Самуил Маршак - Статьи, выступления, заметки, воспоминания
А там, где оказывается им не под силу, где братьев и сестер приходится разъединять, брать в разные семьи, - там эти семьи вступают между собой в новые родственные отношения.
Об этом трогательно рассказывает одна из матерей, учительница Вишняковской сельской школы Егерева:
"И вот мы, две учительницы, живущие недалеко друг от друга, сроднились и стали близкими из-за наших ребят. Мы взяли двух братьев: я - старшего, Аркадия, она - младшего, пятилетнего Вовочку. Теперь я чувствую, что она мне как родная сестра, такие мы близкие!.."
Эта связь, возникающая между отдельными семьями, как бы сливает их в одну огромную семью, объединенную отцовской, материнской, братской любовью.
Дети перестают быть сиротами, переступая через порог незнакомого, чужого дома.
Впрочем, и самое слово "сирота" теряет у нас право на существование.
"Давайте, выкинем это слово из нашего обихода, - говорит учительница Егерева. - Не может быть сирот в стране, где мы все матери... Давайте говорить о наших родных детях, а не о сиротах".
Все, кто слышал эту простую, глубоко сердечную речь учительницы Егеревой, не мог не почувствовать счастливой гордости за человека, за наш народ.
Нет, фашистам не удастся отнять у наших детей будущее, разрушить наши семьи, наши дома!
Люди у нас сильны и на фронте, и в тылу. Бесконечны жизненные силы нашего народа, а жизнь всегда побеждает смерть!
О НАШЕЙ САТИРЕ
I
То, что стало смешным, перестает быть страшным.
Сатира - отличное противоядие вредоносным идеям и лженаучным теориям.
Она умеет бороться с изощренной ложью и самой злостной клеветой.
У нее богатый многовековый опыт в борьбе с мракобесием и тупой косностью. Это она пером Рабле и Сервантеса одолела упорные и живучие предрассудки средневековья.
Подумать только - у наших сатириков сегодняшнего дня такие предки, как Эразм из Роттердама и Свифт, Вольтер и Беранже, Гоголь, Салтыков и Чехов.
Вольно же нам отказываться от всей этой блестящей галереи предков и заменять ее одной фотографической карточкой Аркадия Тимофеевича Аверченко {1}.
Нечего и говорить, Аверченко был талантливым писателем, а в последние годы жизни, когда предметом его юмора сделался он сам и его собратья-эмигранты, этот юмор стал глубже, горячей, достиг остроты сатиры.
Но все же не у Аверченко должны мы учиться. Даже от самых лучших его страниц отдает некоторым самодовольством и обывательщиной, Дононом и скетинг-ринком протопоповских времен {2}.
Наш Зощенко имеет больше прав на место в ряду русских сатириков. Мысли его серьезнее, литературные задачи крупнее, а стиль своеобразнее.
Вспоминая нашу юность, мы часто переоцениваем юмор предреволюционных лет. А между тем сатирические стихи Маяковского своим пафосом, силой, неожиданностью и свежестью мысли далеко оставили позади "Сатирикон", в котором он сам же работал смолоду.
В предреволюционные годы молодые прозаики не решались браться за такие смелые дела, как сатирический роман, написанный Ильфом и Петровым.
Ни у одного из тогдашних молодых поэтов не было запаса наблюдений и чувств, чтобы взяться за такую героическую и в то же время шутливую стихотворную повесть, как "Василий Теркин" Твардовского.
Не надо прибедняться. У советской литературы было немало побед. Это сознание и радует нас, и обязывает.
II
Во времена народной, Отечественной войны у сатиры много дела.
С первых боевых дней она заговорила у нас цветными плакатами на улицах, рупорами громкоговорителей на перекрестках. Не только сатирические фельетоны в прозе, но и стихотворные эпиграммы стали все чаще и чаще появляться в углах наших больших газет.
Вновь ожила традиция времен гражданской войны, когда стихи Маяковского и басни Демьяна Бедного перемежались в газетах с боевыми сводками.
Карикатуры и эпиграмматические надписи заняли место и в ежедневной печати, и на армейских пакетах с концентратами, как острая приправа к гороховому супу или к пшенной каше. Рисунки и стихи, воспроизведенные на броне танка, участвовали с ним вместе в жарких боях, а когда осколки вражеских снарядов сбивали и стирали их с брони, танковая бригада бережно обновляла изображение и слова.
Во всех фронтовых газетах, в листовках, переправляемых партизанами и забрасываемых в тыл врага, - всюду нашла себе применение советская сатира.
