Николай Лейкин - Из записной книжки отставного приказчика Касьяна Яманова
— History of civilicion in England by Thomas Bukle, — прочла она английское заглавие на французский манер. Она прочла „Бюкль“ и вдруг догадалась, что это „Бокль“. „Заскорузлый аристократишка, а туда же, Бокля читает!“ — подумала она, плюнула и выругалась по-извозчичьи.
Языков она не знала, с трудом разбирала по-французски, но считала себя очень образованною, так как умела резать лягушек и прочла одну главу из „Акушерства“ Сканцони. В это время вошел Хмельницкий, управляющий имениями графа Заболотного, и принялся ругаться. Он был представителем древнего рода гетмана Хмельницкого и был благонамерен, так как ежедневно обтирался мокрой губкой, не признавал за Решетниковым таланта и с пеною у рта бесновался на то, что в литературе фигурирует какой-нибудь „сын свободного художника“ или „купеческий племянник“. Девицу в рубахе он называл Акулиной.
— Что, стар этот граф Заболотный? — спросила Акулина.
— Не совсем еще старик.
Она дерзко улыбнулась, и в улыбке ее обозначилась мысль, что она хочет соблазнить графа и потом, обокрав его, раздать его деньги косматым нигилистам.
В это время в балконную дверь вошел седокудрый мужчина в рваном пальто. По его высокому лбу и умным глазам тотчас же можно было заметить, что он был аристократ.
— Ты куда лезешь? — крикнул на него Хмельницкий.
— Я граф Заболотный и ищу моего управляющего, — проговорил незнакомец и при этом тотчас же произнес латинскую фразу.
Хмельницкий смешался, а Акулина, улыбнувшись „углом рта“, начала заигрывать с графом.
— Чаю, граф, не прикажете ли? — предложил ему Хмельницкий. — Моя Акулина тотчас же распорядится.
— Вы из чашки лакаете или из стакана будете лопать? — спросила она.
Графа покоробило, но, как аристократ, он приятно улыбнулся и прошел в свой кабинет. Отворив окно, он обозрел свое поместье „Зеленое Копыто“ и сел в кресло. Вскоре туда явилась Акулина и принесла чай.
— Борьба за существование… сапоги выше Шекспира… женский вопрос… я не признаю брака… — заговорила она и принялась щекотать графа, но тот спокойно пил чай и с сожалением смотрел на нее.
Она была хороша в эту минуту: что-то вакхическое светилось в ее глазах.
— Я очень горда, — проговорила Акулина и тут же стянула у графа из кармана его бумажник.
— Вы имеете на это полное право по своей красоте. Еще древний поэт сказал: „Fastus inest pulchris, sequiturge superda forman“.
— И не стыдно вам заниматься этими „лингвистическими окаменелостями“!
— Читали ли вы когда-нибудь поэтов? — спросил граф.
— Нет, Пушкин не развит, — отвечала она, — да и зачем читать. Вся сила в лягушке.
В это время вошел князь Толстопузинский. Он приехал с графом погостить в его поместьи, но по дороге у них сломался тарантас, и он остался чинить его в кузне, тогда как граф отправился в поместье пешком. Это был толстый господин, в костюме трефового валета, и держал в руках алебарду, которую только что купил у кузнеца. Увидав графа, он тотчас же заговорил с ним по-латыни. Оба они были классики до мозга костей, а потому и умные люди, до того классики, что даже в бане с парильщиками разговаривали не иначе, как по-латыни, и мылись не мочалками, а греческими губками. Акулина между тем, слегка дернув князя за фалду, лукаво выбежала из комнаты. Князь, только сейчас заметив ее, ошалел от ее красоты.
— Mon cher ami, — воскликнул он, обращаясь к графу, — ты в Венеции в церкви Santa Maria Formosa был? Святую Варвару Пальма Веккио помнишь?
— Помню чудесно!
— Так отныне эту девицу мы будем называть: lа bella Barbara di „Зеленое Копыто“.
— Друг, пойми, что она нигилистка! — воскликнул граф.
Князь ужаснулся, мгновенно пожелтел, как лимон, и голова его начала седеть.
Князь и граф ночевали в разных комнатах. Ночью в открытые окна их спален то и дело лезла Акулина. Она была в одной рубахе и во все горло пела пакостные песни, но граф и князь приняли это за сон или видение.
На другой день, в восемь часов утра, они уже сидели на балконе, пили чай и разговаривали.
— На венгерском языке слово „гусар“ значит тысяча копий, то есть гус-ара, — сказал граф.
— Но Цезарь Борджиа, папа Лев X, Боккаччио, Петрарка… — возразил князь.
— А ты читал Плиния и Саллюстия? Ежели читал, то что ты скажешь о стихотворениях Anastasius Grühn'a?
