Шломо Вульф - Убежище
"Ключ? Где у тебя ключ?" "Нет, не в сумочке... В кармане плаща... Нет во внутреннем кармане! Осторожнее..." "Господи, какая женщина! Где таблетки? Таня, не засыпай, пожалуйста..." "В чемоданчике... Там кармашек... В желтой коробочке, две сразу... Вода в графине... свежая, я сегодня меняла... Какая вкусная невская вода!.."
***
"Да не бойся ты! Тебе просто необходимо снять с себя мокрое. Иначе продрогнешь и протудишься. Которая постель твоя? Так, вот вижу и грелочку... А где чайник? Которая плита ваша?" "У окна... левые две комфорки."
"Ну, тебе легче? Чайку горяченького с медом, просто необходимо. Приподнемись-ка. Вот так. Не торопись, он горячий. Сейчас бы вам стопочку..." "Н-н-несовместимость..." "Понял. Потом помянем эту твою болезнь. Нет, ну какая же скотина этот Феля! Стоит! Его подругу поносят..." "Что вы, Илья Арнольдович... Он просто растерялся. Это я виновата, приперлась... А ведь я не просто пришла, меня Элла пригласила... И я хотела всем объявить, что больше на Феликса не претендую. Честное словно, никаких прочих намерений не было. А тут приступ. Уже год как не было... Простите меня и спасибо вам большое. Вы -- человек..."
"Я всегда вами восхищался, Танечка, - вдруг переходит он на официальный тон. - И мне было так за вас обидно, что вы такого слизняка выбрали и так бездумно его полюбили. Танечка, а вы не могли бы считать меня своим другом? Просто старшим другом, а?" "Конечно, Илья Арнольдович. Я так и считаю." "Тогда давай на "ты" и по имени, идет?" "П-попробуем..." "Скажи мне: Илья, я тебя уважаю..." "Илья, а ты меня поил?" "Что?.. Ха-ха-ха! Мы уже шутим! Мы выздоравливаем." "Это просто таблетки такие замечательные, Илья. И ты настоящий мужчина. И сюда придти не побрезговал. А Феликс меня сегодня едва до двора проводил. Так обидно, знаешь..." "А мама где?" "На работе. У них дежурный гастроном у Балтийского вокзала." "Скоро придет?" "Нет. Она до часу работает."
"Я тебе тоже нравлюсь?" "Ты очень симпатичный. Стоп, да ты же в одной сорочке! И в совсем мокрой. Ты же у меня тоже простудиться можешь. А у нас с мамой ничего нет мужского одеть... разве что мой свитер. Он растягивается. Вон там на спинке той кровати." "Не надо. Мне с тобой только жарко." "Илья, ты что!.." "Я бы с тобой немедленно уехал на твой край света... Я же не такой и старый. Мне всего-то сорок семь. Я тебя никогда в обиду не дам..." "А как же Казимировна?" "Эта зараза? Пусть удавится от ревности... Ну, Танечка... Господи, какое у тебя тело... Какая грудь..." "Илья, не балуй... Грудь как грудь, я это давно и хорошо усвоила, но пока не для тебя, понял?" "Пока? Значит, я могу надеяться?..." "Не знаю... А пока руки-то не распускай, полковник, слышишь? Сам меня самбо учил. Смотри -- нарвешься, если разозлюсь." "Какие глаза, Господи! Как тогда, когда ты вышла из нашего дома... Таня, я же не просто развлечься или использвать твою слабость. Я прошу твоей руки!" "Одурел, товарищ полковник?" "Я серьезно. Я уже два года тебя люблю. Я знаешь как работать умею! И пенсия у меня, и наградная добавка... Я же не какой-нибудь гарнизонный полковник... я на Кубе, в Заливе Свиней, Орден боевого красного знамени заслужил. Я в Сирии..." "В Сирии? Ты же еврей, Ильюша, как же ты врагов своей нации на своих назюкивал?" "Так я же не израильский, а советский боевой офицер! Мне Родина доверила... Таня, я же не об этом. Я серьезно о нашем с тобой будущем." "Я подумаю, Илья, спасибо. И тебе напишу." "Где у тебя бумага?.. Вот адрес моего боевого друга в Севастополе. Когда ты напишешь?" "Пока не знаю... Для меня это слишком неожиданно. Да подожди ты! Ну порода... А целоваться-то ты не умеешь, полковник. Вот так надо, сын твой научил. Ого! Тебе самому мои таблетки сейчас понадобятся, нет? Ты чего, Илья? Илья-а! Нет, совсем старикашку ухайдакала Татьяна! Стой, выпей водички. Ай, ты куда это? Ожил на мою голову... Нет... нет... Ой, а я думала он уже дохлый... Ну и поворотики... Ладно... Как есть... Неживая я что ли, в самом деле..."
