Всеволод Крестовский - Тьма Египетская
А вот и беседка, вот и тот самый куст, у которого он стоял и подслушивал… О, проклятый, ненавистный человек!.. Лучше не вспоминать о нем… Зачем не он, Айзик, на его месте!.. Но ведь она сама же сказала, что все это только так; пустяки, легкая шалость… Роман, вишь, свой маленький иметь захотелось…
— Эге!.. Однако, что ж это такое?!
И Айзик, незаметно дойдя до конца сада, в крайнем изумлении остановился пред калиткой, той самой, в которую Тамара выпустила Каржоля.
Калитка стояла растворенной настежь.
Что это значит? Как и чем объяснить себе такое странное обстоятельство? Ведь он сам, насколько было возможно в сумраке ночи, очень хорошо видел, как Тамара вслед за Каржолем затворила ее и даже замкнула на железную замычку. Скрип ржавых петель и звяк этой замычки он слышал ясно, отчетливо, в этом нет сомнения; он точно слышал его и ошибиться не может.
— Боже мой, неужели же?!..
И страшное подозрение, как змея, невольно заползло в душу Айзика.
Почти бегом пустился он назад, к дому, и, раздвинув сиреневые кусты, очутился пред раскрытым настежь окном Тамары. Заглянул в ее комнату, — пусто… Постель не смята, лампа не потушена, шкаф раскрыт и ящики комода наполовину выдвинуты; некоторые вещи, выброшенные из них, валяются кое-как на полу, на столе, на кресле. Очевидно, все это вынуто было второпях да так и покинуто.
Побледневший Айзик в отчаянии только хлопнул себя о полы бессильно повисшими руками. Сомнений для него уже не осталось, все иллюзии рассеялись разом, и страшная действительность безмолвно, но убедительно свидетельствовала лишь один ужасающий факт: Тамары нет, Тамара убежала.
Первой мыслью Айзика было броситься будить стариков, чтоб им первым сообщить ужасную весть. Он побежал было к крыльцу, но тут нашло на него внезапное раздумье: поразишь их ударом, а пользы из того никакой не будет. Надо прежде всего, пока еще не поздно, вырвать Тамару из рук Каржоля. Если силу придется для того употребить, то брать и силой. Но что и как сделать, об этом лучше всего посоветоваться с армер-ламданом, рабби Ионафаном; он, конечно, живейшим образом примет к сердцу все дело и даст самый разумный совет. И Айзик бросился в ахсание.
— Цорес грейсе! Великие беды! — восклицал он, влетая в нумер ламдана, который еще покоился сладким сном и, пробужденный Айзиком, сразу никак не мог взять себе в толк, чего надо бохеру и в чем собственно эти его «цорес» да еще и «грейсе», но наконец понял.
— Старики знают? — было его первым вопросом..
— Сохрани Боже! — поднял Айзик к вискам ладони. — Зачем прежде времени!.. Может, еще все и так устроится… Никто не знает, — заявил он, — никто!.. К вам первому прихожу за советом и помощью.
— И хорошо сделал, — похвалил ламдан. — Оно и точно, что незачем пугать их до времени. А где эта Тамара? — спросил он, подумав. — Как ты полагаешь, куда именно могла она скрыться.
Айзик объяснил, что больше некуда как к Каржолю.
— Хорошо. В таком случае, — присоветовал ламдан тоном приказания, — сию же минуту, сын мой, собери десятка полтора-два наших молодцов и окружи с ними дом этого бездельника, чтоб он никуда не успел увезти ее. А я сейчас же даю знать старшинам и тубам…[113] Надо собрать бейс-дин…[114] О, такое дело… Это все равно, что смертельная опасность, тут можно и шаббос по боку!.. Живее, друг, живее!
Айзик в ту же минуту побежал на общественную ученическую квартиру, поднял там несколько знакомых бохеров-гиборров, силачей из старшего курса, да забежал по пути к трем своим приятелям, приказчикам из галантерейного магазина рабби Соломона, и со всей этой компанией осадил квартиру Каржоля.
С одной стороны, благодаря Айзику, с другой — рабби Ионафану, слух о побеге Тамары и об экспедиции Айзика Шацкера к дому графа очень быстро распостранился в еврейской среде, так что к семи часам утра большая часть Украинского Израиля уже знала в чем дело и всполошилась и заволновалась, принимая эту историю очень близко к сердцу. Пред квартирой графа к этому времени собралось уже достаточное количество никем незваных и несланых добровольцев, готовых принять участие в отбитии Тамары.
В это-то время и подъехал Каржоль к воротам своего дома.
IX. НЕ ТА
— Что вам здесь надобно? — далеко не любезным образом спросил он всю эту компанию.
Жидки переглянулись между собой.
— Ми до вас дело имеем, — заявил один из наиболее бойких, который поэтому и взял на себя почин переговоров.
