Петр Краснов - Мантык, охотник на львов
Онъ накинулъ плащъ, взялъ копье и, сдѣлавъ знакъ Мантыку, чтобы Мантыкъ его дожидался, быстро исчезъ между черныхъ скалъ.
Мантыкъ въ тоскѣ лежалъ въ хижинѣ. За занавѣской работала молодая женщина и тамъ плакалъ, захлебываясь, ребенокъ. Старикъ со старухой сидѣли у хижины, въ короткой тѣни и смотрѣли на куръ и на козъ. Солнце пекло нестерпимо. Небо было прозрачное и высокое. Кругомъ были горы, вздымавшіяся причудливыми пиками и хребтами.
Медленно шло время.
Снизу, гдѣ росло два блѣдныхъ молочая, изъ за черныхъ скалъ послышалось негромкое пѣніе. Шаги пѣвшихъ были не слышны, и сами они еще невидны. Какъ то сразу передъ хижиной, на песчаной площадкѣ появился Либэхъ и съ нимъ смуглый мальчикъ-арабъ, въ бѣлой длинной рубашкѣ, панталонахъ и босой.
Либэхъ торжественно подвелъ мальчика къ Мантыку, и мальчикъ быстро заговорилъ… по-арабски.
Но… арабъ Сеидъ-Магометъ-Оглы не понималъ по-арабски.
— Таибъ… таибъ… таибъ[53]… - растерянно бормоталъ Мантыкъ, ничего не понимая.
Мальчикъ посмотрѣлъ на Мантыка и вдругъ бросилъ нѣсколько словъ по французски. Какъ всѣ арабы приморскихъ городовъ онъ болталъ на многихъ языкахъ..
Мантыкъ обрадовался и они разговорились.
Если бы французъ сталъ слушать ихъ — онъ ихъ не понялъ бы, но они другъ друга отлично понимали.
— Moi… fusil… chasser les lions, les tigres, les êlêphants, — говорилъ Мантыкъ, доставая изъ кожанаго мѣшечка накладную. — Comèa — impossible… Mauvais habit… brigand… Il faut acheter… Chapeau… chemise… tout… tout…
Мантыкъ довѣрчиво показывалъ деньги арабу. Арабскій мальчикъ показалъ на солнце.
— Aujourd' hui trop tard, — сказалъ онъ. — Demain… soleil..[54]
— Сегодня поздно. Завтра съ солнцемъ.
И онъ объяснилъ, что они пойдутъ до восхода солнца въ Джибути и вмѣстѣ все сдѣлаютъ, чтобы получить по накладной вещи.
Было совсѣмъ темно, и ароматная свѣжесть лежала въ горахъ, когда Мантыкъ, Либэхъ и мальчикъ арабъ отправились въ путь.
Внизъ идти было легко. Мантыкъ смотрѣлъ жадными, любящими глазами, какъ раскрывались дали, какъ, когда поднялись они на небольшой хребетъ, точно вспыхнуло вдали парчевою полосою море, засинѣло, заголубѣло и загорѣлось расплавленнымъ золотомъ. Непонятно быстро, сразу, сталъ день, и солнце, точно неохотно оторвавшись отъ воды, поплыло вверхъ по поблѣднѣвшему небу.
Онъ видѣлъ всю бухту. Онъ обошелъ стороною городъ и, вмѣстѣ съ арабомъ, прошелъ въ арабскую лавку, гдѣ на послѣдніе золотые двадцать франковъ одѣлся, какъ арабъ. Малиновая феска прикрыла его волосы, длинная бѣлая рубашка съ синими полосками, такіе же панталоны, ерстяной черный плащъ — все было прилично и, когда въ этомъ костюмѣ, Мантыкъ со своими документами явился въ складъ, a сопровождавшіе его Либэхъ и арабченокъ подтвердили, что онъ Сеидъ Магометъ Оглы — ему сейчасъ же выдали пришедшую на его имя дорогую посылку въ ящикѣ.
