Алексей Писемский - Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына (Брак по страсти)
- Знаете ли, Сергей Петрович, что бы я сделала на месте вашей жены? перебила Варвара Александровна. - Я бы взяла, даже потребовала бы свое состояние от матери и отдала бы его вам; но уважать бы вас не стала; и даже, может быть, разлюбила бы...
- Вы не так поняли мои слова, Варвара Александровна, - возразил Хозаров, - вы, может быть, тут видите...
- Я тут вижу расчет, корыстолюбие, я тут вижу то, чего никогда не предполагала видеть в вас, и, простите меня, я начинаю в вас разочаровываться.
- Послушайте, Варвара Александровна! Глядя на этот предмет поверхностно, вы, конечно, вправе вывести такого рода невыгодное для меня заключение, но нужно знать секретные причины, которых, может быть, человек, скованный светскими приличиями, и не говорит и скрывает их в глубине сердца. Вы, Варвара Александровна, богаты, вы, может быть, с первого дня вашего существования были окружены довольством, комфортом и потому не можете судить о моем положении.
- Разве вы бедны?
- А если бы и так.
- Нет, вы скажите мне прямо, бедны вы или нет?
- Я не беден, я имел большие средства, но...
- Но вы промотались, не так ли?
- Да, может быть, это и так, но я хотел, Варвара Александровна, в семейной жизни успокоить себя, хотел сделаться порядочным человеком, потому что все это мне наскучило! Я женился на существе, которое любил, но в то же время имел в виду существенное; но как же меня поняли, как меня третировали? - Окрестили мотом и с первого же раза начали опасаться. Я очень любил Мари и, конечно, обожал бы ее всю жизнь, если бы она поняла меня; но что же прикажете делать, она лучше понимает свою мать и также видит во мне мота. Вот корень всех неприятностей между нами, которые зашли уже очень далеко! Вы только вспомните, как эти люди поняли вас и вместе с тем осмелились требовать от меня, чтобы я манкировал вашею дружбою, которая для меня, может быть, дороже всего на свете; конечно, я их не послушал, однако все-таки в умах их было это нелепое намерение. Я все это перенес, но вы спросите меня, каково мне все это было. Вы, конечно, имеете право думать, что я с умыслом избегал встречи с вами, потому что занял у вас три тысячи рублей и до сих пор не в состоянии еще с вами расплатиться.
- Грустно мне от вас, Сергей Петрович, это слышать, очень грустно! сказала Мамилова.
- Нет, позвольте, это еще не все, - возразил Хозаров. - Теперь жена моя целые дни проводит у матери своей под тем предлогом, что та больна; но знаете ли, что она делает в эти ужасные для семейства минуты? Она целые дни любезничает с одним из этих трех господ офицеров, которые всегда к вам ездят неразлучно втроем, как три грации. Сами согласитесь, что это глупо и неприлично.
- Послушайте, - сказала Варвара Александровна, - если вы в самом деле так несчастливы, то я вас не оставлю: я буду помогать вам словом, делом, средствами моими; но только, бога ради, старайтесь все это исправить, - и вот на первый раз вам мой совет: старайтесь, и старайтесь всеми силами, доказать Мари, как много вы ее любите и как много в вас страсти. Поверьте, ничто так не заставит женщину любить, как сама же любовь, потому что мы великодушны и признательны!
- Женщине трудно доказать любовь, - возразил Хозаров, - она часто самой сильной страсти не понимает.
- Никогда!.. Готова спорить с целым миром, что женщина видит и чувствует истинную любовь мужчины в самом еще ее зародыше. Но чтобы она не поняла сильной страсти, - никогда!
- Я испытываю это, Варвара Александровна, на себе.
- Что ж вы думаете, что ваша Мари не сознает и не понимает вашей любви, если вы только истинно ее любите?
- Я говорю не про жену, - вы не хотите меня понять.
- Не про жену?.. Вы говорите это не про Мари?.. В таком случае я действительно вас не понимаю.
- В том-то и дело, Варвара Александровна, что женщины не понимают сильной страсти.
Варвара Александровна несколько минут смотрела на Хозарова с удивлением.
- Я вас сегодня совсем не понимаю, - проговорила она.
Хозаров пожал плечами.
- Вы или больны, или очень расстроены, и потому прощайте! - продолжала она, вставая.
- Одно слово! - произнес Хозаров. - Позвольте мне сегодня вечером быть у вас.
- Зачем? - спросила Мамилова, устремив на собеседника вопрошающий взор.
- Именем нашей дружбы заклинаю вас, позвольте мне.
- Хорошо; но только с условием: прийти в себя и не говорить того, что вам стыдно, а для меня обидно слушать.
Проговорив это, она подала Хозарову руку, которую тот с жаром поцеловал, но которую Варвара Александровна вырвала стремительно и проворно вышла из кондитерской.
