Михаил Шолохов - Судьба человека. Донские рассказы (сборник)
– Брехни это! – буркнул Долбышев.
Манжуло ощетинился, обругал Долбышева матерком, тыкая в его сторону пальцем, крикнул:
– Вот он, дурочкин полюбовник! Возьми его за рупь двадцать! А ты, свиной курюк, думал, что он тебя посадит к себе на тачанку?..
– Не может он кинуть войско!.. – запальчиво крикнул Долбышев.
– Раздолба!.. Отродье Дуньки грязной!.. Ведь не пустит румынский царь на свою землю двадцать тысяч! – белея от злобы, выкрикнул пулеметчик.
Его поддержали:
– Верно толкуешь!..
– В точку стрельнул, Манжуло!..
– Мы до тех пор надобны, покель кровь льем за батьку да за его любовниц, каких он с собой возит…
– Го-го-го!.. Ха-ха-ха!.. Подсыпай ему, брательник! – понеслись над костром крики.
Долбышев встал и торопливо пошел к тачанке сотника. Вслед ему пронзительно засвистали, заулюлюкали, кто-то кинул горящее полено.
– Наушничать пошел… Ну, ладно… Подойдет бой, мы его в затылок шлепнем!
Петька увидал, как сотник Кирюха шагает к костру, и отодвинулся подальше от огня.
– Вы что, хлопцы? Кто из вас по петле соскучился?.. Кому охота на телеграфных столбах качаться? А ну, говорите!..
Манжуло привстал с земли, подошел к сотнику в упор, сказал, дыша часто и отрывисто:
– Ты, Кирюха, палку не перегинай! Она о двух концах бывает!.. Прищеми свой паскудный язык!
– А ну, пойдем в штаб?
Кирюха ухватил пулеметчика за рукав, но кругом глухо загудели, привстали с земли, разом сомкнулась позади сотника стена лохматых папах.
– Не трожь!
– Душу вынем!
– Тебя вместе с штабом вверх колесами опрокинем!
Кирюху понемногу начали подталкивать, кто-то, развернувшись, звонко хлестнул его по уху. Синий кафтан сотника треснул у ворота. Брякнули затворы винтовок. Сотник рванулся, в воздухе повис стонущий крик:
– Сполох!..[3] Изме…
Пулеметчик зажал ему ладонью рот, шепнул на ухо:
– Уходи да помалкивай… Пулю в спину получишь!
Расталкивая скучившихся махновцев, провел его до первой тачанки и вернулся к костру.
Снова загремел рокочущий хохот, пискнула гармонь, забарабанили каблуками танцоры, а около тачанки повалили Долбышева наземь, заткнули кушаком рот и долго били прикладами винтовок и ногами.
* * *На другой день из штаба группы прискакал ординарец, передал сотнику засаленный блокнотный листик. На листике всего четыре слова набросано чернильным карандашом: «Приказываю сотне взять совхоз».
IX
С бугра виден совхоз. За белой каменной змейчатой оградой – кирпичные постройки, высокая труба кирпичного завода.
Сотня, бросив на шляху тачанки, бездорожно цепью пошла к совхозу.
Сотник Кирюха с лицом, перевязанным бабьим пуховым платком, ехал впереди. Вороная кобылица под ним спотыкалась, он ежеминутно оглядывался на реденькую шеренгу людей, молча шагавших позади.
Петька шел седьмым на левом фланге. Почему-то казалось, что сегодня – скоро – должно случиться что-то большое и важное. И от этого ожидания было ощущение нарастающей радости.
Когда на выстрел подошли к совхозу, сотник соскочил с лошади, крикнул:
– Ложись!
Рассыпались возле балки. Легли. Ударили по каменной ограде недружным залпом. С крыши совхоза хриповато и неуверенно заговорил пулемет. По двору замаячили люди. Пули ложились позади цепи, подымали над землей комочки тающей пыли.
Три раза ходила сотня в атаку и три раза отступала до балки. Последний раз, когда бежал Петька обратно, увидел возле сурчиной норы Долбышева, лежавшего навзничь, нагнулся – под папахой на лбу у Долбышева дырка. Понял Петька, что подстрелили его свои же: выстрел почти в упор, в лицо, повыше глаза.
Четвертый раз сотник Кирюха вынул из ножен гнутую кавказскую шашку и, обводя сотню соловыми глазами, прохрипел:
– Вперед, хлопцы!.. За мной!..
Но хлопцы, не двигаясь с места, глухо загудели. Манжуло, пулеметчик, выкинул из винтовки затвор, крикнул:
– На убой ведешь? Не пойдем!..
Петька, чувствуя, как холодеют его пальцы, а тело покрывается липким потом, выкрикнул рвущимся голосом:
– Братцы!.. За что кровь льете?.. За что идете на смерть и убиваете таких же тружеников, как и вы?..
Голоса смолкли. Петька сразу почувствовал, как вспотел у него в руках винтовочный ремень.
– Братцы!.. Давайте сложим оружие!.. У каждого из вас есть родная семья… Аль не жалко вам жен и детей? Думали вы об этом, что будет с ними, ежели вас перебьют?..
Сотник выдернул из кобуры «маузер», но Петька предупредил его движение, вскинул винтовку, почти не целясь, выстрелил в синий распахнутый кафтан. Кирюха закружился волчком и лег на землю, зажимая руками грудь.
Петьку окружили, сзади ударили прикладом, смяли и повалили на землю. Но пулеметчик Манжуло, растопыривая руки, нагнулся над ним, заорал дурным голосом:
– Стой!.. Не убивать парня!.. Стой – нехай доскажет, тогда пристукаем!..
Приподнял Петьку с земли, встряхнул:
– Говори!
У Петьки перед глазами плывет земля и клочковатое взлохмаченное небо. Собрал в один комок всю волю, заговорил:
– Убивайте!.. Один конец!..
Сзади гаркнули:
– Громче… ничего не слыхать!
Петька вытер рукавом сбегающую с виска кровь, сказал, повышая голос:
– Обдумайте толком. Махно доведет вас до Румынии и бросит!.. Ему вы нужны только сейчас!.. Кто хочет холопом быть – уйдет с ним, остальных Красная Армия уничтожит. А если сейчас мы сдадимся, нам ничего не будет…
В балке сыро. Тишина. Дышать всем трудно, словно не хватает воздуха…
Ветер низко над землей стелет тучи. Тишина… тишина…
Пулеметчик потер рукой лоб, спросил тихо:
– Ну как, хлопцы?..
Потупленные головы. В стороне сотник Кирюха разодрал на простреленной груди рубаху, в последний раз взбрыкнул ногами и затих, мелко подрагивая.
– Кто сдаваться – отходи направо! Кто не хочет – налево! – крикнул Петька.
Пулеметчик отчаянно махнул рукой и шагнул направо, за ним хлынули торопливо и густо. Человек восемь остались на месте, помялись, помялись и подошли к остальным…
Через пять минут к совхозу шли тесной валкой. Впереди Петька и пулеметчик Манжуло. У Петьки на заржавленном штыке разорванная белая исподняя рубаха вместо флага.
Из ворот совхоза высыпали кучей. Винтовки наизготове, смотрят недоверчиво.
Не доходя шагов триста, сотня стала. Петька и Манжуло отделились, без винтовок двинулись к совхозу. Навстречу им двое совхозовцев. На полдороге сошлись. Поговорили немного. Бородатый совхозец обнял Петьку. Манжуло, утирая усы, крест-накрест поцеловался с другим.
Гул одобрения с той и с другой стороны. Сотня с лязгом сваливает в одну кучу винтовки, и по одному, по два, кучками идут в распахнутые ворота совхоза.
Х
Из округа приехал в совхоз уполномоченный ЧК. Расспросил Петьку, записал показания в книжку и, пожав ему обе руки, уехал.
Часть махновцев влилась в красный кавалерийский полк, преследовавший Махно, остальные пошли в округ, в военкомат. Петька остался в совхозе.
После пережитого так хорошо без движения лежать на койке. Как будто утихает режущая боль в порожней глазной впадине. Будто никто сроду не волочил Петьку на аркане, не бил смертным боем… Недавнее прошлое как-то не помнится, не хочет Петька его вспоминать.
Но когда в совхозном клубе идет мимо треснувшего зеркала, мимоходом увидит свое землистое, изуродованное лицо, – горечь сводит губы и труднее становится дышать.
Во вторник перед вечером в комнату к Петьке вошел секретарь совхозной ячейки. Сел на койку рядом с Петькой, поджал длинные, в охотничьих сапогах, ноги, откашлялся:
– Приходи через час в клуб на общее собрание.
– Ладно, приду.
Посидел секретарь и ушел. Через час Петька в клубе. Слушает доклады председателя совхоза, агронома, заведующего кирпичным заводом, ветеринара. Перед Петькой в отчетных цифрах проходит налаженная, размеренная, как часы, жизнь.
Протокол. Выработка резолюций. Пожелания.
В текущих делах слова попросил секретарь ячейки.
– Товарищи, у нас в совхозе живет комсомолец Кремнев, Петр. Вы знаете, что ему мы обязаны тем, что сохранили совхоз от разгрома. Ячейка предлагает отправить Кремнева в округ на излечение, а потом зачислить его на освободившееся место на нашем заводе. Давайте голоснем. Кто «за»?
Единогласно. Воздержавшихся нет. Но Петька встал со скамьи, из порожней глазной впадины бежит у него на щеку торопливая мутная слеза. У Петьки губы сводит. Постоял, оглядел собрание прижмуренным глазом, сказал, трудно ворочая непослушным языком:
– Спасибо, но я не могу остаться у вас… Я рад бы работать с вами… Но дело в том… дело вот в чем: у вас жизнь идет как по шнуру, а там… в станице, откуда я… там жизнь хромает, насилу наладили дело, организовали ячейку, и теперь, может быть, многих нет… махновцы порубили… и я хочу туда… там сильнее нуждаются в работниках.
Все молчат. Все согласны. В клубе тишина.
XI