Ящикъ былъ тяжелъ и его нелегко было нести по жарѣ въ гору. Но Мантыкъ несъ его легко. Онъ несъ ружье. Свой великолѣпный штуцеръ-экспрессъ, изъ котораго онъ убьетъ двѣнадцать львовъ! Послѣ двѣнадцатаго онъ вернется домой… Можетъ быть, уже въ Россію, и поѣдетъ съ этимъ испытаннымъ, знаменитымъ ружьемъ въ Сыръ-Дарьинскую область, охотиться на тигровъ… Тамъ тоже — тринадцатаго не будетъ. Будетъ ровно — двѣнадцать!
Ящикъ краемъ тяжело давилъ плечо. Либэхъ и арабченокъ были плохіе помощники, но Мантыкъ шелъ бодро.
Ночью, наскоро поужинавъ, не до ѣды ему было, — при свѣтѣ маслянаго ночника, передъ глазами восхищенныхъ Либэха и арабченка, Мантыкъ вскрылъ ящикъ и сталъ разворачивать и вынимать изъ синей прожированной бумаги стволы, прикладъ, цѣвье, патронную сумку, патроны, шомполъ и протирки. Все блистало, все было великолѣпно своею новизной, своимъ особеннымъ значеньемъ.
— «Ружье… Штуцеръ!! Экспрессъ!.. Мое ружье!!!»
Мантыкъ забылъ о снѣ, объ усталости, о голодѣ, за былъ обо всемъ на свѣтѣ. Точно плылъ онъ по воздуху, точно несся въ своемъ счастіи надъ самою землею, и только въ самой глубинѣ, гдѣ то на самомъ днѣ его молодого, быстро бьющагося сердца трепетала благодарная молитва:
— Господи, благодарю Тебя… Господи, какой Ты добрый и милостивый!
VII
ВЪ ПУСТЫНЪ
Мантыкъ въ оборванныхъ штанахъ, пропитанныхъ угольною пылью, карабкающійся на лодку, а потомъ просящій крова и пищи — былъ для сомалей такой же дикарь, жалкій и бѣдный. Помогать ему обязывалъ суровый законъ пустыни и тотъ великій Богъ, о Комъ зародилъ смутное понятіе въ душѣ дикаря французскій миссіонеръ.
Но Мантыкъ — обладатель ружья — сразу сталъ: тэта — господинъ. Что до того, что гэта роздалъ послѣднія деньги. Онъ платилъ широко — по царски. И арабченокъ Али и Либэхъ это сейчасъ же оцѣнили. Они предложили себя въ распоряженіе Мантыка.
При помощи Али разговоръ сталъ возможенъ.
«Toi… moi… aller… chasser»… не звучало особенно правильно грамматически, но оно открывало путь къ изученію сомалійскихъ и абиссинскихъ словъ и давало Мантыку возможность объяснить цѣли своего пріѣзда.
Цѣль: охота на львовъ. Очень просто! И это не удивило никого въ хижинѣ. Человѣкъ, обладающій такимъ прекраснымъ ружьемъ, можетъ и долженъ охотиться на львовъ.
— Львы принадлежатъ негусу, — сказалъ Либэхъ.
— Я ихъ ему и отдамъ, — гордо сказалъ Мантыкъ.
— Если черныя пантеры, — сказалъ Либэхъ, — ихъ шкуры можно продать. Очень дорого дадутъ. Богатый будешь. Тоже и за зебра. Шесть «быръ»[55] даютъ въ Джибути за шкуру.
— За льва, — сказалъ Али, — негусъ въ ухо золотую цѣпочку продѣнетъ. Очень красиво.
— Страусовыя перья тоже хорошо идутъ, — сказалъ Либэхъ.
Теперь объ охотахъ мечтали втроемъ. У нихъ не было ни муловъ, ни верблюдовъ, ни палатокъ, ни даже продовольствія, но было ружье и патроны, а съ этимъ вся Африка казалась имъ доступной.
Гдѣ охотиться? Куда идти?
