не ее. Она такая славная, милая. Ну, что же ей дѣлать, если Алексѣй[60] Вронскій влюбленъ въ нее и какъ тѣнь ходитъ за ней.
– Да, но за нами съ тобой никто не ходитъ, а ты хороша, а она дурна.
– Вы знаете М-me Каренинъ, – сказала хозяйка, обращаясь къ молодому человѣку, подходившему къ ней. – Рѣшите нашъ споръ – женщины, говорятъ, не знаютъ толку въ женской красотѣ. M-me Кар[енинъ] хороша или дурна?
– Я не имѣлъ чести быть представленъ М-me К[арениной], но видѣлъ ее въ театрѣ, она положительно дурна.
– Если она будетъ нынче, то я васъ представлю, и вы скажете, что она положительно хороша.[61]
– Это про[62] Каренину говорятъ, что она положительно дурна? – сказалъ молодой Генералъ, вслушивавшійся въ разговоръ.
И онъ улыбнулся, какъ улыбнулся бы человѣкъ, услыхавший, что солнце не свѣтитъ.
Около самовара и хозяйки между тѣмъ, точно также поколебавшись нѣсколько времени между тремя неизбѣжными тэмами: послѣдняя общественная новость, театръ и осужденіе ближняго, тоже, попавъ на послѣднюю, пріятно и твердо установился.
– Вы слышали – и Мальтищева – не дочь, а мать – шьетъ себѣ костюмъ diable rose.[63]
– Не можетъ быть?! Нѣтъ, это прелестно.
– Я удивляюсь, какъ съ ея умомъ, – она вѣдь не глупа, – не видѣть ridicule этаго.[64]
Каждый имѣлъ что сказать, и разговоръ весело трещалъ, какъ разгорѣвшійся костеръ.
Мужъ Княгини Бетси, добродушный толстякъ, страстный собиратель гравюръ, узнавъ, что у жены гости, зашелъ передъ клубомъ въ гостиную. Онъ
* № 3 (рук. № 4).
I.
Молодая хозяйка, только что, запыхавшись, взбѣжала по лѣстницѣ и еще не успѣла снять соболью шубку и отдать приказанья дворецкому о большомъ чаѣ для гостей въ большой гостиной, какъ ужъ дверь отворилась и вошелъ генералъ съ молодой женой, и ужъ другая карета загремѣла у подъѣзда.[65] Хозяйка только улыбкой встрѣтила гостей (она ихъ видѣла сейчасъ только въ оперѣ и позвала къ себѣ) и, поспѣшно отцѣпивъ[66] крошечной ручкой въ перчаткѣ кружево отъ крючка шубы, скрылась за тяжелой портьерой.
– Сейчасъ оторву мужа отъ eго гравюръ и пришлю къ вамъ, – проговорила хозяйка изъ за портьеры и бѣжитъ въ уборную оправить волосы, попудрить рисовымъ порошкомъ и обтереть душистымъ уксусомъ.
Генералъ съ блестящими золотомъ эполетами, а жена его [съ] обнаженными плечами оправлялась передъ зеркалами между цвѣтовъ. Два беззвучные лакея слѣдили за каждымъ ихъ движеніемъ, ожидая мгновенія отворить двери въ зало. За генераломъ вошелъ близорукій дипломатъ съ измученнымъ лицомъ, и пока они говорили, проходя черезъ зало, хозяйка, ужъ вытащивъ мужа изъ кабинета, шумя платьемъ, шла на встрѣчу гостей въ большей гостиной по глубокому ковру. Въ обдуманномъ, не яркомъ свѣтѣ гостиной собралось общество.
– Пожалуйста, не будемъ говорить объ[67] Віардо. Я сыта Віардою. Кити обѣщала пріѣхать. Надѣюсь, что не обманетъ. Садитесь сюда поближе ко мнѣ, князь. Я такъ давно не слыхала вашей желчи.[68]
– Нѣтъ, я смирился ужъ давно. Я весь вышелъ.
