Давид Маркиш - Белый круг
- Это где? - спросил Мирослав.
- Тель-Авив, - сказал Вова. - Там наших русских художников просто сотни, а жрать нечего: кругом одни арабы, и стреляют без конца... Вот они и гонят все подряд: и икону, и особенно авангард. Классные ребята!
- Дерут по-черному? - спросил Мирослав.
- Нет, по-божески, - успокоил Вова. - Все же свои...
Тель-Авив. Только этого не хватало. Да там война, на улицу нельзя выйти! Нормальный человек туда ни за какие коврижки не поедет. И знакомых никого там нет - были, да вроде все уже разбежались от этих неприятностей. Косой Наум там жил, в Иерусалиме, рамки делал.
- Наум там, что ли, живет Бурштейн? - спросил Мирослав. - Рамочник? Помнишь такого? Косой на один глаз?
- Ну а как же! - обрадовался Вова. - Ему в окно пуля залетела, он манатки быстренько собрал и уехал в Канаду.
- Как пуля? - переспросил Мирослав. - Ему же уже под пятьдесят...
- Пуля паспорт не спрашивает, - ухмыльнулся Вова. - Хорошо еще, что второй глаз ему не подбила... Знаешь, где он жил-то?
- Да я там не был никогда, - с досадой сказал Мирослав. - В Израиле, я имею в виду. А ты был, что ли?
- Был, был, - сказал Вова. - Страна как страна, по-русски каждый ишак понимает. Если поедешь, я тебе адресок дам, к кому обратиться.
- Ладно, посоветуемся, - вздохнул Мирослав. - Это ж надо - ехать на войну!.. Запирай, что ли, Вова, лавочку, пошли, я приглашаю.
Самолет лег на крыло, и иллюминатор перечеркнула, вынырнув из моря, далекая линия берега - плоская, коричнево-серая, с какой-то трубой. Мирослав Г. вгляделся, щурясь, и почувствовал тяжесть под пиджаком, в сердце: это, значит, и есть Израиль, тут и Христа распяли и много еще чего наворотили в обозримом прошлом. Что ж это за труба такая? Завод? А может, пушка? Интересно.
Впрочем, не было и интересно: Мирослав не испытывал праздного подъема, свойственного туристам при прибытии в новую страну. Глядя вниз, на окруженные песками прямоугольные городские кварталы, Мирослав желал одного: без приключений сделать здесь дела и вернуться в Париж, восвояси.
Дела, по рекомендации Вовы из антикварного салона, следовало делать на тель-авивском блошином рынке. Само имя этого необыкновенного рынка, вызывающее у современного западного человека с его двумя ванными в квартире нервный смех, внушало коренным тель-авивцам своего рода почтение: здесь, на окраине Яффы, в зловонных закоулках, всякого человека могла тяпнуть среди бела дня натуральная блоха, вор мог без смеха залезть к нему в карман, и свежа еще в памяти была история о том, как в помойном контейнере совершенно случайно обнаружили французского старика-туриста в шляпе и с бедуинским кинжалом под третьим снизу ребром.
Мирослав Г. привольно чувствовал себя на блошином рынке. Шатаясь здесь с самого утра меж лавок и лотков, он взыскательно вглядывался в нашпигованные вековой пылью ковры, гремучую кухонную медь и выстроившиеся прямо на тротуаре вспученные ботинки первопроходцев. Он свел приятное знакомство с хозяином антикварной лавочки - слепым персидским дедушкой с черной кипой на пергаментной голове и точными, выверенными движениями серпента; попивая с ним кофеек из наперсточных чашечек, соскучившихся по мыльной пене и щетке, Мирослав почти не сомневался в том, что своими подернутыми аметистовой пеленой глазами перс видит куда глубже полкового снайпера.
Мимо художественной галереи "Золотой скарабей" Мирослав проходил уже дважды; там, за мутным витринным стеклом, играли в шеш-беш двое: восточного вида красавец с бараньими глазами и тоненькими усиками, в европейском костюме, с галстуком в горошек, и белобрысый парень в тельняшке и розовых бермудах, лет тридцати пяти. Баран, по-видимому, был Иегошуа Умама - хозяин галереи, человек выдающихся коммерческих способностей, по словам американского Вовы. Белобрысый же в бермудах являлся в таком случае доверенным помощником выдающегося коммерсанта, звали его Глеб Петухов, и именно к нему, сославшись на все того же Вову, следовало обратиться вновь прибывшему. Но Мирослав не спешил: ему нравилось шляться по блошиному рынку, из лавчонки в лавчонку. В этой людской круговерти он не был своим, но и чужаком не был; он ничем не отличался от сефардов и ашкеназов, бухарцев и бедуинов, кавказцев, тайцев и филиппинцев - разве что рисунком лица, но это никого здесь не трогало.
В полдень, когда солнце накалилось до опасного предела и кошки, тяжело дыша, попрятались в мусорники, Мирослав Г. потянул дверь "Скарабея". Баран к тому времени, наигравшись в шеш-беш, ушел куда-то по своим коммерческим делам, и белобрысый Глеб Петухов в одиночестве пил чай с кубиками халвы.