***
"Илья, это звонят нам, три звонка..." "Кого это черт несет? Мама?" "Нет. У мамы свой ключ. Лежи, я сама открою... Феликс? Что ты тут забыл?" "Как ты себя чувствуешь, Таня?" "Прекрасно, а что?" "Так это был... все-таки спектакль?!" "А ты как думал?" "Я думал ты... порядочнее..." "Да ты что! Напрасно ты так думал, Феля. Тебе же при мне подробно объяснили, кто я на самом деле... Гебрид блудливой кошки с сукой, представляешь такого зверя? И ты промолчал, не возражал. Именно такая, так?" "Хорошо. Не будем о нас с тобой. Ты не знаешь, где папа? Он же ушел в одной рубашке, увез тебя на такси и домой не вернулся. Мы все больницы, все морги обзвонили..."
"Делать вам нечего. Илья, а Илья! Одевайся. Тут твой сын пришел. Тебе в туалет не надо, Феликс? Тогда я зайду. А моя комната вон та, если уже не брезгуешь. Твой папа там. А тут, кстати, скорее всего, теперь твоя мама. Скажи мне "ма-а-амочка", сынок. Не хочешь?"
"Бред какой-то!.. Папа!" "Сюда иди, Феликс."
"Ну что? Успокоился? Тогда поезжай и привези ему свитер там какой и плащ. Не идти же ему домой голым?" "А я никуда и не тороплюсь, Таня, счастливо смеялся полковник. - Дождусь сейчас твоей мамы, попрошу ее согласия на брак с тобой и прощай бесконечный проклятый кошмар моей семейной жизни."
"Старый идиот. Но ты-то, Таня, ведь разумная девушка! Я все понимаю. Ты, по своему обыкновению, его разыграла, а он-то всерьез тобой увлечен. Смотри, с огнем играешь... Не дай Бог мама узнает о твоих фокусах. Ты и отдаленно не представляешь, на что она способна в гневе." "Ой! Она гневаться на нас будет, если узнает, что ее бросили... Ильюша, ты слышал? Не боишься?" "В гробу..." "Ты понял, сынуля? Нам с папочкой теперь все это до лампочки. Пусть себе гневается. Надо было ей нам с тобой не мешать. Теперь поздно пить "Боржоми", почки отсохли. Так ей и передай, такой непредсказуемой. Я сама еще и не такая непредсказуемая, как видишь."
"Ты все шутишь, а она действительно там с ума сходит." "Не все же мне из-за нее с ума сходить. То ли еще будет. Узнает, на что я способна в гневе." "Ладно. Мне пока что надо что-нибудь для нее придумать, вернуться с одеждой для предка и забрать его домой. Папа, я сейчас. Я быстро обернусь."
"А ты не больно спеши, сыночек, - сказала я в дверях. -- Мы еще тут кое-что обговорим с твоей бабушкой, то бишь с моей мамой о дальнейших планах твоего папы с твоей новой, молодой и красивой мамочкой - Таней Дашковской, понял? Фиг вы его теперь когда увидите. А пока гуляй, Вася."
Ошеломленный Феликс, без конца трогая свои уши, пересек наш слабо освещенный двор и сгинул в проезде на Дровяную улицу.
***
Мама вернулась, как всегда, смертельно усталая. Ей хотелось только спать. Все, что ей лихорадочно излагал незнакомый симпатичный отставной полковник, она едва воспринимала, без конца закрывая глаза и неестественно хихикая. Я строила ей рожи из-за спины моего новоявленного пожилого жениха, естественно, ни на секунду не воспринимая всерьез происходящее. Наконец, ввалился Феликс, кинул в ярости отцу сумку с одеждой, едва поздоровавшись с моей сразу проснувшейся и ощетинившейся от его появления мамой.
А вот это он зря. Она у меня закалена в квартирных дебошах и на хамство всегда торопится ответить, а нынешняя фантасмогория ее наэлектризовала все-таки чрезвычайно... Не успел он и слова сказать, как та же сумка полетела ему в лицо. "А ну-ка кыш отсюда -- оба! Чтоб духу вашего не было около моей дочери! -- высоким, каким-то молодым и незнакомым голосом прямо запела она. -- Девочке двадцать два, а тут старый козел к ней свататься надумал. А этот тоже хорош -- сам не смог, так папашу подсылает! Еще раз сунетесь, я в вас вот этим утюгом запущу!.."
На этом кончился первый день моей творческой командировки в столицу.
***
В субботу я проспала от моих таблеток до полудня, а когда вышла за хлебом, то увидела у нашей подворотни озябшую фигуру пожилого человека под зонтом. Сначала я приняла его за моего нового безумного влюбленного, но потом поняла, что дело еще хуже. Это был Семен Борисович Богун, адвокат и папа моей счастливой соперницы. Увидев меня, он радостно потер руки и просиял профессиональной улыбкой, словно я уже была его любимой клиенткой.
"Мне надо с вами серьезно поговорить, Таня, - веско начал он прекрасно поставленным голосом. -- Тут на Измайловском есть уютнейшее кафе. Не откажите посидеть там со мной полчасика. Я совсем замерз в ожидании вас." "Зайти не могли? - почти грубо сказала я. -- Или адреса на знали?" "Я заходил. Ваша мама сказала, что вы спите и даже не пригласила войти. Так я могу надеяться на беседу?" "Отчего же нет? Со мной еще и не такие люди на беседу напрашивались... Где тут ваше кафе?" "На углу." "А, это..."
Кафе в полуподвале действительно очень уютное. И почти пусто. Мы заняли столик у занавешенного коричневой портьерой окна. Благородный адвокат-отец оскорбленной дочери-врача, так блестяще поставившей мне вчера диагноз и назначившей лечение, взял меню и вопросительно посмотрел на меня, морща высокий белый лоб в окружении курчавых седоватых волос. Он улыбнулся во весь свой золотой рот и блеснул очками: "Вы неважно выглядите, Таня. Как вы себя чувствуете? У вас ведь действительно был тяжелый приступ, но наши женщины... Я приношу вам извинения от всех нас. Что вы будете есть? Или -- и пить? На Дальнем Востоке ведь..." "Пива и раков." "Ага. Девушка, нам, пожалуйста, две бутылочки пивка, салатики вот эти и что-нибудь горяченькое типа, скажем, гуляшика с пюре. Да, и кофе... Вам с молоком, Таня? Две чашечки черного кофе и по эклерчику. У вас очень виноватый вид, Таня, и я вас прекрасно понимаю. Любовь не знает границ... Даже границ нравственности. Ваше появление в чужом доме, абстрагируясь от последующего припадка, который вы, возможно, старательно... демонстрировали... нет-нет, ни в коем случае не симулировали... Так вот сама цель вашего провокационного появления..."
