З Вендров - Наша улица (сборник)
Но сильнее всего подчеркивал вдовство учителя его сынишка. Оставлять мальчика было не на кого, и отец всюду водил его с собой.
- Сиди, Мишенька, тихонечко, пока мы позанимаемся! - говорил он каждый раз, усаживая мальчика на наш жесткий, обитый клеенкой диван, в самый уголок.
И мальчик - точная копия отца - сидел тихо в течение томительного часа, блуждая печальными черными глазенками по комнате и не зная, что с собой делать.
Иной раз вдовец брал со стола один из моих учебников и давал его мальчику:
- На, Мишенька, посмотри картинки, только осторожненько, не порви!
Мальчик перелистывал страницу за страницей, тихонько, как мышонок, задерживал на минуту свой взгляд на какой-нибудь картинке и листал дальше. Перевертывая страницу, он каждый раз поднимал на нас свои печальные глазенки, словно спрашивал: "Правда, я тихо сижу? Правда, я не рву книгу?.." Когда взгляд учителя встречался со взглядом мальчика, они обменивались тусклой, короткой улыбкой.
Как блеклый луч солнца, выглянувший из-за туч и тут же скрывшийся, на мгновение освещает все вокруг, так короткие улыбки отца и сына на секунду озаряли их печальные лица отблеском нежной любви.
Часто улыбка отца сопровождалась малозначительными, но, очевидно, ободрявшими ребенка словами:
- Играй, играй, Мишенька!..
Нетрудно было заметить, что мысли учителя больше заняты его собственным сыном, нежели мной.
Шагая по комнате и медленно, по слогам, произнося слова диктанта, он все время украдкой жалостливо поглядывая на сынишку и порою еле слышно вздыхал.
Иной раз, когда я вслух читал о кошке, которая вышла на охоту за мышами, о лисе, утащившей у вороны сыр, о мужичке с ноготок, везущем "хворосту воз", мальчик переставал шуршать страницами книжки и, как заяц, настораживал уши. Личико его оживлялось, тонкие бледные губы приоткрывались в улыбке.
Заметив это, учитель тоже начинал улыбаться, прерывал урок и говорил:
- А ну-ка, Мишенька, прочти басню "Ворона и Лисица". Ты ведь знаешь...
Мишенька соскальзывал с клеенчатого дивана, как маленький солдатик, вытягивал руки по швам и, притопывая в такт ножкой, отчеканивал басню как заводной.
Отец тоже постукивал ногой, как бы дирижируя, и удовлетворенно кивал головой.
- А ну, Мишенька, теперь прочти "Квартет". Ведь ты знаешь! То, что мы с гобой недавно разучивали.
Мишенька без запинки читал басню за басней.
Лицо учителя сияло,
- Шесть лет, седьмой, а басен знает больше, чем ты, хоть ты и старше его на целых пять лет. И произношение у него лучше, чем у тебя.
В этих словах учителя было больше гордости за сына, чем упрека мне.
Однако именно декламация Мишеньки и привела к тому, что мой отец отказал "вдовцу с мальчиком" от урока.
- Х-ха! Видали вы что-либо подобное? - сердился отец. - Мало того, что он получает три серебряных рубля в месяц за то, что один час в день занимается с моим сыном, половину этого времени он тратит на обучение басням собственного сына! Да и вообще, что это за манера таскать с собой ребенка! Таких учителей мне не надо.
4. ГЛАВНОЕ - ПРОИЗНОШЕНИЕ
Место "вдовца с мальчиком" занял Лейб Нейштат - сухощавый, близорукий парень, экстерн Слуцкой гимназии, совсем недавно бывший ешиботником [Еши-ботник- учащийся еврейской духовной семинарии.] в том же Слуцке.
Ничто на свете не могло заставить Нейштата произнести на уроке хотя бы одно слово по-еврейски.
- "Жаргон" портит русское произношение! - объявил он мне на первом же уроке и не отступал от своего правила даже в тех случаях, когда я не понимал его объяснений на русском языке.
Делал он это, как я догадывался, не столько для моей пользы, сколько для собственной: именно по русскому языку он неизменно проваливался на экзаменах, и ему нужно было побольше упражняться в разговоре.
Говорил он по-русски с излишней точностью, с особой осмотрительностью, словно ходил по тонкому льду. Больше всего старался он четко произносить округлые русские "о" и последние слоги слов, оканчивающихся на "я"
и "ся".
- "Я убе-дил-ся, что ку-пать-ся в хо-лод-ной во-де по-лез-но для здо-ровь-я и что не на-до бо-ять-ся хо-лодной во-ды. Я по-го-ря-чил-ся и по-драл-ся с то-бо-ю..." -- Такого рода слова и предложения со множеством "о", "я" и "ся" выбирал он постоянно для диктанта, с особым смаком произнося окончания, как если бы это были самостоятельные слова.
