Надежда Тэффи - Черный ирис. Белая сирень
Началась пляска. Плясали в огромной передней, из которой убрали два гигантских стола карельской березы. Кружились девки и парубки, топотали тяжелыми сапогами деловито и невесело. Наш лакей Бартек, презрительно отставя губу, носил на подносе леденцы и стаканчики с водкой. Взвизгивала скрипка.
Мы, маленькие, забились в уголок дивана. Никто не обращал на нас внимания. Сестра тихо плакала.
— Чего же ты плачешь, Лена?
— Мне стра-ашно.
Чужие, грубые люди, скачут, топают…
— Смотри, вон там еще свадьба.
— Где?
— А вон там.
— Да ведь это зеркало!
— Нет, это дверь. Там еще свадьба!
И мне тоже начинает казаться, что это не зеркало, а дверь, и вертятся там за нею другие гости, справляют другую свадьбу.
— Смотри, там Корнеля пляшет! — говорит Лена и, закрыв глаза, кладет мне голову на плечо.
Я привстаю, ищу глазами Корнелю. Люди на той другой свадьбе какие-то зеленые, мутные…
— Лена! Где же Корнеля?
— Там, — машет она рукой, не открывая глаз. — Корнеля плачет…
— Пляшет? Плачет? Что ты говоришь?
— Я не знаю, что я говорю, — бормочет Лена.
Я снова смотрю. Голова у меня кружится. И кружатся зеленые злые люди, упорно колотя ногами, словно втаптывают кого-то в землю. Не та ли Корнеля, совсем черная, мутная… смотрит огромными рыбьими глазами… И вдруг подпрыгнула, как тогда в пруду, по пояс голая, руки вытянула и манит, манит, а ниже груди рыбья чешуя… Рот у нее раскрыт, не то поет, не то плачет: «о-о-и-о-о!»
И вся дрожа, кричу я в ответ исступленно и дико:
— О-о-и-о-о!..
Потом потянулись долгие дни и ночи, мутные, тяжелые. Приходили незнакомые люди, старичок-водяник стукал меня по груди молоточком, приговаривал:
— Скарлатина, скарлатина, у обеих скарлатина.
Злые старухи шепотом ругали Корнелю:
— Эдакое над собой сделать!.. Гад ее утянул…
Старух я не узнавала…
Потом говорили, что в пруде воду спускали.
— Искали, не нашли.
— А нашли не в пруду, а за мельницей в речке.
На этом обрывается все, что я знала о Корнелиной жизни. Да и то только много лет спустя, вспомнив о ней, я поняла, что слова о пруде и о том, что нашли в речке, относились, по-видимому, к ней. Никто при нас никогда о ней не упоминал, и когда я, выздоровев, стала спрашивать, мне один раз ответили «умерла», а другой раз просто «нету ее».
Едва мы оправились, увезли нас в Москву.
Что это была за история? Любила ли она этого Федька? Может быть. Зеленый галстучек на его свадебном наряде… гибель Корнели именно в день свадьбы…
Или, без всякого романа, она сошла с ума и ушла, как русалка, в воду?
Но когда я бываю больна или просто в предутреннем полусне, если среди смутных видений детства наплывает и этот далекий странный облик, тогда кажется мне, что настоящая правда была та, которую мы, маленькие больные дети, видели в зеркале.
Соловки
[текст отсутствует]
Шамрам: песни Востока
П.А. Тикстону
Северной душе, влюбленной в Восток, посвящаю
«Лиловеет Босфор…»
Лиловеет Босфор…
Уснула вода —
Чуть дышит…
А на небе вышит
Восточный узор:
Полумесяц и рядом звезда.
Словно виньетка
Для книги Мудрого Шаха,
Книги меча и огня.
Иль как золотая метка
На синем платке Аллаха,
Развернутом для меня…
Фирюзэ-бирюза
Мои глаза —
Фирюзэ-бирюза,
Цветок счастья…
Взгляни! Пойми!
Хочешь? — Сними
С ног запястья…
Кто знает толк,
Тот желтый шелк
Свивает с синим…
Ай и мы вдвоем —
Хочешь? — совьем
И скинем…
Душна чадра…
У шатра до утра
В мушмале росистой
Поцелуй твой ждала,
Как мушмала,
Ай — душистый.
