Алексей Толстой - Том 4. Эмигранты. Гиперболоид инженера Гарина
Года отшумели, отлетели. Пришлось Тимофею Ивановичу и воевать, и заседать в Советах, и бродить с винтовкой по полям в поисках запрятанного хлеба, и замерзать в снегах Поморья, и трястись в туркестанской лихорадке. Но когда стало можно, вернулся он на верфь, к любезной работе. И пошли дни — будни, от которых с ума стали сходить иные горячие головы. В этих случаях Тимофей Иванович говаривал: «В особенности русскому надо учиться работать день за днем, как поршень».
Держа наготове вилку, Тимофей Иванович весело поглядывал на тетку Авдотью (двоюродную сестру покойной жены). Она вынимала из печи пирог с морковью. По несознательности больше топталась, чем дело делала. Тимофей Иванович любил иногда над ней посмеяться.
— Авдотья, — говорил он вразумительно, — Авдотья, отдам я тебя обучать по системе Форда. Разве так можно с пирогом обращаться? Должна разумные движения делать, а ты топчешься.
— Да бог его знает, Тимофей Иванович, как я его далеко в печь закинула, а кругом чугуны.
— Конечно, богу одна забота о твоем пироге. Куда уж мне с советом соваться! Однако сомневаюсь: а вдруг бога-то нет? Тогда как же ты с пирогом? Ведь, пожалуй, он и пригорит…
— В праздник хотя бы помолчали об этом, Тимофей Иванович.
— Не могу. Мне из ячейки ударное задание — тебя обратить в безбожницу.
Авдотья не отвечала, только незаметно под фартуком перекрестилась. Наконец пирог она вытащила из печки, обмахнула крылышком, подала:
— Кушайте на здоровье, Тимофей Иванович.
Посмеиваясь, Тимофей Иванович отрезал дымящийся кусок. В это время на черном крыльце стукнула дверь, и вошла Варвара, в шляпке, с зонтиком. Тимофей Иванович взглянул на дочь и сейчас же опустил вилку. В глазах у него пропал смех.
Варвара сняла шляпку, села на скамью к отцу и положила ему голову на плечо.
— Папынька, — сказала она, — папынька родной, я проститься пришла.
12Осторожно Тимофей Иванович стал выспрашивать у дочери:
— Дома, что ли, нехорошо?
— Нет, папынька, дома все благополучно.
— Уезжаешь?
— Нет, папынька, никуда не уезжаю. Только, может быть, не увидимся больше. Хотела проститься, в родные глаза посмотреть.
Варвара говорила с такой тоской, без слез, тихо, что Тимофей Иванович слушал ее, слушал и отвернулся к окну, волосы у него на затылке стали торчком.
— Умирать собралась, скажи пожалуйста… Вот глупая! Это оттого — что глупая…
Тетка Авдотья то же самое — слушала-слушала, бросила ухват на пол, залилась слезами:
— О-ой, Варвара-а-а…
Невеселый вышел обед в это воскресенье у Тимофея Ивановича. Варвара ничего толком так и не рассказала. Отошла, отогрелась на отцовском плече. Уехала домой.
13В столовой, поджав под стул босые ноги, Сучков записал:
«18 июня. Час ночи. Был на озере… Н. на свиданье не пришла. Напрасно прождал до семи часов. Ходил около мызы и видел на двери замок. Если это вызов со стороны Н., то я не из тех, кто отступает перед намеченной целью. Вечером говорил с М., откровенно высказал опасения насчет Вари. М. настаивает. Дал слово быть товарищем. Вместе обсуждали план. Да, М. прав, говоря, что нужно быть европейцем: ясно видеть цель и сокрушать все на пути».
Эту ночь Сучков спал в столовой, прикрывшись старой военной шинелью. Он не слышал, как Варвара осторожно подходила к двери и долго глядела на него. Не погрозила даже пальцем ему, — глядела как будто с горестным изумлением…
14Двадцатого июня Сучков вернулся раньше обычного со службы и сам жарил свиные котлеты. Варя приходила с шоколадной фабрики в половине шестого. Отворив ей парадную дверь, он сказал с улыбочкой:
— Варя, надо кончить нашу бузу. Ты не поняла меня, я не понял тебя. Ты бросила мне обвинение, оно меня глубоко обидело. Но теперь я понял, что мы оба не виноваты. Нам нужно серьезно объясниться… Раз и навсегда.
Варвара глядела на его рот, покуда он говорил. Затем повторила, опустив голову: «Раз и навсегда». Сучков принес из кухни котлеты. Позвал:
— Иди шамать, сегодня я — кухарка за повара.
Он выпил несколько рюмок водки, с усмешкой нюхая черную корочку, и даже рассказал анекдот (из «Бегемота») про тешу и фининспектора. Варвара сидела за столом настороженная. Наконец, катая хлебные шарики, он приступил к самому главному:
— Ты подслушала мой разговор с Матти. Вышло вроде как в кинематографе: жена открывает, что муж ее шпион. Ха-ха-ха… Понятно твое настроение… Ах, Варя, Варя… Дело объясняется гораздо проще. Матти — представитель одной крупной фирмы. И, понимаешь, они очень осторожны… Покуда они собирают предварительные сведения для ориентировки, сметы и прочее… Пока все это в строжайшем секрете… Так вот, какой я шпион! Ха-ха… Вчера, наконец, я умолил Матти, и он разрешил тебе все рассказать, чтобы успокоить. (Он весело потрепал Варварину руку.) Ну, а что касается этой девочки, Насти, — будь благоразумна, Варя… Тут даже не увлечение… А просто игра с котенком… Я не люблю невинных…
Варвара столько настрадалась за эти дни, что рада была поверить, — не хотела, а поверила мужу. А что, если действительно ей все это только представилось? Прикрыв ладонью глаза, она сказала:
— Ты же сам сказал, что не давал обещания ограничить потребности одной женщиной…
— Брось, Варя. Не такие слова говорят со зла.
— Разговор этот в прошлое воскресенье никогда не забуду… Главное — и Настя тут же и этот твой приятель… И всем ясно, что я тебе опостылела, не знаешь уж, на кого и кинуться…
— Нервы, нервы, Варя… Женская фантазия… Я говорил теоретически, чтобы поддержать интересный разговор за столом… Ну ведь и ты хороша — смазала меня по морде…
Варвара глубоко вздохнула от последней горечи. Ей было не под силу больше страдать. Не доев котлеты, пошла в спальню. Припудрилась, поправила волосы. Подумала и переменила платье. И вдруг стало как будто совсем легко. Сучков, едва она ушла, опустил голову и весь сморщился, стуча ногтями по клеенке. Затем выпил подряд три рюмки водки, не закусывая. Повернулся на стуле и смотрел на стену, за которой ходила Варвара.
— Варя, — позвал он тихо и хрипло, откашлялся и — громко: — Варя, знаешь, что я придумал… (Она вернулась в столовую.) Пойдем на воздух. Мы с тобой давно не гуляли… (Варвара вдруг улыбнулась доверчиво и готовно, совсем как год назад, в кинематографе. Сучков скользнул по ней взглядом и еще налил водки.) Погуляем, поговорим… У одного знакомого лодка стоит на Голодае, неподалеку от Смоленского кладбища… Ну, одевайся… Шляпку не надевай… Лучше — платочек…
В прихожей он стал тереть лоб, досадливо махнул рукой:
— Досада, забыл совсем. Ты иди к Большому, к остановке шестерки, дожидайся меня, я на минутку зайду в правление.
Варвара ушла. Сучков, приоткрыв дверь, слушал, как она спускалась по лестнице. Кажется, она ни с кем не встретилась, не заговорила.
Затем долго перед зеркалом надевал фуражку.
Посмотрел, взяты ли папиросы, спички. На цыпочках — не замечая этого — вышел из квартиры, неслышно притворил за собой дверь. Крадучись, спустился в домовую контору и там уже очень громко сказал управдому Шапшневу:
— Жена ушла куда-то, забыла взять ключ от парадного. Передайте, пожалуйста, ей ключик, когда вернется. А я — на вечерние занятия; вернусь, должно быть, поздно…
15За Смоленским кладбищем на запад лежит пустынная, голая и низменная земля, остров Голодай, или так называемый Новый Петербург. Здесь некогда замыслили строить фантастически прекрасный город, весь из мрамора и гранита, новую Пальмиру северных морей. Но успели поставить только несколько пятиэтажных корпусов, которые хмуро глядят огромными окнами на море, на илистые берега с вытащенными кое-где лодками, на заколоченную дачу Григория Григорьевича Ге (натерпевшегося однажды ночью, сидя на крыше, великого страха во время наводнения), на канавы, кучи щебня и железа, разбросанные по острову, на торчащие из травы остатки фонтана. В одиноких домах живут, но места эти мало посещаемы, в особенности юго-западная часть острова.
Туда-то и шли сейчас Сучков — впереди, сунув руки в карманы, широко шагая, и Варвара, отстававшая несколько от него. Вдали низко над зеркальным морем висели облака, уже окрашенные вечерней зарей. Красноватый, золотой, зелено-водянистый свет зари мирно разливался за полосками фортов Кронштадта, за лесистыми берегами Лахты, повисшими, как мираж, над заливом.
— Вася, не беги, куда ты торопишься? — задыхаясь, повторяла Варвара. Всю дорогу до кладбища Сучков простоял на площадке трамвая. Сойдя, он взял Варвару под руку. И шел быстро, все быстрее. Маленькие глаза его бегали по сторонам, по лицам редких прохожих. Когда за поворотом открылось зеркальное море и вечерняя заря над ним и Варвара прижалась к мужу за лаской — он выдернул руку из руки Варвары и побежал вперед.