Другим средством для выработки у меня хорошего произношения было заучивание наизусть самых длинных басен, стихотворений и поэм, например: "Крестьянские дети" и "Генерал Топтыгин" Некрасова, "Бородино" Лермонтова, "Полтава" Пушкина. Смысл этих произведений был мне тогда далеко не ясен.
Моему учителю не удалось выработать у меня такое же произношение, как у него, так же как не удалось ему осуществить заветную мечту своей жизни сдать экзамен на аттестат зрелости. НЪ я сохранил благодарность к нему за то, что он первый указал мне путь к сокровищам русской литературы. Ему же я обязан и тем, что отец взял меня наконец из хедера и отдал в городское училище. С тем же рвением и пылом, с каким он несколько лет тому назад изучал талмуд, Нейштат сейчас учил - вслух и нараспев, чтобы выработать у себя хорошее произношение, - стихи русских классиков. Он старался и мне привить любовь к ним, хотя и не знал, как это делать.
Сказок Нейштат не признавал.
- Сказки, - говорил он, - это для господских деток, для которых русский язык - родной, для тех, что с пяти лет начинают читать книжки и двери гимназии для них широко открыты Такой мальчик, как ты, должен начинать прямо с серьезных книг, читать классиков Ничего, - если ты в состоянии одолеть талмуд с комментариями, то и русских классиков поймешь Эю полезнее, чем твой талмуд.
А читать тебе следует вслух, громко, чтобы выработать хорошее произношение...
Первая русская книжка, которую Нейштат дал мне читать, была "Князь Серебряный" графа Алексея Толстого.
С трудом понимал я смысл слов, но содержание в общем до меня дошло и книга потрясла меня. Раньше я и не представлял себе, каким тираном и деспотом может быть царь... Мое двенадцати лети ее сердце горело гневом и ненавистью к Ивану Грозному и его опричникам, которые носились по Москве с метлами за плечами и с собачьими головами на остриях пик, сея страдания и смерть За "Князем Серебряным" последовали "Фрегат "Паллада"
Гончарова, "Капитанская дочка" Пушкина, "Записки охотника" Тургенева, "Боярщина" Писемского - книги, открывшие передо мной новый мир и затмившие все то, что мне доводилось читать на еврейском и древнееврейском языках. Разумеется, добрая половина прочитанного оставалась для меня непонятной.Но и того, что я понял, было достаточно, чтобы разжечь мою фантазию и возбудить совершенно новые, прежде неведомые мне чувства и мысли Втайне от учителя, не признававшего никаких писателей, кроме русских классиков, "у которых надо учиться русскому языку", я увлекался и произведениями Фенимора Купера ("Следопыт", "Последний из могикан"), Майн Рида ("Всадник без головы", "Дети леса") и фантастическими произведениями Жюля Верна, удовлетворявшими мальчишескую жажду необыкновенного и героического.
Нейштат был весьма доволен языком и построением моих русских "сочинений", но произношение мое его не удовлетворяло: мне все еще не давались пресловутые "о", "я" и "ся"
Однако с некоторого времени я стал замечать, что учитель не так строго следит за моим произношением, да и сам начал не так уж ревностно оберегать точность окончаний. Это было явным признаком того, что он рассеян, что мысли его заняты чем-то другим. "В здравом уме и твердой памяти" с ним ничего подобного случиться не могло. На уроках он был задумчив, чем-то не на шутку озабочен.
Из разговора моих сестер я узнал, что занимает мысли учителя.
- Слыхала? Лейб Нейштат получил от Бейлки Черной шифскарту; он собирается к ней в Америку! - сообщила младшая сестра старшей.
Лет двадцать спустя я встретил Нейштата на ИстСайде, в еврейском квартале Нью-Йорка. Он сидел за барьером банкирской конторы Макса Кобра популярной в любом белорусском и украинском городе и местечке не меньше, чем городская баня, больница или пожарная каланча Через этот банк евреи-эмигранты посылали женам письма, фотографии, деньги и шифскарты. Банк в конце концов лопнул, и тысячи жен бедняков - брючников, гладильщиков и петелыцнков - вынуждены были зарядиться терпением на много лет, пока мужья снова скопят деньги на шифскарты и выпишут их к себе.
Так же как и в Слуцке, Лейб Нейштат, переименовавший себя в Луи Ньюборо - местечковый "американец"
в больших очках, - принципиально не говорил по-еврейски.
- "Жаргон" мешает выработать хорошее английское произношение, объяснил он мне.
Но поскольку девяносто процентов клиентуры банка Макса Кобра по-английски не говорили, а остальные десять процентов объяснялись на таком английском языке, который понимали только ист-сайдские евреи, Нейштат-Ньюборо был вынужден пойти на компромисс:
