Дмитрий Мережковский - Воскресшие боги
Слушая "Чудеса Рима" с простодушным доверием, король предвкушал славу, которую приобретет завоеванием столь великого города. Мысли его путались. Он чувствовал боль под ложечкой и тяжесть в голове от вчераигнего, слишком веселого ужина с миланскими дамами. Лицо одной из них, Лукреции Кривелли, всю ночь снилось ему.
Карл VIII ростом был мал и лицом уродлив. Ноги имел кривые, тонкие, как спицы, плечи узкие, одно выше другого, впалую грудь, непомерно большой крючковатый нос, волосы редкие, бледно-рыжие, странный желтоватый пух вместо усов и бороды. В руках и в лице судорожное подергивание. Вечно открытые, как у маленьких детей, толстые губы, вздернутые брови, громадные белесоватые и близорукие глаза навыкате придавали ему выражение унылое, рассеянное и, вместе с тем, напряженное, какое бывает у людей слабых умом. Речь была невнятной и отрывочной. Рассказывали, будто бы король родился шестипалым, и для того, чтобы это скрыть, ввел при дворе безобразную моду широких, закругленных, наподобие лошадиных копыт, мягких туфель из черного бархата.
-- Тибо, а, Тибо,-- обратился он к придворному валедешамбру, прерывая чтение, со своим обычным рассеянным видом, заикаясь и не находя нужных слов,-- мне, братец, того... как будто пить хочется. А? Изжога, что ли? Принеси-ка вина, Тибо...
Вошел кардинал Бриссоне и доложил, что герцог ожидает короля.
-- А? А? Что такое? Герцог?.. Ну, сейчас. Только выпью...
Карл взял кубок, поданный придворным. Бриссоне остановил короля и спросил Тибо: -- Наше?
-- Нет, монсиньор,-- из здешнего погреба. У нас все вышло. Кардинал выплеснул вино.
-- Простите, ваше величество. Здешние вина могут быть вредными для вашего здоровья. Тибо, вели кравчему сбегать в лагерь и принести бочонок из походного погреба.
-- Почему? А? Что, что такое?..--бормотал король в недоумении,
Кардинал шепнул ему на ухо, что опасается отравы, ибо от людей, которые уморили законного государя своего, можно ожидать всякого предательства, и, хотя нет явных улик, осторожность не мешает.
-- Э, вздор! Зачем? Хочется пить,--молвил Карл, подергивая плечом с досадой, но покорился. Герольды побежали вперед.
Четыре пажа подняли над королем великолепный балдахин из голубого шелка, затканный серебряными французскими лилиями, сенешаль накинул ему на плечи мантию с горностаевой оторочкой, с вышитыми по красному бархату золотыми пчелами и рыцарским девизом: "Король пчел не имеет жала-Le roi des abeilles n'a pas d'aiguillon",--и по мрачным запустелым покоям Павийского замка направилось шествие в комнаты умирающего.
Проходя мимо часовни. Карл увидел герцогиню Изабеллу. Почтительно снял берет, хотел подойти и, по старозаветному обычаю Франции, поцеловать даму в уста, назвав ее "милой сестрицей". Но герцогиня подошла к нему сама и бросилась к его нoгaм:
-- Государь,-- начала она заранее приготовленную речь,-- сжалься над нами! Бог тебя наградит. Защити невинных, рыцарь великодушный! Моро отнял у нас все, захваТИЛ престол, отравил супруга моего, законного герцога миланского, Джан-Галеаццо. В собственном доме своем окружены мы убийцами...
Карл плохо понимал и почти не слушал того, что она говорила.
-- А? А? Что такое? -- лепетал он, точно спросонок, судорожно подергивая плечом и заикаясь.-- Ну, ну, не надо... Прошу вас... не надо же, сестрица... Встаньте, встаньте!
Но она не вставала, ловила его руки, целовала их, хотела обнять его колени и, наконец, заплакав, воскликнула с непритворным отчаянием:
-- Если и вы меня покинете, государь, я наложу на себя руки!..
Король окончательно смутился, и лицо его болезненно сморщилось, как будто он сам готов был заплакать.
-- Ну, вот, вот!.. Боже мой... я не могу... Бриссоне... пожалуйста... я не знаю... скажи ей...
Ему хотелось убежать; она не пробуждала в нем никакого сострадания, ибо в самом унижении, в отчаянии была слишком горда и прекрасна, похожа на величавую героиню трагедии.
-- Яснейшая мадонна, успокойтесь. Его величество сделает все, что можно, для вас и для вашего супруга, мессира Жан-Галеасса,--молвил кардинал вежливо и холодно, с оттенком покровительства, произнося имя герцога пофранцузски.
Герцогиня оглянулась на Бриссоне, внимательно по смотрела в лицо королю и вдруг, как будто теперь только поняла, с кем говорит, умолкла.
Уродливый, смешной и жалкий, стоял он перед ней с открытыми, как у маленьких детей, толстыми губами, с бессмысленной, напряженной и растерянной улыбкой, выкатив огромные белесоватые глаза.
"Я -- у ног этого заморыша, слабоумца, я -- внучка ФерДинанда Арагонского!"
Встала; бледные щеки ее вспыхнули. Король чувствовал, что необходимо сказать что-то, как-нибу-дь выйти из молчания. Он сделал отчаянное усилие, задергал плечом, заморгал глазами и, пролепетав только свое обычное: "А? А? Что такое?"-заикнулся, безнадежно махнул рукой и умолк.
Герцогиня смерила его глазами с нескрываемым презрением. Карл опустил голову, уничтоженный. -- Бриссоне, пойдем, пойдем... что ли... А?.. Пажи распахнули двери. Карл вошел в комнату герцога. Ставни были открыты. Тихий свет осеннего вечера падал в окно сквозь высокие золотые вершины парка.
Король подошел к постели больного, назвал его двоюродным братцем -- mon cousin и спросил о здоровье.
Джан-Галеаццо ответил с такою приветливою улыбкою, что Карлу тотчас сделалось легче, смущение прошло, и он мало-помалу успокоился.
-- Господь да пошлет победу вашему величеству, государь!--сказал, между прочим, герцог.--Когда вы будете в Иерусалиме, у Гроба Господня, помолитесь за мою бедную душу, ибо к тому времени я...
-- нет, нет, братец, как можно, ЧТО ВЫ ЭТО? зачем?--перебил его король.--Бог милостив. Вы поправитесь... Мы еще вместе в поход пойдем, с нечестивыми турками повоюем, вот помяните слово мое! А? Что?.. Джан-Галеаццо покачал головой: -- Нет, куда уж мне!
И, посмотрев прямо в глаза королю глубоким испытующим взором, прибавил:
-- Когда я умру, государь, не покиньте моего мальчика, Франческо, а также Изабеллу; она несчастная,--нет у нее никого на свете...
-- Ах ты. Господи, Господи!--воскликнул Карл в неожиданном, сильном волнении; толстые губы его дрогнули, углы их опустились, и, словно внезапным внутренним светом, лицо озарилось необычайной добротою.
Он быстро наклонился к больному и, обняв его с порывистою нежностью, пролепетал:
-- Братец мой, миленький!.. Бедный ты мой, бедненький!-- Оба улыбнулись друг другу, как жалкие больные дети. губы их соединились в братском поцелуе. Выйдя из комнаты герцога, король подозвал кардинала:
-- Бриссоне, а, Бриссоне... знаешь, надо как-нибудь... того... а? заступиться... Нельзя так, нельзя... Я- рыцарь... Надо защитить... слышишь?
-- Ваше величество,-- ответил кардинал уклончиво,-- он все равно умрет. Да и чем могли бы мы помочь? Только себе повредим: герцог Моро -- наш союзник...
-- Герцог Моро-злодей, вот что-да, человекоубийца! -- воскликнул король, и глаза его сверкнули разумным гневом.
-- Что же .делать?--молвил Бриссоне, пожимая плечами, с тонкой, снисходительной усмешкой.--Герцог Моро нехуже, не лучше других. Политика, государь! Все мы люди, все человеки...
Кравчий поднес королю кубок французского вина. Карл выпил его с жадностью. Вино оживило его и рассеяло мрачные мысли.
Вместе с кравчим вошел вельможа от герцога с приглашением на ужин. Король отказался. Посланный умолял; но, видя, что просьбы не действуют, подошел к Тибо и шепнул ему что-то на ухо. Тот кивнул головой в знак согласия и, в свою очередь, шепнул королю: -- Ваше величество, мадонна Лукреция... -- А? Что?.. Что такое?.. Какая Лукреция? -- Та, с которой вы изволили танцевать на вчерашнем балу.
-- Ах, да, как же, как же... Пом"ю... Мадонна Лукреция... Прехорошенькая!.. Ты говоришь, будет на ужине? -- Будет непременно и умоляет ваше величество... -- Умоляет... Вот как! Ну что же, Тибо? А? Как ты полагаешь Я, пожалуй... Все равно... Куда ни шло!.. Завтра в поход... В последний раз... Поблагодарите герцога, мессир,-- обратился он к посланному,-- и скажите, что я того... а?.. пожалуй... Король отвел Тибо в сторону: -- Послушай, кто такая эта мадонна Лукреция? -- Любовница Моро, ваше величество. -- Любовница Моро, вот как! Жаль... -- Сир! только словечко,--и все мигом устроим. Если угодно, сегодня же. -- Нет, нет! Как можно?.. Я гость... -- Моро будет польщен, государь. Вы здешних людишек не знаете...
-- Ну, все равно, все равно. Как хочешь. Твое дело... -- Да уж будьте спокойны, ваше величество. Только словечко.
-- Не спрашивай... Не люблю... Сказал Ничего не знаю... Как хочешь... Тибо молча и низко поклонился.
Сходя с лестницы, король опять нахмурился и с беспомощным усилием мысли потер себе лоб:
-- Бриссоне, а, Бриссоне... Как ты думаешь?.. Что бишь я хотел сказать?.. Ах, да, да... Заступиться... Невинный... Обида... Так нельзя. Ярыцарь!..
-- Сир, оставьте эту заботу, право же: нам теперь не до него. Лучше потом, когда мы вернемся из похода, победив турок, завоевав Иерусалим.
-- Да, да, Иерусалим!--пробормотал король, и глаза его расширились, на губах выступила бледная и неясная мечтательная улыбка.