– Какже не оставить про запасъ для друзей?
– Въ ней много пластическаго, – говорили съ другой стороны.
– Я не люблю это слово.
– Могу я вамъ предложить чашку чая?
По мягкому ковру обходятъ кресла и подходятъ къ хозяйкѣ за чаемъ. Хозяйка, поднявши розовый мизинчикъ, поворачиваетъ кранъ серебрянаго самовара и передаетъ китайскія прозрачныя чашки.
– Здраствуйте, княгиня, – говоритъ слабый голосъ изъ за спины гостьи. Это хозяинъ вышелъ из кабинета. – Какъ вамъ понравилась опера – Травіата, кажется? Ахъ, нѣтъ, Донъ Жуанъ.
– Вы меня испугали. Какъ можно такъ подкрадываться. Здраствуйте.
Она ставитъ чашку, чтобъ подать ему тонкую съ розовыми пальчиками руку.
– Не говорите, пожалуйста, про оперу, вы ее не понимаете.
Хозяинъ здоровывается съ гостями и садится въ дальнемъ отъ жены углу стола. Разговоръ не умолкаетъ. Говорятъ [о] Ставровичѣ и его женѣ и, разумѣется, говорятъ зло, иначе и не могло бы это быть предметомъ веселаго и умнаго разговора.
– Кто то сказалъ, – говоритъ[69] адъютантъ, – что народъ имѣетъ всегда то правительство, которое онъ заслуживаетъ; мнѣ кажется, и женщины всегда имѣютъ того мужа, котораго онѣ заслуживаютъ. Нашъ общій другъ Михаилъ Михайловичъ Ставровичъ есть мужъ, котораго заслуживаетъ его красавица жена.
– О! Какая теорія! Отчего же не мужъ имѣетъ жену, какую…
– Я не говорю. Но госпожа Ставровичъ слишкомъ хороша, чтобъ у нее былъ мужъ, способный любить…
– Да и съ слабымъ здоровьемъ.
– Я однаго не понимаю, – въ сторону сказала одна дама, – отчего М-me Ставровичъ вездѣ принимаютъ. У ней ничего нѣтъ – ни имени, ни tenue,[70] за которое бы можно было прощать.
– Да ей есть что прощать. Или будетъ.
– Но прежде чѣмъ рѣшать вопросъ о прощеніи обществу, принято, чтобъ прощалъ или не прощалъ мужъ, а онъ, кажется, и не видитъ, чтобы было что нибудь à pardonner.[71]
– Ее принимаютъ оттого, что она соль нашего прѣснаго общества.
– Она дурно кончитъ, и мнѣ просто жаль ее.
– Она дурно кончила – сдѣлалась такая обыкновенная фраза.
– Но милѣе всего онъ. Эта тишина, кротость, эта наивность. Эта ласковость къ друзьямъ его жены.
– Милая Софи. – Одна дама показала на дѣвушку, у которой уши не были завѣшаны золотомъ.
– Эта ласковость къ друзьямъ его жены, – повторила дама, – онъ долженъ быть очень добръ. Но если бъ мужъ и вы всѣ, господа, не говорили мнѣ, что онъ дѣльный человѣкъ (дѣльный это какое то кабалистическое слово у мужчинъ), я бы просто сказала, что онъ глупъ.
– Здраствуйте, Леонидъ Дмитричъ, – сказала хозяйка, кивая изъ за самовара, и поспѣшила прибавить громко подчеркнуто: – а что, ваша сестра М-me Ставровичъ будетъ?
Разговоръ о Ставровичъ затихъ при ея братѣ.
– Откуда вы, Леонидъ Дмитричъ? вѣрно, изъ[72] буффъ?
– Вы знаете, что это неприлично, но чтоже дѣлать, опера мнѣ скучно, а это весело. И я досиживаю до конца. Нынче…