— Это псевдоним графа Ауэрсперга… В „Comédie du pape malade“, издание 1516 года…
— О, Dio mio! Шеллинг, Гете, Ганс-Закс… Еще Иезекииль в своей книге…
Под балконом в это время стояли пейзане „Зеленого Копыта“, слушали беседу графа и князя и говорили: „Ах, какие умные люди!“ Вдруг к балкону подошел мужик. Он хромал на левую ногу, вместо волос имел конскую гриву, на один глаз был крив, имел три ноздри и волчьи зубы. По его противному лицу даже и неопытный взгляд мог тотчас заметить, что он отчаянный нигилист. Это был кузнец, чинивший вчера тарантас.
— На чаек бы с вашей милости за вчерашнюю починку! — проговорил он.
Но тут появился управляющий Хмельницкий.
— Вон, мерзавец! — крикнул он. — Не давайте ему, граф, он убил семь жен, и ежели теперь не в Сибири, то только благодаря мне.
Кузнец-нигилист попятился и направился прочь от балкона, но вдруг лицо с лицом столкнулся с Акулиной и обругал ее по-русски. Сердце Акулины екнуло: в эту минуту она почувствовала, что не Хмельницкий ее отец, а именно этот кузнец.
Граф потупился, и по его высокому аристократическому челу с залысиной потекли обильные слезы.
Начало этой повести носил к графу Тощему и читал ему. Граф так хохотал от восторга, что даже два раза выронил изо рта свои челюсти.
— Продолжай, продолжай! — воскликнул он и на прощанье подарил мне старую енотовую шубу.
12 марта
Работаю, работаю и работаю. Помимо трудов по изданию газеты „Сын Гостиного Двора“ составил „Дачную географию“, которую и посвящаю как петербургцам, так равно и приезжим провинциалам. Думаю, что география эта может разойтиться в большом количестве экземпляров. Вот она:
КРАТКАЯ ДАЧНАЯ ГЕОГРАФИЯ ЧЕРНАЯ РЕЧКАЧерная Речка, орошаемая рекою того же имени, замечательна своими нецелебными грязями, содержащими в себе иногда старый башмак и дохлую кошку. Почва болотистая. Климат вредный. В дачах круглое лето дуют сквозные ветры. Морей нет, но зато есть трактир с надписью на вывеске „Черная Речка“ — „La mer noire“ (Черное море), против которого находится знаменитая школа сквернословия, иначе называемая дилижансовой станцией, где кондукторы и ямщики ежедневно читают жителям лекции по этому предмету. Озер изобилие; они находятся на каждой улице и высыхают только в сильные жары. Острова и горы только в Строгоновом саду; первые из них необитаемы, вторые охотно посещаются туристами для пьянства и изъяснения в любви. Высочайшая вершина именуется „Горкой“ и на ней помещается кафе-ресторан. Между достопримечательностями сада находятся древние скамейки, испещренные иероглифами и непечатными словами, а также и развалины моста, уничтоженного в 1871 г. двумя пьяными офицерами. Важнейшие произведения Черной Речки суть грязь и вонь. Из металлов попадается в карманах жителей медь и серебро; золота вовсе нет. Фауна не обширна: кошки, собаки, а также водится щапинская лошадь (Equus Stchapini).
Жители находятся на некоторой степени образованности, занимаются сплетнями и состоят из чиновников.
Впрочем, попадается и купец. Язык русский с примесью трехэтажных слов. Все жители исповедают веру в будущее замощение местной набережной. Черная Речка ведет обширную внутреннюю торговлю водкой.
К югу от Черной Речки лежит Благородное собрание, куда жители ходят проигрываться в мушку.
НОВАЯ ДЕРЕВНЯНовая Деревня граничит к северу с истоками Черной Речки, к югу Большой Невкой, к западу Старой Деревней и к востоку Приказчичьим клубом. Местность низменная. Гор не имеется. Морей теперь нет, но до знаменитого 19-го Февраля в области, называемой „Минерашками“, стояло разливное море шампанского. Климат умеренный. Флора однообразна, но камелии в изобилии; на западной окраине, ближе к Старой Деревне, попадаются и махровые. Жители ведут мелочную торговлю во всех видах; в особенности торговлею занимаются женщины. Вер много, но Каролин и Амалий еще больше. Правление волостное, но ограниченное пригородной полицией. Фауна та же, что и на Черной Речке, но кроме щапинской лошади попадается лошадь бочарская, по своей худобе мало отличающаяся от первой. На юго-восточной стороне Новой Деревни лежат знаменитые „Минерашки“, основанные в конце сороковых годов Излером. В них — древняя усыпальница пьяных и могилы многих капиталов. „Минерашки“ замечательны кровопролитными битвами у буфетов; родина канкана. В настоящее время французская колония управляется Деккер-Шенком.
