Сергей Залыгин - Экологический роман
Очень мало кому из ученых - разве только Вернадскому? удавалосьдумать на итог и на конечный результат, так, как будто думаешь в последний раз.
Голубева перевели в общую палату - он уже вставал, выходил на улицу,гулял между десятком-другим угнетенных березок, между корпусом "ухо -горло - нос" и моргом, но все равно считалось, что он "лежит", даже гуляя.К общей палате - десять коек, - к дискуссиям и анекдотам ее обитателейдоверия у Голубева никакого, скорее чувство презрения: "И эти туда же!"
Он знал, что в общей он полежит без последствий, а вот из двухместнойон вынес представления о собственном существовании как о чем-то случайном: есть в твоей судьбе ряд счастливых случайностей - ты жив, нет -прости-прощай! О чем же нынче было и подумать, что припомнить, если неэти случайности?
Было дело, его, студента первого курса, вызвали в ГПУ и потребовалисоставить списочек тех, кто почему-то недоволен советской властью. Потребовали и отпустили на сутки - хорошенько подумать.
Голубев подумал и придумал: на букву "А" он выписал десять фамилийиз списка лиц, лишенных избирательных прав, из "списков лишенцев", развешанных по заборам и опубликованных в газетах. Он принес эту выписку сотруднику на следующий день.
- Ты этих людей знаешь? - спросил сотрудник.
- Нет, не знаю.
- Так почему же ты думаешь, что они недовольны советской властью?
- А почему они должны быть довольны, если они - лишенцы? Их надо восстановить в правах, тогда они будут довольны.
- Ну, - сказал этот сотрудник, - ну ты чудак! Иди, чудак, посиди, еще подумай. - И отправил Голубева в подвал, в темную одиночную камеру, крохотную, без стола, без стула, без кровати.
А Голубеву - дурак дураком - было интересно! Он много слышал отюрьмах, но никогда в них не бывал, и у него было ощущение, что судьбаего не решается в этот час - будут и другие, вполне благоприятные часы.
Потом Голубева снова отвели к сотруднику (следователю), тот сказал:
- Теперь понял, какой будет с тобой разговор? Или ты не знаешь, что указания советской власти надо выполнять? Иди домой и еще подумай, завтра в четыре часа дня будь здесь с настоящим списком.
На другой день в четыре Голубев подал следователю список из десяти фамилий на букву "Б" и опять побывал в камере. Это повторялось с неделю, и Голубева... отпустили.
Отпустили, и все. Спустя год ли, два ли Голубев оказался в городеБийске Алтайского края, на берегу очень красивой реки Бии, шел по главной улице, вдруг что-то его остановило... Он огляделся - что? Он стоял рядом с витриной с фотопортретами детишек и взрослых, а в упор смотрел на него черноглазый, с правильными чертами лица, лет сорока - сорока пяти мужчина потрясающе знакомый, фамилии которого Голубев, однако же, не знал...
А это был тот человек, который допрашивал его, требовал списочекантисоветчиков, сажал его в камеру, когда он приносил списки лишенцев, но потом взял у Голубева подписку о том, что он никогда никому не скажет обо всем происшедшем, и отпустил.
Ну а сколько же чудес, сколько невероятных случаев привело в свое время Голубева туда, где Голубев обязательно должен был быть? На Ангальский мыс, откуда он и начал как настоящий гидролог.
Во время войны с Финляндией, зимой 1939-го, начинающего инженераГолубева вызвали с работы, из проектно-изыскательного бюро, в райвоенкомат и вручили повестку о призыве в кадры 20-го стрелкового полка.
В райвоенкомате было тихо, спокойно, немноголюдно - призывалсяГолубев, а с ним вместе тоже молодой почвовед Курочкин, выпускникПермского университета, тот получил назначение в 22-й стрелковый полк. И тому и другому надлежало зайти в штаб корпуса, зарегистрировать свои повестки, затем проследовать в старинную городскую крепость, к месту формирования полков.
Беседуя о том о сем, непринужденно знакомясь, прошагали Голубев иКурочкин до штаба корпуса, зарегистрировались там у щеголеватого писаря, а когда пошли в крепость, заметили: повестки перепутаны - теперь Голубев назначался в 22-й полк, Курочкин в 20-й.
Голубев оказался дисциплинированнее, он уговаривал Курочкина: вернемся в штаб корпуса, исправим ошибку писаря, - но Курочкин отмахивался: не все ли равно!
В крепости же стоял содом - плакали женщины, толкались призывники, какие-то командиры кому-то подавали команды.
Кое-как и они протолкнулись к дежурному (теперь они были в зданиивоенного училища), первым подал свою повестку Курочкин, и дежурныйсказал ему:
- Двадцатый? Вниз, в подвальный этаж! Быстро! Голубеву же было сказано:
- Третий этаж!