Мантыкъ это зналъ точно. Подлѣ Минабеллы!.. Тамъ онъ найдетъ Колю и, если нужно, соединится съ нимъ. Если этого не будетъ настоятельно необходимо, — онъ останется въ тѣни, будетъ, какъ просила Галина, тѣмъ услужливымъ котомъ, который, какъ во снѣ, будетъ помогать Колѣ.
Но Минабеллы не зналъ ни Либэхъ, ни Али. Никакой Минабеллы они не слыхали.
— Абеша, — сказалъ Мантыкъ. — Въ Абиссиніи.
— Абеша, — охотно согласился Либэхъ. — Пойдемъ на Гильдессу и Хараръ… За Хараромъ въ Данакильской пустынѣ — у хорошо! Очень богато звѣремъ… За рѣкою Авашемъ.
— Пойдемъ за Авашъ! — смѣло сказалъ Мантыкъ и Либэхъ и Али, какъ послушные солдаты за полководцемъ, повторили за нимъ:
— Пойдемъ за Авашъ!
Кровь прадѣда Мантыка, уральскаго казака изъ Раимскаго укрѣпленія подлинно текла въ Мантыкѣ. Босой, полуодѣтый, онъ шелъ смѣло впередъ, на западъ, увлекая своихъ дикихъ спутниковъ. Они ночевали на высокихъ плоскогорьяхъ, гдѣ было холодно, прямо на скалахъ, закутавшись въ свои рваные, тонкіе плащи.
Антилопа, или маленькая козочка величиною съ зайца, съ серебристо-сѣрою спиною — абиссинскій «дигъ-дигъ», поджаренные на кострѣ были ихъ ужинъ. Остатки мяса и шкуру Либэхъ, или Али несли въ ближайшую деревню и мѣняли на яйца, хлѣбъ и молоко.
Первый удачный выстрѣлъ, свалившій на бѣгу козочку, привелъ въ восторгъ свиту Мантыка и укрѣпилъ за нимъ поклоненіе его добровольныхъ слугъ.
Мантыкъ шелъ къ Абиссиніи, отыскивая Минабеллу и разспрашивая о ней и не теряя связи съ караваномъ, гдѣ былъ Коля.
Пустыня оказалась не нѣмою. Въ пустынѣ все кругомъ знали. Иногда двое, трое сутокъ идетъ Мантыкъ по ней. Песокъ, чахлыя голыя мимозы, камни, молочаи…. Далеко впереди синѣютъ горы. Небо горитъ, солнце жжетъ. Нигдѣ ни души. Спустились въ ущелье… Зеленая долинка, поросшая яркой травой. Ямы съ водой. Песчаное русло пересохшаго ручья. Стада козъ и нѣсколько сомалей въ оборванныхъ плащахъ съ тонкими копьями въ рукахъ.
И уже все извѣстно, что дѣлается въ пустынѣ на сотни верстъ.
Изъ Джибути, стороною отъ желѣзной дороги, идетъ небольшой караванъ. Два «инглеза», одинъ «московъ» — мальчикъ, пять слугъ абиссинцевъ, двѣнадцать муловъ, два верблюда. Двѣ палатки. Идутъ, не спѣша. Охотятся… Плохая охота…. Не такіе стрѣлки, какъ ты!..
— А львовъ стрѣляли? — быстро спрашиваетъ Мантыкъ. Его глаза горятъ. Онъ сильно взволнованъ.
Неужели зависть?
Сомаль пастухъ машетъ рукою.
— Про львовъ здѣсь не слыхать. Нѣтъ… козъ, какъ вы, стрѣляютъ..
— A гдѣ львы?
Сомаль долго не отвѣчаетъ. Онъ точно взвѣшиваетъ отвѣтъ, точно ищетъ въ своей головѣ это мѣсто»
— Слыхать, — говоритъ онъ, — у Лагаардина были львы… Цѣлое семейство… Недалеко отъ Минабеллы…
Мантыкъ трепещетъ.
И львы, и Минабелла: все вмѣстѣ. Точно львы тамъ стерегутъ драгоцѣнный кладъ дяди Пети.
— А далеко до Лагаардина?
— Дней десять пути….
