Федор Сологуб - Том 1. Тяжёлые сны
Логин рассеянно смотрел на нелепые фигуры кадрили. Молодой человек, который дирижировал, кричал глухим голосом.
«Дышать как следует, каналья, не умеет, а туда же, кричит!» — думал Логин.
Кадриль кончилась. Логин пробрался к Анне, сел рядом с нею и заговорил:
— Утомляют меня эти добрые люди!
— Почему вы называете их добрыми? — спросила Анна, ласково улыбаясь ему.
— Спросить бы их, каждый о себе что думает? Все оказались бы добрыми и хорошими. А если б им сказать, что хороших людей по нынешним временам не так много, чтоб всякая трущоба кишела ими, — как бы озлились эти добрые люди!
— Может быть, каждый только себя считает хорошим?
— Хорошо, кабы так…
— Мало хорошего!
Анна засмеялась. Логин сказал, улыбаясь:
— Ведь тут что утешительно? Что если все мои знакомые — хорошие люди, так в хорошие люди не трудно попасть, — я ведь знаю их, мерзавцев, — так рассуждает всякий и охотно наделяет каждого дипломом хорошего. А представить себе только, что хороших людей мало! Значит, это трудно! Ну я, положим, один хорош, остальные-подлецы. Но как же трудно удержаться в такой позиции! Потому их и злит всякая критика.
— Их только? А нас с вами? — оживленно спросила Анна.
— Что ж, было время; и я считал себя и многих моих друзей альтруистами, а за что? На поверку взять, так за то только, что мы на высокие темы умели красно говорить. Теперь мне и самое это словечко долговязое, «альтруизм», нелепым кажется.
— Вы считаете себя эгоистом?
— Все — эгоисты. Люди только обманывают себя на свою же беду, когда уверяют, что возможна бескорыстная любовь.
— Вот уж это несправедливо так рассуждать: как только я перестал быть альтруистом, так и все должны быть эгоистами.
— Впрочем, я готов на уступку. Пусть будут и альтруисты, — не пропадать же слову. Но, право, это не больше как избыток питания.
— Чем же отличается добро от зла?
— А чем отличается тепло от холода или жара? Должно быть, всякое добро произошло оттого, что нам кажется злом, при помощи какого-нибудь приспособления.
— Да это нравственная алхимия.
А рояль опять бренчал, по зале носилась пара за парою. Гомзин подскочил к Анне с преувеличенною ловкостью. Анна улыбаясь положила руку на его плечо.
Логин рассеянно следил за танцующими. Щеки дам горели, глаза блестели, женские голые плечи были красивы, но кавалеры, на взгляд Логина, были неприличны: красные, потные, скуластые лица, черные клоки волос, которые мотались над плоскими и наморщенными лбами, и выражение любезности и усердия в вытаращенных глазах. Гомзин смотрел сверху, за охрово-желтую кружевную Аннину берту, туда, где она прикреплялась к корсажу темно-красным шу; Анна весело улыбалась. Все это казалось Логину глупым.
Анна вернулась и сейчас же ушла танцевать с молодым человеком в мешковато сидевшем фраке. Фамилии молодого человека Логин не знал, не знал и его общественного положения, но они считали себя знакомыми и при встречах разговаривали.
Логин хотел было уж уйти из этой пыльной залы, где музыка и свечи надоедливо веселились, — но Анна опять села рядом и сказала:
— Если б умели делать из свинца золото, чего стоило бы золото?.. Нет, благодарю вас, я устала, — ответила она пригласившему ее танцору, который от усталости имел жалкий и мокрый вид.
Закрывая вышитым веером улыбку, Анна смеющимися глазами следила за ним, пока он искал даму. Потом вопросительно взглянула на Логина. Он улыбнулся и сказал:
— Золото подешевело бы, но не стало бы для всех доступно.
— Дар-недоверчиво спросила Анна.
Опустила на колени раскрытый веер. Имя Анна было вышито на нем, между веток ландышей, желтыми шелками. Логин смотрел на это имя и говорил:
— Того же достигнет и психологическая алхимия. «Искру Божию» находили в падших, а другою рукою развенчивали идеалы. И вот, резкое различие между добрыми и злыми стерлось, мы стали жалостливы и в то же время равнодушны к тому, что прежде казалось возвышенным. Наивность утрачена, и с нею счастье!
— Точно счастье непременно глупо!
— Избранные натуры не ищут счастья и не имеют его.
— Почему? — спросила Анна, подымая на Логина удивленные глаза.
— Счастье не для них. Блаженство — для них гнусное чувство. Как пользоваться тем, что нам представил случай, когда везде так много печали, страданий!
— В страданиях есть восторг, — задумчиво сказала Анна.
— Вы-то это откуда знаете?
— Из опыта. И счастье всегда надо завоевать.