Придет черед —
Вот солнце зайдет
За Тау-горою…
Свои глаза,
Фирюзэ-бирюза,
Хочешь? — закрою…
Джанум
Я твоя Джанум! В мечети Айя-Софья
Сердце мне благословил Аллах,
Чтобы отдала тебе свою любовь я
В поцелуях, песнях и слезах…
Буду для тебя сидеть я на пороге,
Вить веретеном пурпуровую нить,
Чтобы бирюзой твои украсить ноги,
Темной амброй кудри опьянить…
Если ты уйдешь дорогой голубою —
Прошепчи: «Джанум» в аллаховом саду,
И отвечу я: «Эффендим! Я с тобою»,
И на зов твой с песнею пойду…
Джелиль
Женщины, спускайте покрывала!
Отходите дальше от окна!
Ничего Джелиль не рассказала,
Но с тех пор осталася бледна…
Месяц, говорят, в ту ночь не вышел…
Ветер сам открыл кому-то дверь…
Старый капуджи сквозь сон услышал,
Будто в дом вошел нездешний зверь…
Женщины, спускайте покрывала!
Отходите дальше от окна!
Утром встали все — одна не встала,
Из всех роз одна была бледна.
Мы прочли страницу из Корана
И с молитвой сняли ей машлак…
У жены великого султана
На плече горел звериный знак!
Женщины, спускайте покрывала!
Да хранит Аллах своих рабов!
На своем плече Джелиль скрывала
Алый след двенадцати зубов!
Ничего сама Джелиль не знала,
Но с тех пор осталася бледна…
Женщины, спускайте покрывала!
Отходите дальше от окна!
Полдень
Полдень. Дремлет у бассейна
Шаха смуглого Гуссейна
Нелюбимая жена.
Разметалась в зное алом
И под легким покрывалом
Грудь ее обнажена…
Рдеют розы. Небо сине.
Сердцу шахову — Шахине
Захотелось тоже в сад.
Подошла к бассейну смело,
Посмотрела, побледнела
И спешит скорей назад.
Рдеют розы. Небо сине.
Сердце шахову — Шахине
Не светло и не смешно:
Там, у той, на левой грудке —
Любит шах такие шутки —
Поцелуйное пятно.
Шевельнулась у бассейна
Шаха смуглого Гуссейна
Нелюбимая жена.
Сквозь сурьмленые ресницы
Взглядом кормленой тигрицы
Усмехается она…
Крым
(татарская)
На юру — на самом ветре
Под большим горой Ай-Петри
Стоит сакля мой — ой — ой.
Не сажу я винограда,
Я чужому вину рада, —
Мне не нужно мой — ой — ой.
На мэнэ Айшэ бранится:
«Для чего Фатьма белится,
Красится хеной? — ой — ой.
Для чего жа, почему жа?
Видно, очень ищет мужа —
Хочет быть женой?» — ой — ой.
Врешь, Айшэ, врешь, злая птица,
Фатьма бедная вдовица,
Скромная собой — ой — ой.
Не сажу я винограда,
Мне своих мужей не надо —
У мэнэ есть твой — ой — ой.
Персия
Он
В апельсинном саду
Жил большой какаду,
Совсем голубой —
Не такой, как мы с тобой…
В изумрудном яйце
В золоченом кольце
Он качался, звенел,
На луну глядел —
Хорошо ли на луне…
Айшэ! Ай, Айшэ!
Приходи ко мне!
Она
По ограде ползет
Злой зеленый кот,
Злой, большой,
Хвост трубой —
Не такой, как мы с тобой!
В апельсинном саду
Он нашел какаду.
Похвалил, посмотрел,
Полюбил и съел…
Вот и нет какаду…
Гассан! Ай, Гассан!
Я к тебе не приду!
Нет!..
Шамрам
Шамрам! Скажи мне правду —
Ты любишь меня, Шамрам?
Глаза твои смотрят так нежно.
Я не верю твоим глазам.
Ах, лучше б тебе ослепнуть!
Ты так же смотришь на всех!
Что значат эти вздохи
И этот лукавый смех?
Не немки ль тебя научили
Так нежно и дерзко смотреть,
Так грубо протягивать руки?
Ответь мне, Шамрам, ответь!
Ты много ль пиастров хочешь
За свой поцелуй, Шамрам?
Другие тебе заплатят,
А я только жизнь отдам!
Милый
