Михаил Гоголь - Мертвые души
Наконец, я умоляю [Наконец, я прошу всех] прекращать все тяжбы между [собою миром] не вмеши<ва>ть правительства в ссоры и <1 нрзб.> и не давать пищи ябеде, размножению дел и вместе с ними новых должностей и нов<ых> чиновников, [размножению дел и размножению чиновников] которые, бедные, против воли должны быть чужеядными растениями. Лучше прибегать, по старому русскому обычаю, к простому третейскому суду и, выбрав из себя людей, известных честностью и справедливостью [Вместо “и выбрав ~ справедливостью”: выбравши из себя самых известных честностью и справедливостью людей] предоставить на их суд, как они решат, так тому <и быть>. Во всяком случае даже и тот, кто проиграет, будет в барышах, в сравнении с тем, чтό он издержит по судам и всяким мытарс<твам>, которые могут проволочить его [Далее начато: на всю жизнь] до глубокой старости и отравить [Далее начато: на вечно] всю его жизнь. Но я надеюсь, что суд будет безобиден. Если же в затруднительном деле, то я вам советую предоставить на суд [предоставить дело на суд] человека, которого я не назову, но вы его угадаете, чья безукоризненная жизнь и деятельность, полная добрых подвигов, скажет сама. Очень может быть, что мы этим нечувствительно достигнем до того, до чего нельзя достигнуть никакими мудрейшими распоряжениями правительства, то есть до уничтоженья всех этих временных комиссий и комитетов, которые мы вся<кими> происками, ссорами постарались обратить в непременные. По крайней мере, это долг наш; мы должны об <этом> все стараться до единого, как сыны земли, как преданные и присягнувшие именем бога служить верно земле. Очень может быть, что и теперь, после твердой нашей решимости, уменьшится количество дел и всяких бумажных производств. Но тем не менее я прошу всех исполнить в точности: в свое время быть в присутствии и в свое время выходить из присутствия. [Далее начато: Прошу только всех начальников] Только прошу всех правителей канцелярии не заводить [В подлиннике: не заводиться] этого педантства, этого наружного лицемерства, то есть, чтобы каждый казался занимающимся делом. Нет, достаточно, если он присутству<ет>. Нет, если нет дела, он может читать полезную книгу и пусть это будет его ученый кабинет. [читать полезную книгу и обратит свое себе присутствие в ученый кабинет] Пусть хоть здесь прочтутся те книги, которые делают человека степенным, рассудительным, [рассудительным человеком] приготовляют из него будущего государственно<го> мужа и сына земли своей. С завтрашне<го> же дни будет доставлено от меня во все отделения присутствия по экземпляру библ<ии>, по экземпляру русских летописей и [Далее начато: четыре писателя] три-четыре классика, [Далее начато: а. за которыми; б. уже упрочивших за собою славу всемирную как] первых всемирных поэт<ов>, верных летописцев человеческой жизни. Я рад, что имею сделать это пожертвованье от себя насчет некоторых ограничен <ий>. Чувствую, что это важно. В последнее <время> головы всех так выветрились от этих мод<ных> водевилей, от это<го> пустого чтенья минутных [ежеминутных] романов, извращаю<щих> на изнанку жизнь, мысли, мненья и понятья, что, право, [Далее начато: наконец] пора прочесть то, что прежде всего сле<дует>. К стыду, у нас, может быть, едва отыщется чело<век>, который бы прочел библию, тогда как эта книга затем, чтобы читаться вечно, не в каком-либо религиозном отношении, нет, из любопыт<ства>, как памятник народа, всех превзошедшего в мудрости, поэзии, законодательстве, котор<ую> и неверующие, и [Далее начато: защит<ники>] язычники считают высш<им> созданьем ума, учителем жизни и мудрости. Как же нам [Далее начато: хотеть] требовать еще, чтобы из нас выходили мужи, [выходили люди] способные [Далее начато: предаваться] действ<овать> и поступать обдуманно. Как удивляются, что [Далее начато: воспитываются опрометчивые ново<вводители>] беспрестанно выходят скороспелки, выскочки, непостоянные, легкие люди, неугомонные коверкатели, опрометчивые нововводители, [Далее было: пылкие разрушатели, бессильные создаватели] бессильные владетели страстей. И вот этаким-то людям начальство и правительство <доверяет>. Где ж их взять лучше? Нет, я обращусь к вам. Не о себе пожалеем, но пожалеем о детях, которых мы бросили в <чужие> руки и которых знать не хотим, тогда как кто лучшим бы мог быть воспитателем сына, как не отец? Да, ничего более, кроме только разумного чтения с [только одного чтения] ними этих книг, [одной из этих книг] образующих [Далее начато: степенных руко<водителей>] уже измлада степенный, сильный характер, познанье жизни, познанье земли своей. Уже было <бы> в несколько раз полезней всей этой истрачиваемой кучи денег на учителей с ра<з>ными взглядами, разными понятия<ми>, со всех сторон загружающими до того голову, что он, наконец, не узнает до поздней старости, было ли в нем какое-нибудь собственное мнение или мысль, и готов, как послушная овца, последов<ать> за первым крикуном, за первой необдуманной брошюр<ой>. И будто бы уже отец, который сам учился и в [Далее начато: корпусе] университ<ете>, не мог сам приготов<ить> своего сына в заведение, когда и программа [Далее начато: и все] напечатана повсюду в известность. Времени нет? Но ведь для карт есть у нас время. Да в два вечера посреди своей семьи без книги можно дать <1 нрзб.