Ночь Голубев провел на полу огромной классной комнаты. Людей здесь была тьма, все спали-храпели, кто подстелив под себя шубу, а кто шубой накрывшись. Голубев тоже спал крепко, но один раз проснулся: со дворараздавались грохот, топот, крики, команды. Это его никак не касалось, и онуснул снова.
Утром стало известно: ночью 20-й стрелковый был отправлен на фронт.
Полк же 22-й стрелковый, запасной, оставался в крепости, формировалроты и батальоны и отправлял их туда же на фронт вслед за 20-м. Голубевкомандовал сначала одним, потом другим, потом третьим взводом добровольцев, которые потому были добровольцами, что были партийцами, их призывали как самых стойких и самых надежных.
Какое случилось недоразумение, думал Голубев: на фронт уходили людипожилые, заводские мастера, паровозные машинисты и ремонтники, агрономы, а учили их в 22-м запасном -- кого месяц, кого две-три недели -молоденькие, вроде Голубева, младшие лейтенанты. Младшим лейтенантамбыло наказано учить требовательно, чтобы рядовые браво кололи штыками(винтовки образца 1891 года) соломенные чучела, чтобы они, рядовые, непонарошке кричали "ура!", чтобы во взводах не было разговоров на тему овойне - зачем она и почему? - на это есть политруки, они знают зачем ипочему.
И Голубев исправно командовал взводом - дисциплина должна бытьдисциплиной, война войной, это он твердо знал, в вузе прошел высшуювневойсковую подготовку и два раза по два месяца бывал на сборах в учебных лагерях.
Но одно событие вызвало в нем смятение - это когда роту построили вдве шеренги и политрук громко, отчетливо прочел перед строем приказ поВооруженным Силам СССР, в котором говорилось, что белофинны, сделаввид, будто отступают, заманили 20-й полк в ловушку и уничтожили допоследнего человека. Только командир дивизии (генерал-майор Виноградов,помнится) и еще два или три человека на самолете улетели в тыл. Командирдивизии был приговорен к расстрелу.
Подпись под приказом была товарища Сталина.
Политрук читал в полной тишине. Командир роты подал команду"р-р-разойдись!", рота молча разошлась, никто ни слова, покурить и то неспросились, а несколько дней спустя по казарме прошел слух: 20-й полк былвооружен кое-как, не у всех бойцов были винтовки образца 1891 года, полкне был одет, обут в ботинки и кирзовые сапоги, а морозы стояли - сорок поЦельсию; 20-й полк не прошел никакой подготовки, из крепости в вагоны,из вагонов в атаку - такой был у него маршрут.
Еще через месяц, в марте, война кончилась, Голубев демобилизовался.
А спустя год-полтора проходила перерегистрация среднего комсоставазапаса, запасники получали повестки, Голубев не получил, явился безповестки, с военным билетом.
Тот же самый оказался в райвоенкомате писарь, который выписалГолубеву направление в 20-й полк, а почвоведу Курочкину в 22-й. Писарьничуть не изменился с тех пор, служака в малом чине и с большой амбицией,был так же подтянут и так же малограмотен. Он взял у Голубева военныйбилет, поискал в шкафу его личное дело, не нашел и принялся на Голубевакричать:
- Безобразие: почему это вашего дела у нас нету? Почему, товарищмладший лейтенант?
- Безобразие не у меня, оно - у вас...
- У ко-го? Вы где разговариваете? Дисциплина где у вас? Дак мыдисциплине научим!
Голубев писарю посоветовал:
- Посмотрите мое дело по списку Двадцатого полка.
- Много понимаете! С Двадцатого никто не вернулся. И что вамДвадцатый, когда вы, такой грамотный, служили в Двадцать втором? Ввоенном же билете записано: Двадцать второй!
- Посмотрите, посмотрите...
Писарь открыл другой шкаф, Голубев прочитал надпись по верхней полке "Личные дела погибших", писарь быстренько пробежал пальцами побуквам "А", "Б", "В", "Г" - вынул дело Голубева.
- Ну, посмотрим, посмотрим! - сказал писарь. - Сейчас же идите накомиссию по переаттестации!
В комиссии из трех человек, все в штатском, председателем был человеклысый, толстый, устало-безразличный, "дело" Голубева было у него в руках,он долго перелистывал его, на Голубева не глядя, потом стал спрашивать отом, что и в "деле" можно было прочесть: образование? кем работали?семейное положение? И о том, чего в деле не было, тоже спросил: печатныеработы? на тему? на изысканиях были? под какие объекты? с метеорологическими наблюдениями знакомы? с зондированием атмосферы, в частности?
Еще были вопросы, потом лысый, толстый и усталый человек усталосказал:
