Александр Яшин - Сирота
- А помнишь, как ты его чуть до смерти не запарила в пивоваренном чане? В душегубке этой?
Павел обрадовался перемене разговора, с удовольствием поддержал новую шутку председателя:
- Верно, бабушка, ты же меня, как белье, бучила. Если бы не санаторий, мне бы тогда нипочем не выжить. Щелок ты подо мной кипятила или воду?
- Водку надо было кипятить! - смеялся председатель.
- В чане градусов было побольше, Прокофий Кузьмич! Я тогда, можно сказать, на том свете побывал! - засмеялся и Павел.
Анисья почувствовала в этом веселье что-то обидное для себя. Она поставила недопитое блюдце на стол, вытерла губы и с упреком промолвила:
- Я тебе, Паша, худа не желала. А если бы умирать пришло время, так и санаторий бы не помог.
Но Павел и Прокофий Кузьмич продолжали смеяться.
- А все-таки щелок был или вода? Чем ты меня пользовала? - допытывался Павел.
Они смеялись, пока не довели старуху до слез. Анисья подняла фартук к лицу и захлюпала. Шурка тяжело засопел. Казалось, он вот-вот взорвется. Тогда Прокофий Кузьмич вернулся к старому разговору с Павлом.
- Кто же ты сейчас, Павел, рабочий или уже мастер? Рабочий тоже, конечно, дело великое. Но ты мне вот что скажи, как на духу: вернешься в свой колхоз или не вернешься? Прямо скажи! Я, конечно, не верю, что вернешься. У нас такого случая еще не было, а все-таки вдруг вернешься? Ученых людей у нас, понимаешь, мало.
- Я пока не думал об этом, Прокофий Кузьмич!
- Не думал. И думать не будешь. Я уж знаю. Везде возвращаются, только у нас не возвращаются, все в индустриализацию идут. А мы давай так дело поведем: пускай не возвращаются! Для колхоза это не хуже. Понимаешь, что нам надо? Нам надо, чтобы в каждом городе у нас были свои люди, земляки. Вот наша установка на сегодняшний день!
Анисья, довольная, что ее больше не затрагивают, снова начала разливать чай в стаканы.
- Только земляки колхозу помочь могут,- продолжал Прокофий Кузьмич.Они обеспечат нас всем, и мы выйдем из прорыва. Мы отстающие, пусть! Но отстающим помогать должны, нас вызволять из беды надо. Недоимки есть? Списать. Ссуду? Выдать! С уборкой не справляемся - горожан на недельку в колхоз. Вот где главное звено на сегодняшний день. Теперь, Павел Иванович, к тебе дело: мы тебя выдвинули, так смотри, не забывай своих при случае. Будь на посту! - Захмелевший председатель поощряюще хлопнул его по плечу.- А может, вернешься? Ты вот что запомни: если захотим, силой вернем. Думаешь, я в деревню добровольно приехал?
- Не вернется он! - вставила свое слово Анисья. Кипятку в самоваре больше не осталось, и она, повернув стакан кверху дном, отодвинула его от себя.- Как же он вернется, коли женился?
Самовар уже не парил, только иногда в трубе еще попискивало. Прокофий Кузьмич тоже отставил свой стакан.
- Кого взял?
- Валерию! - ответила бабушка.
- Чья это?
- Спроси его.
- Чужая, значит? - притворно обиделся председатель.- Разве у нас своих невест мало? Нам своих невест девать некуда, а ты - Валерию. Измена это, братец ты мой, предательство.
- Я, Прокофий Кузьмич, своему колхозу никогда не изменю,- запальчиво стал уверять его тоже опьяневший Павел.- Я принимаю все ваши указания и буду на посту. Я сейчас на складе инструменты выдаю. Я свое еще возьму. Я далеко пойду! Вот только и вы меня поддержите на первых порах. Трудно мне сейчас, женился я, дом надо подновить, а лесу нет. Дали бы вы мне десятка два бревен, за мной не пропадет, отблагодарю.
Председатель не то задумался, не то задремал.
- Помните, как я достал для вас запчасти,- продолжал Павел.- Сейчас я больше могу. За мной не пропадет. Выручите, Прокофий Кузьмин!
- Да разве я когда-нибудь своих людей оставлял в беде? - оживился председатель, видимо приняв какое-то решение.- Я своих людей никогда в беде не бросал. Только ведь осень, как же ты по таким дорогам увезешь строевой лес? Перевозка дороже будет стоить.
- Об этом вы не затрудняйтесь, Прокофий Кузьмин. Своя ноша не тянет. Мне тесть обещал достать машину на несколько рейсов, ему по службе устроят. Деньги тоже нужны, но в этом я надеюсь вот на бабушку да на брата, на Шурика. Они меня выручат.
Прокофий Кузьмин опять задумался. Порожний самовар пискнул в последний раз и затих. Тогда заговорил Шурка.
- Нет у нас денег! - сказал он, словно кулаком по столу ударил.- Не выручим!
Павел опешил, но за него заступилась бабушка. Она почувствовала, что назревает ссора, и заранее решилась не допускать ее, чего бы это ни стоило.
- Что ты, Шурик, говоришь? Как же мы его не выручим, мыслимое ли это дело? - накинулась она на Шурку. А старшего внука стала успокаивать: - И не сомневайся, Пашута, все сделаем, и поросенка продадим, и Прокопий, председатель, вот поможет нам.
"Только б не это, только бы не наперекос,- думала она между тем.- Упаси господи их от несогласья. Всю жизнь им отдала, отца с матерью заменила, вынянчила, вырастила, а теперь, того гляди... мыслимо ли это!"
- Не выручим! - крикнул еще решительнее Шурка.
Руки у старушки задрожали, и губы, бледные и тонкие, задрожали, и не знала она, что говорить ей и что делать - встать ли из-за стола и начать убирать посуду, или остаться на месте, или кинуться к обоим на шею, гладить их по головам да целовать поочередно.
- Не продадим поросенка! - упрямо заявил Шурка.- У него свой поросенок есть. И председатель ему не поможет!
- Ну уж за себя-то я сам все вопросы решаю,- весело сказал Прокофий Кузьмин.- Ты, братец, это брось, молод еще!
Шурка впервые прямо и строго посмотрел в его глаза и ответил спокойно, без крика:
- Не брошу! Работать нужно - так я не молод, а дела решать - молод.
А Павел, почувствовав, что на его стороне и бабушка и председатель, а стало быть, и правда на его стороне, решил отстаивать свои законные права твердо. К тому же по голосу, по повадке Шурки он сейчас понял, что брат уже стал взрослым, значит, и разговаривать с ним можно как со взрослым. Да и водка горячила Павла.
- До моего поросенка тебе дела нет. А долю мою отдай! - привстал он за столом.
- Какую долю? - удивился Шурка и уставился на Павла наивно и добродушно. Он снова перестал понимать своего брата.- Какую долю? Чего ты орешь?
- Такую долю! Ты не один в доме, нас двое. Отцовское добро для обоих одинаково. Я от своей доли не отказывался, я не пасынок у своих родителей.
Шурка все еще не понимал брата, но то, что Павел в который раз исключает из разговора, из каких-то своих расчетов, бабушку, словно ее нет в живых, это он понял сразу и возмутился.
- Нас двое, нас двое! А про бабушку забыл? Забыл, кто тебя выходил?
- Бабушка бабушкой, а ты мою долю отдай!
- Какую долю? - опять удивился Шурка.
- Господи, он же делиться хочет! - вдруг догадалась и ужаснулась бабушка.- Он же дом разорить хочет! Кто это тебя надоумил, Пашка? Мыслимое ли дело - отцовское гнездо разорять? Выродок ты эдакой!
Семейные дележи в колхозе ныне явление редкое. Шурке ни разу не приходилось наблюдать их, потому он так долго и не понимал, куда клонит брат, но когда понял, возмутился еще больше. Ему показалось странным, даже кощунственным, что дом, в котором он родился и вырос, в котором жили его отец и мать, а ныне живет его бабушка, нужно как-то делить, что он не вечен. Разве родину делят?
А старый председатель ничему не удивился, он все принял как должное. Веселое настроение снова захватило его.
- Делиться - это законное дело,- сказал он.- Конечно, и бабушку надо делить пополам. Делиться придется, раз Павел не хочет жить дома. С колхозом ему делить нечего, он в колхозе ничего не забыл. А с братом - законно. И бабушку разделить. Как ты, Анисья, полагаешь?
- О, господи! Думала ли я, что доживу до этакого! - вопила бабушка.
- Я делиться не собираюсь! - заявил Шурка.
- Придется! - торжествовал Павел.- Делиться - законное дело!
- Тогда делись сам, делись один, я тебе не помеха. Бери что хочешь. Все бери! Мы с бабушкой проживем без тебя, как жили и до этого. Новый дом выстроим.
Бабушка уже не плакала, а рыдала и больше не закрывалась фартуком.
Прокофий Кузьмин заметил, что разговор становится нешуточным, и решил сразу успокоить всех.
- Делиться вам, братцы мои, нельзя. Незаконное это дело: Шурке еще нет совершенных лет. А бабка престарелая сверх нормы - стало быть, тоже несовершенные года. Суд не возьмется делить. Ждать придется.
-- О, господи! - рыдала Анисья.
А Шурка стал утешать ее, уже не слушая ни Павла, ни Прокофия Кузьмича:
- Ничего не бойся, бабушка, и ждать ничего не придется. Пускай делится, никакого суда не будет, не бойся. Буржуи мы, что ли, какие, чтобы по судам ходить. Ты на меня положись, я тебе новую избу выстрою. Пускай все берет скорей подавится.
* * *
Может быть, на этом бы ссора и закончилась, если бы старуха после того, как председатель ушел домой, не начала снова упрекать братьев и уговаривать их помириться. Ребята долго отмалчивались, а она распалялась все больше и больше. Что бы ей остановиться вовремя! Что бы ей, уставшей вконец, трясущейся, забраться на горячую печку, да прикрыться овчинным полушубком, да пожелать внукам, как раньше бывало: "Спите спокойно, ребятки!"