Оставшись один, Хозаров целый почти час ходил, задумавшись, по комнате; потом прилег на диван, снова встал, выкурил трубку и выпил водки. Видно, ему было очень скучно: он взял было журнал, но недолго начитал. "Как глупо нынче пишут, каких-то уродов выводят на сцену!" - произнес он как бы сам с собою, оттолкнул книгу и потом решился заговорить с половым; но сей последний, видно, был человек неразговорчивый; вместо ответа он что-то пробормотал себе под нос и ушел. Хозаров решительно не знал, как убить время.
- Эй, ты, болван! Дай мне лист почтовой бумаги, перо и чернильницу! вскричал он молчаливому половому.
Тот подал, и герой мой принялся писать письмо к тому приятелю, к которому он писал в первой главе моего романа.
"Незаменимый для меня друг мой Миша!
Оба тянем мы, дружище, с тобою одну лямку; то есть оба женаты, и потому оба очень хорошо понимаем, что вся эта аркадская любовь не что иное, как мыльные пузыри, когда нет существенного, то есть денег! Другой бы на моем месте упал духом; но ты знаешь меня: я не люблю хандрить и ходить повеся нос, но умею всегда приискать какое-нибудь развлечение, которым нынче и служит для меня милашка - Мамилова. Она была в меня еще в холостого влюблена до такого сумасшествия, что ни с того ни с сего подарила мне три тысячи рублей; но тогда я был занят моей глупой женитьбой, и потому между нами прошло так, серьезного почти ничего не было, а только, знаешь, сентиментальничали в разговорах; но теперь другое дело: я постарел, поумнел; а главное - мне нужно развлеченье и деньги. Сегодня было у нас первое тайное свидание, после которого я тебе и пишу. Дело идет на лад; я сделал намек, после которого, конечно, сконфузились, даже рассердились немного и тому подобное. Однако я должен тебе сказать, mon cher, что женщины какое-то неуловимое существо. Это я ясно вижу на Barbe Мамиловой. Вообрази себе: любит меня и любит до безумия; но скрывает и говорит черт знает какие отвлеченности, над которыми, конечно, я скоро восторжествую; но, при всем том, досадно и скучно. Сегодня вечером я опять пойду к ней и сделаю решительный приступ, о последствиях которого тебя извещу весьма подробно.
Хозаров".
Для сочинения и написания этого письма героем моим было употреблено полтора часа; потом он спросил себе легонький обед, бутылку портера и бутылку мадеры и все сие употребил в достаточном количестве. Нетерпеливость возросла в нем донельзя, и потому он, не ожидая законного вечернего часа, то есть семи часов, отправился в четыре. Вероятно, герой мой был в сильно возбужденном состоянии: приехав к Варваре Александровне, он даже не велел доложить о себе человеку и прошел прямо в кабинет хозяйки, которая встретила на этот раз гостя не с обычным радушием, но, при появлении его, сконфузилась и, чтобы скрыть внутреннее состояние духа, тотчас же закурила папиросу.
- Первое мое слово будет просить у вас извинение, что я приехал не в урочный час. Что ж мне делать? Я не могу уже более владеть собою.
- Я вас рада видеть всегда, Сергей Петрович, - отвечала хозяйка.
- Послушайте, Варвара Александровна, вы немилосердны ко мне; но как бы ни было, как бы меня не поняли, я решился открыть вам тайну, которую я до сих пор скрывал даже от самого себя.
Мамилова взглянула на гостя с удивлением.
- Вы все-таки еще не пришли сами в себя, - сказала она, не спуская с него глаз, - и все-таки продолжаете говорить смешные нелепости.
Хозаров был на этот раз очень дерзок и продолжал:
- Всякие чувства можно скрывать некоторое время, но потом они должны обнаружиться. Я не люблю моей жены, вы это слышали, и не люблю ее более потому, что боготворю и увлечен другою; одним словом: я люблю вас, и в ваших руках моя жизнь и смерть.
Последние слова герой мой произнес, уже стоя перед Варварой Александровной на коленях. Мамилова несколько минут ничего не отвечала и не отнимала своей руки, которую Хозаров взял и целовал.
- Больно, досадно и грустно мне все это слышать и видеть, Сергей Петрович! - сказала она. - Не стойте передо мною на коленях. Ей-богу, это очень водевильно и смешно. Я вас спрошу только одно: зачем вы все это говорите и делаете?
- Затем, что я боготворю вас, - возразил Хозаров, начиная приподниматься с коленопреклонного положения.
- А я вас не люблю, Сергей Петрович! Прежде я чувствовала к вам дружбу, искреннюю дружбу, но теперь я вас презираю и презираю потому, что вы похожи на других.