— Да ведь побеждают только сильные?
— Конечно, — сказала Анна.
Решительный склад ее губ показался Логину жестоким.
— А слабые? Топтать слабых, чтоб добиться счастья! Уж лучше быть побежденным. Да и наивное счастье, которым удовлетворяется людское стадо, как трудно оно достигается! Или пробирайся к экватору степью под вьюгой, или грейся у камина. Но в степи замерзают, а у камина…
— Сердце черствеет, — тихо докончила Анна.
— Да, сердце черствеет!
— Вот как я удачно подаю реплики! — сказала Анна, смеясь.
Минутная задумчивость быстро сбежала с ее лица.
— Отвлеченный разговор в неподходящей рамке, — ответил Логин, стараясь попасть в ее тон для окончания разговора. — А знаете, кто мне из всего этого общества всех симпатичнее?
— Кто? — спросила Анна, слегка нахмуривая брови.
— Баглаев.
— Неужели! Что в нем хорошего? Болтает, врет.
— Да. Он нравится мне тем, что он самый непосредственный из мерзавцев. У него нет ничего в душе, кроме того, что ползает на языке.
Барышня с бледными глазами подошла к Анне и заговорила с нею. Логин отошел и встретил Андозерского.
— Ищу визави. Танцуешь? — озабоченно спросил его Андозерский.
— Нет, где мне!
— Так, дружище, нельзя, — что ты кисляем таким? Бери с меня пример. А я тут около Неточки занялся.
— Ну, и что ж?
— А вот надо этого актеришку проучить, Пожарского, — ухаживать вздумал. И какой он Пожарский, — просто буйский мещанин Фролов, и пьяница вдобавок, мразь этакая!
— Не все ли равно! Фролов так Фролов
— Ну да! Да, впрочем, и все здешние актеры-те же золоторотцы, босяки. Надоедят публике, перестанут сборы делать и поплетутся в другой город по образу пешего хождения, на своих подошвах, вздев сапоги на палочку. Ну, пойду искать.
Логин подошел к Нете; она разговаривала с незнакомою Логину барышнею. Сел рядом с Нетою, нагнулся к ее уху и тихо спросил:
— Кто лучше: Пожарский или Андозерский? Нет а вскинула на него глаза и постаралась придать им строгое выражение. Логин спокойно улыбался и настойчиво глядел прямо в ее глаза. Спрашивал:
— Для вас-то кто лучше кажется?
— Послушайте, так нельзя спрашивать, — отвечала Нета с легонькою растяжкою, стараясь выдержать строгий тон.
— Полноте, отчего же нельзя?
— Отчего? Да только вы способны так спрашивать.
— Но, однако, кто же лучше?
Нета засмеялась. Сказала с жеманною ужимкою:
— Андозерский-ваш друг.
— О, я не передам.
— Да, в самом деле? Ах, как вы меня утешили! А я этого-то и боялась.
— Так кто же лучше?
— Знаете, ваш друг чванен и скучен не по возрасту, — сказала Нета.
Сделала капризную гримасу.
— Да. А неправда ли, как мил и остроумен Пожарский?
— Прелесть! — искренним голосом воскликнула Нета.
— А вы не знаете его фамилии?
— Вот странный вопрос!
— Пожарский — по сцене. Настоящая фамилия — Фролов.
— А я не знала.
— Буйский мещанин. В Костромской губернии есть город Буй.
— Что ж из этого? — краснея и досадуя, спросила Нета.
В замешательстве она так сильно, по привычке, щипнула свою щеку, что на ней осталось явственное пятнышко,
— Так, к слову пришлось, — равнодушно усмехаясь, сказал Логин.
Нета замолчала. Логин отошел.
«Я сегодня веду странные разговоры», — подумал он.
Пожарский был первый актер нашего театра. Он нес на своих плечах весь репертуар, играл Хлестакова в «Ревизоре», а иногда и городничего, и Гамлета, и все, что придется, кувыркался в водевилях, умирал в трагедиях, пел куплеты, читал стихи и сцены ид еврейского, армянского, народного и всякого иного быта в дивертисментах. Вне сцены он был разбитной малый, мог выпить водки сколько угодно, мало хмелел при этом и бывал душою общества в компании пьяных купчиков, которых мастерски обыгрывал в стуколку. Состязаться с ним в этом искусстве мог один только Молин.
Публика любила Пожарского, — театр в его бенефисы бывал полон, и ему подносили ценные подарки: иногда серебряный портсигар, иногда роскошный халат с кистями и с ермолкою. Но денег у него не водилось, — все добытое от искусства или от карт немедленно пропивалось. На его счастье, всегда находилась сердобольная вдовушка, которая заботилась об его удобствах. Теперь Нета уязвила его сердце не на шутку — он пил меньше обыкновенного и уже месяца два порвал с своею последнею подругою.