> всю науку, [можно рассказать всю науку] то есть всё содерж<ание>, в чем она состоит и для чего нам нужна, словом, дать ее почувствовать, так что и жена и дочери выслушают, а в сыне возродится желанье и любопытство прочесть и пополнить самому… [Далее начато: Нет, дадим мы все] И ничего собствен<но> кроме собственного удовольствия и собственного на<шего> вразумленья не доставили бы нам такие вечера. [Далее начато: Нет мы все] Страшным оскорбительным упреком и праведным гнев<ом> пораз<ит> [упреком оскорбит нас] нас негодующее потомство, [Далее начато: что мы питомцы века просвещенья] что еще, [Далее начато: дерзали] играя, как игрушкой, святым словом просвещенья, правились швеями, парикмахера<ми>, модами, дерзали поставлять <себя> выше [простых] мужественных [предков <1 нрзб.>]. Я это говорю потому, что так чувствую и считаю долгом сказать вам всё, что чувству<ю>. В минуту прощания, которая все-таки торжественна, может быть, увидимся, может быть, и не увидим<ся>, не следует говорить пустых вещей. Может над моими словами и надо мной посмеются, у кого дост<анет> духу посмеяться. Но я знаю, что те, которы<м> дорого счастье земли, которые еще русское во глуб<ине> и не успело выветриться, те согласятся со мной и с тем, что я говорю. Повторяю еще раз: я буду о всех хлопотать и всем до единого буду старать<ся> испросить прощенье, стало быть, я имею некоторое право потребовать от вас взвесить их хорошенько и подумать об это<м>.
КОММЕНТАРИИ
I. ИСТОЧНИКИ ТЕКСТА
Автограф пяти глав, найденный после смерти Гоголя С. П. Шевыревым, ныне хранящийся в Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина в Москве (№ 1412).
Отрывки к главе III. 1. Отрывок редакции, предшествующей тексту сохранившейся рукописи (обрывок листа). 2. Набросок речи Костанжогло (“Почему нужно хозяйство?..”) (Государственная библиотека. СССР им. В. И. Ленина в Москве, №№ 3212/8 и 3222/2).
Наброски к несохранившимся главам: 1. “Вот оно, вот оно, что значит…” (Центральный государственный литературный архив в Москве); 2. “…со всех сторон к концу балу Чагравину…” (Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина в Москве, № 3213/16); 3. “Помещики, они позабыли…” (там же, № 3213/14).
Наброски к заключительной главе: 1. “У исповеди…”; 2. “Зачем же ты не вспомнил обо мне…”; 3. “Хуже всего то…”; 4. “Всем жить на счет казны…” (там же, №№ 3213/1, 3213/14, 3213/11, 3212/6).
Печатается по автографу. За окончательный текст принят последний слой этой рукописи. (Первоначальный слой и отрывки печатаются в отделе “Другие редакции”.)
II
Единственный дошедший до нас автограф пяти уцелевших глав второго тома “Мертвых душ” представляет собой пять отдельных тетрадей, из которых первые четыре резко отличаются от последней чернилами и бумагой. Эти первые четыре тетради состоят из перегнутых пополам листов плотной, шероховатой, без водяных знаков, белой бумаги, причем каждая тетрадь первоначально состояла из восьми таких вложенных друг в друга листов. Часть их в процессе переработки текста вовсе исчезла, часть заменена новыми листами с исправленным текстом. Всего в четырех тетрадях С. П. Шевыревым занумеровано 100 страниц.
Первая тетрадь (стр. рукописи 1—35) содержит текст первой главы. Первые две страницы представляют собою позднейшую, чем сами тетради, вставку (от слов: “Зачем же изображать” до слов “освещало их венное солнце”), заменившую первоначальный текст этого отрывка. Окончание вставки согласовано с началом смежной третьей страницы, но применительно к ее позднейшей исправленной редакции, а не к первоначальному слою. Точно так же и страницы 7—10 из той же первой тетради, содержащие рассказ о воспитании Тентетникова (от слов: “Учителей у него было немного” до слов “в министры или в государственные люди”), своим началом и концом увязаны только с последним слоем смежных страниц, а с их первоначальным текстом прямой связи не имеют и, следовательно, также представляют собою позднейшую вставку в тетрадь.