- Я Петухова ищу Глеба, - сказал Мирослав, войдя. - Вова с Брайтона ему привет передает.
- Считай, что нашел, - не спеша сказал белобрысый. - А где привет?
Мирослав молча вытащил из наплечной сумки бутылку джина "Гордон", купленную в нью-йоркском аэропорту, и поставил ее рядом с чайным стаканчиком. Глеб потянулся открывать, а Мирослав завертел головой, оглядывая стены длинной, как коридор, галереи. Картины висели тесно, по большей части то были портреты раввинов и натюрморты с халой, фаршированной рыбой и семисвечником, но встречались и инородные вкрапления: морские пейзажи с кораблями, сценки английской охоты и абстрактные композиции. Особняком стоял на мольберте портрет дамы в шляпе, на полях и тулье располагались вишневые деревья в цвету и торчала Эйфелева башня, над которой летел самолет-биплан.
- Вчера только принесли, - проследив взгляд гостя, сказал Глеб. Тышлер.
- Тышлер? - переспросил Мирослав.
- Тышлер, Тышлер! - подтвердил Глеб. - Так себе работенка, схалтурили пацаны немного... Ты разбавляешь? - Он протянул Мирославу джин в чашке. Держи вот халву - закусить.
Выпив, поговорили немного о Вове с Брайтона.
- Он мне как брат, - наливая по второй, сказал Глеб Петухов. - Мы с ним сколько дел провернули, ты даже не представляешь!
- Он про этот рынок только хорошее рассказывал, - сказал Мирослав. Мне тоже нравится... Кого тут только нет, это ж надо!
- Ну да, - согласился Глеб. - Просто Вавилон: и бухары, и татары. Я тут одну тайку завалил - хор-рошо: кожа как шелк, мазью какой-то мажется для запаха... Как думаешь, у них душа есть?
- У кого? - не понял Мирослав.
- Ну у таек этих! - пояснил Глеб Петухов.
- Есть, наверно, - прикинул Мирослав Г.
Зависть прошлась щеточкой по сердцу князя: он тоже хотел бы, не откладывая дело в долгий ящик, наброситься на тайку с шелковистой кожей, а потом, попивая джин с халвой, неторопливо рассуждать, есть у нее душа или нет. Глебу какому-то Петухову привалило, а ему, Мирославу, - шиш. Мир, в общем-то, устроен с ошибками, но это можно починить: продать Каца, заработать кучу денег и потом уже водить и таек, и хоть эскимосок в моржовом сале.
- А ты не боишься? - спросил Мирослав. - Подцепить чего-нибудь? Есть у нее душа или нет, черт ее поймет, а вот микроб может укусить.
- Волков бояться - в лесу не обниматься! - снисходительно отмахнулся Глеб. - Укусил один такой!
Разговор бежал враскачку, легко. После третьей Мирослав достал из кармана пачку фотографий и протянул Глебу Петухову. Глеб сначала полистал пачечку, а потом разложил картинки на столе.
- Ну и что? - спросил Глеб Петухов.
- Да так... - сказал Мирослав. - Что ты про это думаешь?
- Интересные картинки, - сказал Глеб. - Это кто же это будет?
- Неважно, - отрезал Мирослав. - Не Тышлер - это точно... Нравится?
- Нравится, не нравится... - сказал Глеб. - Тайка мне нравится. Разница между покупной ценой и продажной - это главное. Ну почем?
- Оригиналы надо сделать, - собирая фотографии со стола, сказал Мирослав. - И чтоб твои пацаны не наклепали по десять штук с одной картинки, а то получится перебор: и мне, и тебе тогда голову отрежут.
- Отрежут - новую пришьем, - не испугался Глеб Петухов. - Но, конечно, с пацанами тогда надо сидеть, чтоб они особо не гуляли по части дубликатов. А то - могут.
- Раз надо, буду сидеть, - решил Мирослав. - Я для этого приехал. С меня тоже, между прочим, спросят.
- Контроль идет рука об руку с доверием, - одобрил Глеб. - Вот за это надо выпить. - И потянулся к бутылке.
- А тайка - это кто? - принимая чашку, спросил Мирослав. - А то ты все рассказываешь, рассказываешь...
- Ну кто?.. - призадумался, вспоминая, Глеб Петухов. - Наполовину китайка, наполовину таиландка. Что-то в этом роде. А тебе зачем?
- Да так, - поиграл бровями Мирослав Г. - А где сидеть-то с ребятами твоими? Здесь, что ли? На рынке?
- Не, - качнул своим стаканом Глеб. - Тут полиция ходит и все такое. У нас мастерская на Юге, в Газе. Там тихо: рисуй себе, что хочешь, хоть Пикассо, - никого это не колышет.
- Как в Газе? - удивился Мирослав. - Там же арабы, война!
- Тебе-то что? - опроверг Глеб Петухов. - Твоя это, что ли, война? У нас с этими чучмеками совместное предприятие, все довольны. Они мебель антикварную клепают под французов, а мы картинки рисуем, какие надо. Мирный труд.
