Максим Горький - Лев Толстой
Подождем и под дождем - какая связь?
однажды, придя из парка, сказал:
- Сейчас садовник говорит: насилу столковался. Не правда ли - странно? Куются якоря, а не столы. Как же связаны эти глаголы - ковать и толковать? Не люблю филологов - они схоласты, но пред ними важная работа по языку. Мы говорим словами, которых не понимаем. Вот, например, как образовались глаголы просить и бросить?
Чаще всего он говорил о языке Достоевского:
- Он писал безобразно и даже нарочно некрасиво,- я уверен, что нарочно, из кокетства. Он форсил; в "Идиоте" у него написано: "В наглом приставании и афишевании знакомства". Я думаю, он нарочно исказил слово афишировать, потому что оно чужое, западное. Но у него можно найти и непростительные промахи; идиот говорит: "Осел - добрый и полезный человек", но никто не смеется, хотя эти слова неизбежно должны вызвать смех или какое-нибудь замечание. Он говорит это при трех сестрах, а они любили высмеивать его. Особенно Аглая. Эту книгу считают плохой, но главное, что в ней плохо, это то, что князь Мышкин - эпилептик. Будь он здоров - его сердечная наивность, его чистота очень трогали бы нас. Но для того, чтоб написать его здоровым, у Достоевского не хватило храбрости. Да и не любил он здоровых людей. Он был уверен, что если сам он болен - весь мир болен...
Читал Сулеру и мне вариант сцены падения "Отца Сергия" - безжалостная сцена. Сулер надул губы и взволнованно заерзал.
- Ты что? Не нравится? - спросил Л. Н.
- Уж очень жестоко, точно у Достоевского. Эта гнилая девица, и груди у нее, как блины, и все. Почему он не согрешил с женщиной красивой, здоровой?
- Это бмл бы грех без оправдания, а так - можно оправдаться жалостью к девице - кто ее захочет, такую?
- Не понимаю я этого...
- Ты многого не понимаешь, Левушка, ты не хитрый...
Пришла жена Андрея Львовича, разговор оборвался, а когда она и Сулер ушли во флигель, Л. Н. сказал мне:
- Леопольд - самый чистый человек, какого я знаю. Он тоже так: если сделает дурное, то - из жалости к кому-нибудь.
XXII
Больше всего он говорит о боге, о мужике и о женщине. О литературе редко и скудно, как будто литература чужое ему дело. К женщине он, на мой взгляд, относится непримиримо враждебно и любит наказывать ее,- если она не Кити и не Наташа Ростова, то есть существо недостаточно ограниченное. Это вражда мужчины, который не успел исчерпать столько счастья, сколько мог, или вражда духа против "унизительных порывов плоти"? Но это - вражда, и холодная, как в "Анне Карениной". Об "унизительных порывах плоти" он хорошо говорил в воскресенье, беседуя с Чеховым и Елпатьевским по поводу "Исповеди" Руссо. Сулер записал его слова, а потом, приготовляя кофе, сжег записку на спиртовке. А прошлый раз он спалил суждения Л. Н. об Ибсене и потерял записку о символизме свадебных обрядов, а Л. Н. говорил о них очень языческие вещи, совпадая кое в чем с В. В. Розановым.
XXIII
Утром были штундисты из Феодосии, и сегодня целый день он с восторгом говорит о мужиках. За завтраком:
- Пришли они,- оба такие крепкие, плотные; один говорит: "Вот, пришли незваны", а другой - "Бог даст - уйдем не драны".- И залился детским смехом, так и трепещет весь.
После завтрака, на террасе:
- Скоро мы совсем перестанем понимать язык народа; мы вот говорим: "теория прогресса", "роль личности в истории", "эволюция науки", "дизентерия", а мужик скажет: "Шила в мешке не утаишь", и все теории, истории, эволюции становятся жалкими, смешными, потому что не понятны и не нужны народу. Но мужик сильнее нас, он живучее, и с нами может случиться, пожалуй, то же, что случилось с племенем атцуров, о котором какому-то ученому сказали: "Все атцуры перемерли, но тут есть попугай, который знает несколько слов их языка".
XXIV
"Телом женщина искреннее мужчины, а мысли у нее - лживые. Но когда она лжет - она не верит себе, а Руссо лгал - и верил".
XXV
"Достоевский написал об одном из своих сумасшедших персонажей, что он живет, мстя себе и другим за то, что послужил тому, во что не верил. Это он сам про себя написал, то есть это же он мог бы сказать про самого себя".
XXVI
- Некоторые церковные слова удивительно темны - какой, например, смысл в словах: "господня земля и исполнения ее". Это - не от священного писания, а какой-то популярно-научный материализм.
- У вас где-то истолкованы эти слова,- сказал Сулер.
- Мало что у меня истолковано... "Толк-от есть, да не втолкан весь".
И улыбнулся хитренько.
XXVII
Он любит ставить трудные и коварные вопросы:
- Что вы думаете о себе?
- Вы любите вашу жену?
- Как, по-вашему, сын мой Лев - талантливый?
- Вам нравится Софья Андреевна? Лгать перед ним - нельзя, Однажды он спросил:
- Вы любите меня, А. М.?
Это - озорство богатыря: такие игры играл в юности своей Васька Буслаев, новгородский озорник. "Испытует", он всё пробует что-то, точно драться собирается. Это интересно, однако-не очень по душе мне. Он - черт, а я еще младенец, и не трогать бы ему меня.
XXVIII
- Может быть, мужик для него просто - дурной запах, он всегда чувствует его и поневоле должен говорить о нем.
Вчера вечером я рассказал ему о моей битве с генеральшей Корнэ, он хохотал до слез, до боли в груди, охал и всё покрикивал тоненько:
- Лопатой! По... Лопатой, а? По самой, по... И - широкая лопата?
Потом, отдохнув, сказал серьезно:
- Вы еще великодушно ударили, другой бы - по голове стукнул за это. Очень великодушно. Вы понимали, что она хотела вас?
- Не помню; не думаю, чтобы понимал...
- Ну, как же! Это ясно. Конечно, так.
- Не тем жил тогда...
- Чем ни живи - всё равно! Вы не очень бабник, как видно. Другой бы сделал на этом карьеру, стал домовладельцем и спился с круга вместе с нею.
Помолчав:
- Смешной вы. Не обижайтесь,- очень смешной! И очень странно, что вы все-таки добрый, имея право быть злым. Да, вы могли бы быть злым. Вы крепкий, это хорошо...
И, еще помолчав, добавил задумчиво:
- Ума вашего я не понимаю - очень запутанный ум, а вот сердце у вас умное... да, сердце умное!
Примечание. Живя в Казани, я поступил дворником и садовником к генеральше Корнэ. Это была француженка, вдова генерала, молодая женщина, толстая, на крошечных ножках девочки-подростка; у нее были удивительно красивые глаза, беспокойные, всегда жадно открытые. Я думаю, что до замужества она была торговкой или кухаркой, быть может, даже "девочкой для радости". С утра она напивалась и выходила на двор или в сад в одной рубашке, в оранжевом халате поверх ее, в красных татарских туфлях из сафьяна, а на голове грива густых волос. Небрежно причесанные, они падали ей на румяные щеки и плечи. Молодая ведьма. Она ходила по саду, напевая французские песенки, смотрела, как я работаю, и время от времени, подходя к окошку кухни, просила:
- Полин, давайте мне что-нибудь...
"Что-нибудь" всегда было одним и тем же - стаканом вина со льдом.
В нижнем этаже ее дома жили сиротами три барышни, княжны Д.-Г., их отец, интендант-генерал, куда-то уехал, мать умерла. Генеральша Корнэ невзлюбила барышень и старалась сжить их с квартиры, делая им различные пакости. По-русски она говорила плохо, но ругалась отлично, как хороший ломовой извозчик. Мне очень не нравилось ее отношение к безобидным барышням,- они были такие грустные, испуганные чем-то, беззащитные. Однажды около полудня две из них гуляли в саду, вдруг пришла генеральша, пьяная, как всегда, и начала кричать на них, выгоняя из сада. Они молча пошли, но генеральша встала в калитке, заткнув ее собой, как пробкой, и начала говорить им те серьезные русские слова, от которых даже лошади вздрагивают. Я попросил ее перестать ругаться и пропустить барышень, она закричала:
- Я снай тибе! Ти - им лязит окно, когда ночь...
Я рассердился, взял ее за плечи и отвел от калитки, но она вырвалась, повернулась ко мне лицом и, быстро распахнув халат, подняв рубаху, заорала:
- Я луччи эти крис!
Тогда я окончательно рассердился, повернул ее затылком к себе и ударил лопатой пониже спины, так что она выскочила в калитку и побежала по двору, сказав трижды, с великим изумлением:
- О! О! О!
После этого, взяв паспорт у ее наперсницы Полины, бабы тоже пьяной, но весьма лукавой,- взял под мышку узел имущества моего и пошел со двора, а генеральша, стоя у окна с красным платком в руке, кричала мне:
- Я не звать полис - нитщего - слюший! Иди еще назади... Не надо боясь...
XXIX
Я спросил его:
- Вы согласны с Познышевым, когда он говорит, что доктора губили и губят тысячи и сотни тысяч людей?
- А вам очень интересно знать это?
- Очень,
- Так я не скажу!
И усмехнулся, играя большими пальцами своих рук.
Помнится,- в одном из его рассказов есть такое сравнение деревенского коновала с доктором медицины:
"Слова "гильчак", "почечуй", "спущать кровь" разве не те же нервы, ревматизмы, организмы и так далее?"
Это сказано после Дженнера, Беринга, Пастера. Вот озорник!
XXX
Как странно, что он любит играть в карты. Играет серьезно, горячась. И руки у него становятся такие нервные, когда он берет карты, точно он живых птиц держит в пальцах, а не мертвые куски картона
