Е Жаринов - Нация и сталь
Уверенность в том, что бронза является единственным надежным материалом для производства орудийных стволов, была настолько сильна в ту эпоху, что Альфреду, несмотря на орден почетного Легиона, так и не удалось получить военных заказов от Франции. С завидным упорством Крупп решил разослать в качестве подарка дворам Швейцарии, Австрии и России образцы своих стальных орудий с настойчивой просьбой испытать их в деле.
Таким образом, стальная пушка Круппа оказалась и в руках искушенных русских генералов во время царствования Александра II. День за днем русские артиллеристы стреляли из этого подарка Круппа по дальним целям и после четырех тысяч выстрелов скрупулезно осмотрели ствол на предмет возможных повреждений, но, как утверждают современники, не смогли обнаружить даже царапины. "Бронза, - вынуждены были согласиться генералы, - не выдержала бы таких испытаний". Это обстоятельство произвело на русских экспертов такое сильное впечатление, что на общем собрании решено было принять самые решительные меры относительно продукции фирмы "Фридрих Крупп", и чудо-орудие отправили в Петропавловскую крепость в музей артиллерии как некий каприз, этакую техническую причуду. Ситуация с пушкой Круппа один к одному напоминала ситуацию с аглицкой блохой из сказки Лескова; иностранная затея годами пылилась среди забытых вещей покойного императора Александра Павловича, пока на неё не обратили внимание.
Глава V
Королевская свадьба
Пятидесятые годы девятнадцатого столетия для немолодого уже Круппа стали временем больших перемен не только в профессиональной карьере. В жизни Альфреда образовалась невосполнимая пустота с того момента, как Ида оставила его дом. Тереза прекрасна знала, как приготовить любимое блюдо для своего сына, она мыла полы, убирала за Альфредом постель и держала весь дом в идеальном порядке. У Альфреда не было время на все эти заботы, к тому же он был воспитан в том духе, что труд мужчины и женщины должен был быть разграничен. Как и большинство мужчин средних лет, для которых неизбежно наступает критический период в жизни, Крупп начал оглядываться по сторонам в поисках подходящей пары. После успеха на лондонской выставке Альфред все чаще и чаще начинает испытывать вполне понятное беспокойство. В письма к одному из своих варшавских партнеров он так описал холостятскую: "Быть старым холостяком в Варшаве, наверное, просто ужасно; впрочем, такое состояние не доставляет радости везде, где бы вы ни находились".
Состояние скрытого раздражение подтачивало внутренние ресурсы, отвлекало от работы, и решительный Альфред не мог слишком долго мириться с этим. Он решил разрешить данную проблему раз и навсегда. Так, 24 апреля 1853 года Альфред уже писал из Кельна: "Спустя годы после того, как я дал себе слово непременно жениться, наконец-то мне удалось найти ту, с которой, начиная с первой встречи, я, надеюсь, обрету счастье, о чем, честно говоря, прежде мне даже и мечтать не приходилось. Леди, с которой я вчера был помолвлен, Берта Эйшхофф. Она живет здесь, в Кельне".
И дальше шла подпись: "Искренне Ваш и счастливый Альфред Крупп".
Чувства самой Берты для нас так и остались загадкой. Пожалуй, она была слишком обескуражена случившимся. Период ухаживания оказался необычайно коротким и в высшей степени оригинальным. Бедная девушка была буквально захвачена врасплох. Знаменитая первая встреча, после которой Альфред и влюбился в свою будущую невесту, произошла в кельнском театре. Берта на глазах у всей публики прямо в партере наткнулась на необычайно худого человека.
К этому времени Альфред сумел заработать себе хроническую бессонницу, несварение желудка и все чаще и чаще начал впадать в депрессии. Врач, лечивший Альфреда в это время, так описывает своего пациента: "Он выделялся из толпы своим высоким ростом и чрезвычайной худобой; черты лица правильные, но рано состарившиеся. Лицо бледное и в морщинах. Ход развития повлиял на его самосознание в сторону большой уверенности в своих силах; иногда эта уверенность граничит с манией величия; он выглядит и ведет себя с достоинством князя, но наряду с этим в нем проскальзывают черты мелочного человека".
Взгляд этого необычного типа поразил Берту: незнакомец буквально не сводил с неё глаз. Одет он был в неподобающий для театра костюм для верховой езды, облепленный к тому же комьями грязи. Человек стоял, нагло подбоченившись, в проходе между рядами и всем мешал пройти: его явно интересовала только девушка, но он не собирался причинять ей вреда, скорее, наоборот.
Дело в том, что Альфред и не собирался идти в этот день в театр. Просто по дороге к своему партнеру, к которому он спешил для заключения очередной выгодной сделки, ему повстречалась девушка, сумевшая пробудить в душе невротика неизвестные ему доселе чувства. Решение было принято молниеносно, по-военному, прямо в седле. Крупп соскочил на землю и последовал за девушкой. Альфред ухаживал за своей будущей супругой в течение месяца, каждый раз повторяя вместо признания одну и ту же фразу: "Я думал, у меня кусок стали в груди, а там оказалось сердце" (...hatte ich ein Herz). Берте оставалось лишь подчиниться столь сильному натиску, и в конце концов она произнесла в ответ: "Ja".