Айзик, весь бледный, с исказившимся от злобы лицом, сверкая на Каржоля полными ненависти глазами, рванулся было вперед, но двое приятелей-приказчиков успели вовремя удержать его за руки, уговаривая вполголоса быть как можно спокойнее и благоразумнее.
Каржоль, при этом вызывающем движении Айзика, только крепче сжал в руке свою палку с кастетом.
— Какое дело? — нахмурился он, изображая якобы недоумение.
— Извините, здесь неудобно объясняться, — вежливо, но значительным тоном заметил переговорщик. — Для вас же самих неудобно будет. Ми лучше войдем у ваша квартира.
— Это вздор. У меня с жидами никаких дел нет, если вы не подрядчики, — довольно резко возразил Каржоль. — Коли нужно что, говори здесь.
— Здесь неловко.
— А неловко, так можешь и убираться.
— Однако, ваше сиятельство, позвольте!.. Что такова?.. Зачиво?.. Зачем? — зароптали вдруг голоса в еврейской кучке.
— К черту!.. Дайте мне дорогу!
— Нет, извините, так не можно!.. Позвольте пожалуйста без скандал!.. Для вас самих же лучше!
— Какой скандал и что такое лучше? В чем объясняться мне?
Переговорщик опять решительно выступил вперед.
— Извините, — сказал он. — У вас скрывается одна наша девица.
Каржоль принял в высшей степени удивленный вид.
— Девица?.. У меня?.. Ваша девица? Что за вздор такой!
— Так. То же не вздор… Одна благородная еврейская девица. Ми знаем наверно.
— Да вы с ума сошли!
— Зачем с ума! Отдайте нам наша девица и кончим без скандалов.
— Но уверяю вас честью, у меня никого нет.
— Пфэ!.. Зачем честь, когда ми знаем что есть!.. Ми знаем!.. Ви эта девица хочете на православье навертать… Н-ну, отдайте лучше без скандал… Оставьте это дело… С такой штука кепськи интерес выйдет, вам же хуже будет.
— Однако мне это надоело. Проваливайте! — порешил с ними Каржоль и сделал попытку решительного движения к крыльцу. Но жидки снова преградили ему дорогу и снова загалдели что-то все разом.
— К черту! — гневно возвысил граф голос, замахнувшись палкой. — Прочь!..
Жидки мгновенно расступились.
Пользуясь этой минутой, он взбежал на крыльцо и сильно, обычной своей хозяйской манерой, дважды дернул ручку звонка. Но жидки столь же мгновенно обступили его снова.
В это время камердинер, узнав хозяйский звонок, поспешно отворил дверь, и не успел граф переступить порог, как человек шесть евреев вместе с ним насильно ворвались в прихожую.
— Это что такое?!.. Гони их вон, — крикнул он лакею.
— Но-но!.. Зачем вон… Не пойдем ми вон… Отдайте нам наша девица!
Между тем в прихожую один за другим набиралось все больше и больше евреев.
— Вон, говорю, гони!.. В шею!..
— В шея?.. Го-го! — загалдели жидки все разом. — Извините, нонче нельзя в шея! Не то время!.. Ми объясниться с вам желаем, ми в своем праве!
Шум и гомон еврейской кучки разрастался все больше, становясь и громче, и резче, и настойчивее.
— Вон, мерзавцы! — топнул на них Каржоль, опять замахнувшись палкой.
Но на этот раз такая угроза уже не подействовала.
— Извините, не пойдем ми вон!.. И вы не замахивайтесь на нас из ваших палков!.. Ми не испугаемся!.. Отдайте нашу девицу!
— Я наконец пошлю за полицией, черт возьми! — пригрозился граф.
— За полиция? Очень даже хорошо! Ми и сами пойшлем за полиция! Пускай приходит, будем дожидаться.
В эту самую минуту изнутри кабинета раздался энергичный стук в дверь и сильно задергалась замочная ручка.
Каржоль побледнел и выразительно взглянул на своего человека.
— Разве там еще? — с беспокойством спросил он его вполголоса.
— Там-с. Я, как вы приказать изволили, не пустил их, и даже стеклянную дверь с террасы нарочно колом подпер, что- бы не вышли… Очень плакали и стучались.
— Болван! — в бессильно-бешеной досаде прохрипел ему граф.
«Господи! Что ж это будет теперь? что это будет!?» думалось ему. «Увидит вся эта сволочь, — скандал на целый город»…
А стук из кабинета между тем продолжается порывисто, нервно, не прерываясь ни на мгновение.
— Отворите!.. Отворите мне двери! — отчаянно кричал оттуда вне себя до исступления раздраженный женский голос.
Евреи всполошились еше более.
— Ага!.. Это она!.. Она самая и есть!.. Она! — завопили они на все лады уже заранее торжествуя свою победу. — А что, не наша правда?.. Это так-то честью клянусь, что никого нет?»… Ха-ха!.. Хорошо честю!.. Н-ну, теперь и ми пошлем за полиция, пускай она сама отворяет!..