Оружие проверяется во время войны.
Приходит пора проверить качество нашего колющего и рубящего словесного оружия.
Есть ли оно у нас?
Да, есть.
Служит ли оно тому делу, которое сейчас для нас важнее важного, - войне с фашизмом?
Да, служит.
"Но будем говорить прямо - не всегда оно у нас достаточно остро.
Мы еще не научились подслушивать и улавливать тот устный юмор, которым так богат наш народ, а народ на войне в особенности. Улавливать и подслушивать не для подражания и механической переработки фольклора, а для того, чтобы заразиться задором, горячностью, силой и непосредственностью, которая так радует нас в ответном письме защитников Ханко барону Маннергейму {3} или в меткой поговорке и частушке.
На фронте острое, крепкое слово зачастую идет рядом с подвигом, и жаль пропускать эти слова мимо ушей.
Во времена войны сатира приобретает широко народный характер. Она проявляется в боевых лозунгах, в эпиграммах, в насмешливых частушках.
Но и во время войны не следует забывать о тех огромных возможностях, которыми располагает писатель-сатирик.
Сатира столь же многообразна, как и вся литература в целом. От эпиграммы в две - четыре строчки до поэмы, стихотворной или прозаической, от прутковского афоризма до щедринского "исследования нравов", - все это могло бы быть нашим хозяйством.
Комедия, басня, сказка, лукиановский диалог {4}, роман в письмах, дневник, шутливая баллада, анекдоты, куплеты, - да мало ли еще литературных форм и видов, в которых может найти свое воплощение сатирическая мысль.
А мы чаще всего ограничиваем себя несколькими, уже знакомыми нам жанрами, ходим по хорошо изученным дорожкам.
То же самое можно сказать и о содержании нашей сатиры.
III
Само собой разумеется, до победы над фашистами вашей основной темой останется и должна остаться тема военная.
Совершенно естественно, враг оказывается в центре внимания писателя-сатирика. Тем более что враг этот счастливо соединяет в себе все черты, которые когда-либо осмеивались сатириками всех времен.
Лживость, чванство, жадность, тупая жестокость, приправленная лицемерием, мещанство, украсившее себя рогатым рыцарским шлемом, глупость и мракобесие в обличий лженаучных теорий.
Характер и повадку нашего врага мы успели хорошо узнать.
Но мы часто топчемся на месте, говорим все об одних и тех же его чертах, забывая, что он все время меняется, изворачивается, принимает то одну, то другую защитную окраску. Надо уметь хватать его за руку при каждом движении, ловить я поличным.
У сатирика должен быть глаз разведчика.
В некоторой нашей неподвижности, в топтании на месте повинны и мы сами, и редакции, не умеющие вовремя вооружить нас материалом, которым автор не всегда располагает.
Некоторое однообразие нашей работы заключается и в том, что военную тему мы ограничиваем по преимуществу сатирой на врага.
Нельзя забывать, что от нашего поведения, от того, как проявляет себя каждый из нас на своем месте в армии или в тылу, зависит очень многое.
Мы несем полную ответственность за все дурное, что еще сохранилось у нас в быту.
Русская сатира всегда была сильна своей этической стороной. Сатирики, которыми гордится наша литература, умели не щадить себя, умели так любить свой народ, что ради его блага, не содрогаясь, брали в руки каленое железо.
Каждый из нас должен пожелать себе и своему товарищу побольше смелости - литературной и гражданской.
Без этого наше дело немыслимо.
IV
И последнее - о злободневность.
Снижает ли злободневность качество сатиры, лишает ли она ее монументальности " долговечности?
Никто не знает, долго ли будет жить на свете он сам и то, что он пишет сегодня.
Через день, через месяц наши злободневные строки несомненно устареют, умрут. А вот через три года или через тридцать лет некоторые из них, может быть, и оживут. Чем горячее, точнее и злободневнее написанная нами вещь, тем больше у нее шансов ожить. Чем лучше выполняет она свою сегодняшнюю задачу, тем долговечнее может оказаться.
Какие-нибудь два стиха греческой эпиграммы о маленьком происшествии, случившемся более двух тысяч лет тому назад, до сих пор радуют нас своей остротой, точным ощущением времени и места:
Раз довелось увидать Антиоху тюфяк Лисимаха,
И не видал с этих пор своего тюфячка Лисимах {5}.
Будем думать о своих современниках, радовать их, сердить, заставлять действовать, а потомки, если захотят, - подумают о нас сами.