В Эссене помолвку восприняли как большой долгожданный праздник, и всю ночь пушки Круппа стреляли в звездное небо Рура. Верноподданные же рабочие и служащие по всем законам феодального права славили господина песнями и гимнами и в конце устроили факельное шествие по узким городским улочкам.
Альфреду не суждено было познать настоящее семейное счастье. Его беспокойный характер оказался не пригоден для тихой жизни в уютном гнездышке. И дело здесь не только в самой Берте, которую многие биографы упрекают в измене и прочее. Пожалуй, ни одна женщина не смогла бы ужиться с этим необычным человеком. Иногда в порыве откровенности Альфред признавался, что он сам себе большая обуза, сам себе в тягость. Брак, начавшийся столь необычно, оказался обреченным.
Свой скелет в шкафу был не только у Круппа. Дело в том, что и Берта, как и её супруг, не могла похвастаться душевным здоровьем, хотя и производила впечатление вполне нормального человека. Начнем с того, что невеста не принадлежала к так называемым патрициям, т. е. не имела родственников среди знатных местных родовитых промышленников. Ее дед служил у архиепископа кондитером, а отец сделал удачную карьеру чиновника и дослужился до налогового инспектора. В 1853 году Берте исполнился двадцать один год. Она считалась красавицей с очень выразительным взглядом голубых глаз. Ее волевое лицо с крупными чертами и выступающим вперед подбородком говорило о внутренней силе. Молодая женщина резко выделялась на фоне изможденного, покрытого морщинами и рано состарившегося облика Альфреда, который к тому же был вдвое старше своей невесты. Впрочем, такие браки тогда ни у кого не вызывали осуждения.
Будущий муж до последней минуты не смог заподозрить и тени подвоха. А дело заключалось в том, что ипохондрик женился на ипохондрике. И если у одного из них отклонения были написаны прямо на лице, то у другого, или у другой, они тщательно скрывались за маской здоровья, благополучия и молодости. И слабости Берты были наделены такими же противоречивыми свойствами, что и слабости Альфреда: в них, в этих слабостях, скрывалась какая-то тайная сила, способная к долгому и изнурительному для нападавшего сопротивлению. Дракула ошибся и взял в жены не покорную жертву, из которой так удобно было бы пить кровь, а существо родственное ему и наделенное теми же свойствами кровожадного вампиризма. Но будь Берта другой, то, несмотря ни на какую любовь, Альфред извел бы, иссушил свою супругу в один короткий миг, а так жена будущего пушечного короля сумела не только выжить в поистине нечеловеческих условиях быта, но и подчинить себе в какой-то мере необузданную и строптивую натуру мужа.
Чувства Берты по отношению к супругу были и остаются до сих пор для биографов большой загадкой, чего никак нельзя сказать об Альфреде. Как знать, может быть именно в этой скрытности и заложен залог победы над своенравным мужем? Крупп же, в отличие от своей молодой избранницы, любил всячески демонстрировать свою неземную любовь по отношению к ненаглядной Берте. Изо всех сил Альфред старался сделать молодую жену счастливой. Убогое жилище, в котором он обитал до сих пор, оказалось явно непригодно для его нынешнего семейного состояния. Скромный домик с этого момента превратился в памятник несчастному отцу Альфреда. Хижина к тому же напоминала рабочим, что их хозяин долгое время вместе с ними делил нужду и горе в постоянной борьбе с всесильной Судьбой, которую все-таки удалось схватить за горло. Именно с этой пропагандистской целью по замыслу Круппа была изготовлена специальная мемориальная доска.
19 мая 1853 года Альфред обменялся с Бертой кольцами, а затем благополучно переехал в новое жилище. Жених назвал его Gartenhause ("Нашим садовым домиком"). Судя по сохранившимся фотографиям, семейное гнездышко двух невротиков являло собой некую сумасшедшую конструкцию, способную удивить даже искушенных в области всевозможных архитектурных излишеств специалистов. Выстроенный посреди производственных площадей, дом Круппов был, с одной стороны, частью завода и поэтому покрывался копотью и страдал от шума и непрекращающейся тряски, а с другой - он призван был производить впечатление оазиса, появившегося, как по волшебству, среди выжженного промышленного пейзажа, напоминающего контуры какого-то индустриального апокалипсиса. С этой целью Садовый домик, каковым его можно было назвать лишь с определенной иронией, был окружен всевозможными теплицами, где выращивались виноград, ананасы и прочие экзотические фрукты, а также менажери для пышных павлинов. На самом же верху этой вавилонской башни располагалась стеклянна смотровая площадка, откуда хозяин мог спокойно наблюдать за тем, что творится на фабрике, не выходя из дома. Любое несанкционированное передвижение рабочих, любой их шаг оказывались в поле зрения неусыпного хозяйского ока.
